После Поволяева выступил посол Йеменской Республики Абдель Ар-Раухани. На добротном русском языке он сказал:
— Мы гордимся хорошими отношениями России с арабскими странами. Стараемся развивать экономические и политические отношения. В 20-е годы прошлого столетия мы уже строили с вашей страной отношения на дружественной основе. Мы боролись за то, чтобы Россия стала членом Исламской организации, и в сентябре прошлого года это случилось. Это важно для России и для нас. Ваш великий поэт Александр Пушкин написал о Коране, об арабском языке и литературе. Писал и Лев Толстой. Мы всегда хотим больше знать, о чём они написали. Мы хотим больше знать о вас и поэтому готовы к ещё более тесным контактам.
Выступавшие вслед за ним писатели и общественные деятели говорили о том, что впервые в России на арабский Восток обратил внимание Петр Первый. Он приказал перевести Коран с французского языка на русский. А Пушкин написал статью «Влияние Корана на русскую поэзию» и девять стихотворений — «Подражание Корану», их отличительная черта — тонкость понимания Корана и Востока.
Иные выступающие напоминали: «Аллах удерживает небо от его падения на землю», «Аллах удерживает небеса, чтобы они не удалились от нас совсем.»
Часто мы даже не подозреваем, сколько арабских слов вошло в русский язык: алгебра, банан, алкоголь, кисет, адмирал, азарт, алмаз, капитан, караван, диван, бархат, кабала, бедуин, кандалы, казнь, кинжал, сундук, халат, мат, магазин, майдан, мечеть, мазут, химия, халат, шуба, юбка, шарф, лазурит.
В зале оказалось немало моих знакомых, в их числе Сергей Луконин, который неоднократно бывал у меня в Питере и который в приложении к «Литературной газете» «Лад» опубликовал интервью со мной, чуть ли не на полосу. Мы поздоровались и на «чаепитии» были вместе.
Л. Салтыкова познакомила меня с милой женщиной, Лидией Ивановной, вдовой писателя и литературного критика Александрова. Представила её как ответственного секретаря Союза литераторов Москвы. Мне было интересно, что это за Союз? Но поговорить не удалось — её всё время отвлекал улыбчивый, влажногубый человек в строгом коричневом костюме и светлых кроссовках. Это был Глан Онанян. Несколько дней назад он подарил мне свою книгу стихов «Над нами». Есть в ней такие:
«Божья коровка,
Полети на небо,
Принеси мне хлеба,
Чёрного и белого,
Только не горелого…»
…Но вместо хлеба в той считалке детской
Мне камень чёрный небо отвалило,
немного перепутав счёт щедрот…
Трогательно и проникновенно. А что ещё нужно стихам!?
Хороший вечер, хороший разговор. Но вспомнил Марию — и ушёл раньше.
22 марта. Мой кабинет находится рядом с «кадрами», точнее, я попадаю в него через «кадры». В «кадрах» — две сотрудницы, примерно сорокалетнего возраста, блондинка Тамара Евгеньевна и брюнетка, руководитель Людмила Николаевна. Внешне весьма привлекательные. Людмила Николаевна в прошлом библиотекарь, выпускница Московского института культуры. Пригласила выпить с нею чаю, я подарил ей свою книгу «До выстрела». Обо всём говорит со знанием дела. Начитанна, умна. Но всегда строга и как будто безрадостна. Однажды я спросил: «Грусть и скорбь — ваши лучшие подруги?» — «Ах, Иван Иванович, откуда возьмётся радость, если я живу со свекровью!» И перевела разговор на литературу. Она только что прочитала книгу о Дантесе. Даже подумала, что не так уж Дантес был плох, состоялся как личность, став пэром Франции, и все шесть лет, пока она была жива, оставался мужем Екатерины Николаевны — родной сестры Натальи Гончаровой.
— Пушкин сам был несдержанным, сколько раз он стрелялся на дуэлях! Это и привело его к гибели, — в сердцах сказала она.
Пришлось возразить: дело даже не в том, что один — Поэт, а другой — педераст и содержанец барона де Г еккерена. А в том, что Дантес был марионеткой в умелых и враждебных Поэту руках. И судьба жестоко наказала его: Леония, младшая дочь Дантеса, живя во Франции, самостоятельно выучила русский язык, прочитала всего Пушкина и, узнав о его смерти от руки отца, сошла с ума. А папочка, чтобы не видеть вечного дочкиного укора, отправил её в сумасшедший дом, где, проведя двадцать лет, она покончила с собой.
Людмила Николаевна опустила глаза:
— Я этого не знала.
— Теперь знаете. Как знаете и то, что пэров было великое множество, а Пушкин на весь мир один. Да и знаем мы этого пэра только потому, что он убийца.
Людмила Николаевна пожала плечиком, будто от холода, и отошла к своему столу. Боюсь, что теперь она будет переживать не только за Пушкина, но и за его племянницу.
Зашёл к Л. Салтыковой — узнать, придет ли на завтрашний секретариат Михалков. Да, он здоров, придёт. Ей при мне позвонили, что-то сказали о публикации в свежем номере «ЛГ». Оказалось, Ларионов и его сторонники, создающие параллельную организацию, призванную вытеснить МСПС, опубликовали в «Ладе» свою поздравительную телеграмму Александру Лукашенко.
Мы попросили принести газету. Прочитав телеграмму, я сказал:
— Незачем так волноваться. Дело частное, они поставили только свои фамилии, так что МСПС тут ни при чём.
23 марта. Утро. Разминка в Крылатских Холмах. Солнце. Синие густые тени. Нет ветра. Лепота! Холмы чем-то схожи с широко раскинувшейся обнажённой женщиной — та же белизна, та же нежность, то же ожидание тепла. Комфортный морозец 5–7 градусов. Однажды в Ленинграде, в Книжной лавке писателей взял в руки книгу, кажется, француженки. Открыл первую страницу и прочитал: «Был январь. В Париже стоял страшный семиградусный мороз.» Теперь жалею, что не купил.
Заседание секретариата открыл Сергей Михалков:
— Есть группа наших противников: Бондарев, Ларионов, Облог, Орлов. Троих последних Московская городская писательская организация исключила из Союза писателей России за жульничество. Но они продолжают свою разрушительную деятельность. Им необходимо противостоять. Мы уже выиграли несколько судов, но этого мало. Нужно активнее заниматься проблемой сохранения и укрепления нашего Союза.
И попросил Феликса Кузнецова огласить повестку дня. В неё вошли вопросы: о форуме творческой и научной интеллигенции в Москве, который в апреле проводит Администрация Президента и Министерство культуры; о положении в издательстве «Советский писатель»; о судьбе Шолоховской премии.
Всё интересно, со страстями. Одно печально — писатели или не понимают, или, понимая, не говорят, что власти специально «опустили» нас, дали на растерзание бандитам, пока у нас остаётся хоть что-то от полученного и приумноженного в советские годы имущества. Без сомнения, всё это заберут и передадут «новым», своим. А когда обдерут как липку, потом что-нибудь дадут, но уже «своё», от себя. Облагодетельствуют.
Вспоминаю 94-й или 95-й год. Заседание Координационного совета творческих Союзов Петербурга в зале Ленинградского отделения Союза художников. Долго ждали приезда тогдашнего мэра А. Собчака — он задерживался с проводами какой-то делегации в Москву. Но вот приехал, привёз с собой двух вице-губернаторов: Владимира Петровича Яковлева — по культуре — и Михаила Владиславовича Маневича — по управлению городским имуществом. И с ходу решил обрадовать руководителей творческих союзов: дескать, мы передаём в ваше пользование помещения, которые вы занимаете. Прошелестели аплодисменты.
Я, быть может, потому, что Дом писателей сгорел, не выдержал:
— Анатолий Александрович, никаких наших помещений вы нам передать не можете. Вы можете их только отнять, как отняли у нас Дом писателя, отказавшись восстанавливать его после пожара.
— Почему? — спросил Собчак.
— Потому что все наши помещения, в том числе дворцы и особняки, которые занимают творческие союзы, передала нам советская власть ещё в 30-е годы. То есть тогда, когда вы ещё не родились.
В зале раздались смешки.
— Да где ваша советская власть? — воскликнул Собчак. — И власть ли она, если мы её, как пыль, смахнули своею властною рукой? А мы власть, и мы передаём.
Раздались аплодисменты. Громче всех аплодировал вице-губернатор по культуре Яковлев. При этом Маневич словно бы не участвовал в разговоре, задумчиво разглядывал картину, на которой изображён зимний пейзаж. А после заседания подошёл ко мне.
