— Это неправда!.. Вы меня разыгрываете… — Пешка не говорит, а хрипит, словно кто-то душит его за горло; его поведение подтверждает, что все, что я говорю, было на самом деле, что я попал в точку, но его душевное состояние все еще меня не интересует.
— Радость, что вы получите деньги — ваши деньги — вас воодушевляла, но ее омрачал тот очевидный факт, что в один прекрасный день долг придется вернуть. Мы все временные обитатели мира сего, Илиев, но живем с верой, что временное — вечно. Вы знали, что Бабаколев снаружи мягок, как воск, но внутри тверже кремня: лишь за то, что вы неучтиво отозвались о его матери при первом вашем знакомстве в тюремной камере, он одним ударом послал вас в угол к «параше». Вас и днем, и ночью преследовала навязчивая мысль, что вы бедны и ограблены. Ощущение, что деньги Бабаколева по существу ваши, было настолько сильно, что постепенно стало восприниматься вами, как реальность. Вы спрашивали себя: почему мои кровные у него на сберкнижке? Что из этого следует?
Закуриваю вторую сигарету, делая вид, что не слышу тяжелого дыхания Пешки.
— А то, — объясняю скорее себе, чем ему, — что, во-первых, вы спешите взять деньги, а во-вторых, уже испытываете определенную навязчивую ненависть к Бабаколеву, потому что он потребует обратно ваши деньги! Если бы Христо вам отказал, вы бы просто обругали его мысленно, но пойдя вам навстречу, он помог вам, как другу, и в то же время стал вашим врагом, как человек, который вам угрожает и вас грабит. И постепенно у вас созрела мысль — после того, как вы получите деньги, ликвидировать Бабаколева, но вы не знали, как это сделать, так как он внушал вам страх и так как вы боялись правосудия.
И вот, Илиев, наступает то роковое двадцать второе января. Серый, бесснежный, холодный день превращается для вас в новогодний праздник. Без десяти два вы встретились с Христо на безе стройматериалов за кварталом «Дырвеница». Питая к вам полное доверие, Бабаколев рассказал вам, что все утро провел у меня… У его бывшего следователя, человека, связанного с милицией и законом, намекнул, что обратился ко мне в связи с «грязной историей», в которую его вовлек Панайотов. Вы предположили, что у Христо было достаточно времени, чтобы все мне рассказать, и решили, что ваш час пробил. Рассуждали вы логично и верно: если бы мне тогда было известно о Панайотове, мы тут же бы его задержали и предъявили обвинение в убийстве. Видите, Илиев, иногда полезно знать меньше…
Во рту у меня пересохло, и я делаю глоток кофе.
— По дороге от «Дырвеницы» до магазина запчастей вы убедили Бабаколева, что деньги вам нужны сегодня же. Наверное, сказали ему, что если до завтра не купите мансарду, ее владелец продаст ее другому, или что служащий, отвечающий в исполкоме за такого рода сделки, выходит в отпуск. Любое промедление казалось вам рискованным, так как уже на следующий день в игру должен был неминуемо вступить и я. Христо согласился снять с книжки деньги, и вы договорились встретиться в шоферском общежитии около семи вечера…
Осуществить дальнейшее не составило для вас труда. Сразу же после того, как вы расстались с Христо, вы поехали в магазин «Гигант» и купили дешевые ботинки сорок седьмого размера, потом посмотрели фильм «Полицейский из Беверли-Хиллса», попав на сеанс с четырех до шести. Именно поэтому вам неизвестно, что вечером время сеансов изменили. Согревшийся, довольный фильмом, вы отправились к дому Панайотова. Как только Панайотов вернулся из ассоциации, вы угнали его машину: вы знали, что Панайотову она пока не потребуется, так как у него назначена встреча с Христо у себя дома. Вы припарковали машину неподалеку от шоферского общежития, постарались побольше запачкать ваши неудобные ботинки, чтобы они оставили ясные следы, затем пошли к другу, чтобы взять у него ваши деньги. Выпили по стакану домашнего вина, побеседовали, поблагодарили друг друга. Вы, Илиев, не торопились, так как знали, что сосед Бабаколева по комнате гуляет на свадьбе. В какой-то момент вам захотелось посмотреть олимпиаду в Калгари, вас страшно заинтересовали соревнования по бобслею, и вы усилили звук до максимума. Может быть, вы принесли с собой нож, но тяжелый гаечный ключ, лежавший на столе, показался вам надежнее, вы попросили Бабаколева налить еще вина на посошок и…
Мне было известно, что вы ненавидите доброту, что именно она покалечила вам жизнь, а все же меня смущал тот факт, что убийство совершено с особой жестокостью, с наслаждением. Вы, Илиев, — безжалостный человек, но ваша неистовая ненависть вызвана не этим: вы испытывали почти реальное ощущение, что Бабаколев хочет вас обмануть, украсть ваши деньги. Вы сделали все быстро, смело — ваша смелость была продиктована гневом ограбленного. Затем вы со знанием дела стерли отпечатки пальцев на стаканах, на ручке двери и ручках управления телевизора, вернулись к машине и сделали все возможное, чтобы «пежо» было замечено, в том числе и толкнули нарочно несчастную бабку. После всего этого вы вернули «пежо» на место возле дома Панайотова и отправились к себе на чердак, предварительно, как я предполагаю, забежав в уборную в Докторском саду. Не смотрите на меня так, будто я колдун!
— Вы меня шантажируете, — он сжимает руки в кулаки, — хотите поймать на мушку… но у вас нет доказательств!
— Есть, Илиев! — Чувствую, что говорить надо медленно и раздельно, чтобы каждое слово дошло до его сознания. — Вы хитро и дальновидно все задумали, но кое в чем допустили просчет — что поделаешь, даже самые ловкие преступники не застрахованы от ошибок, поэтому их и ловят! Все факты были подстроены так, чтобы обвинение было предъявлено Панайотову. Убийство совершил большеногий человек, приехавший в личном «пежо» Панайотова. У Панайотова не было алиби на вечер двадцать второго января, но самое главное — у него имелись мотивы, совершенно определенные причины покуситься на жизнь Бабаколева. Эти мотивы были нематериальными, или, иными словами, моральными. Однако с первого дня следствия я отметил две небольшие подробности: в заднем кармане брюк Бабаколева рылись, из него что-то взято, под кроватью Бабаколева валялась банкнота достоинством в двадцать левов. И, я впервые подумал, что преступление может иметь и материальный мотив. Во время допросов вы ловко направили мое внимание на Панайотова. Он тоже оказался весьма неординарной личностью, я забыл о своих первоначальных предположениях — и ошибся! Сто раз я говорил себе: с Пешкой надо держать ухо востро, она может стать Королевой, но все равно недооценил вас, передвигал всегда на одну только клетку. Помог мне Панайотов (не сознавая этого, он тем самым оправдал и себя!). Он вспомнил, что двадцать второго января Бабаколев отказался продолжить разговор, начатый ими перед магазином запчастей, так как торопился взять деньги в сберкассе… Слово «деньги» прямо-таки отозвалось звоном в моем сознании. Старею, Илиев, начинаю забывать, но в тот момент я сразу подумал: а если убийство совершено ради денег? Слушайте меня внимательно, я буду краток, не стану отягощать вас подробностями — вы их знаете лучше меня.
Вид у Пешки расстроенный до предела, даю ему последнюю передышку — хочу поймать его взгляд, теперь уже меня интересуют его реакции, я сознаю, что поставил на карту нечто большее, чем профессиональную честь, что не имею права ошибиться и, если это случится, никогда уже не пойму смысла моей собственной вины, того страдания, что отчуждало меня от других в течение всей моей жизни.
— Двадцать второго января Бабаколев взял из сберкассы четыре тысячи пятьсот левов, двадцать третьего января вы, Илиев, внесли в ту же сберкассу четыре тысячи четыреста восемьдесят левов. Числа — ваша стихия, вы умеете считать молниеносно — спрашивается, куда подевались эти проклятые двадцать левов? Я вам отвечу, Илиев. Когда Христо передавал вам деньги, двадцатилевовая банкнота случайно упала на пол и осталась лежать под его кроватью. Будучи абсолютно уверены в честности Бабаколева, вы не пересчитали деньги; собираясь положить ах на книжку, вы написали цифру «четыре тысячи пятьсот левов»… кассирша обнаружила ошибку и попросила вас переписать вкладной документ. Известно мне и последнее — что искал преступник в заднем кармане брюк Бабаколева. Убийца, Илиев, решил скрыть материальные мотивы преступления, так как понимал, что только с этом случае на передний план выйдут его моральные мотивы — мотивы, имевшиеся у Панайотова, и он хотел выложить их тепленькими перед старым, утратившим остроту нюха следователем. Убийца, Илиев, взял из кармана мертвого Бабаколева его сберкнижку! Где вы ее спрятали?
