«Это последнее и лучшее, что мне осталось; завершающее открытие, к которому я пришел; начало нового пути, новой жизни. Смирение пришло ко мне изнутри, от меня самого — и поэтому я знаю, что оно пришло вовремя. Оно не могло прийти ни раньше, ни позже. Если бы кто-нибудь рассказал мне о нем, я бы от него отрекся. Если бы мне принесли его — я бы отказался. Но я сам нашел его и хочу сохранить. Я должен его сохранить. Это единственное, что несет в себе проблески жизни, новой жизни, моей Vita Nuova. Смирение — самая странная вещь на свете. От него нельзя избавиться, и из чужих рук его не получишь. Чтобы его приобрести, нужно потерять все до последнего. Только когда ты лишен всего на свете, ты чувствуешь, что оно сделалось твоим достоянием. И теперь, когда я чувствую его в себе, я совершенно ясно вижу, что мне делать — что я непременно должен сделать. Нет необходимости говорить тебе, что, употребляя подобные слова, я не имею в виду никакое разрешение или приказание извне. Я им не подчинюсь. Я теперь стал еще большим индивидуалистом, чем когда бы то ни было. Для меня ценно только то, что человек находит в самом себе, — остальное не имеет ни малейшей цены. Глубочайшая суть моей души ищет нового способа самовыражения — только об этом я и пекусь, только это меня и трогает. И первое, что мне необходимо сделать, — это освободиться от горечи и обиды по отношению к тебе» [22].

Только после принятия Смирения иногда возможно новое рождение и развитие, нахождение нового смысла.

Аполлон и Дионис в Древней Греции первоначально могли восприниматься как боги-антагонисты: светлый, рациональный Аполлон и темный, экстатический Дионис. Но приблизительно с VII века до н. э. они начинают представляться как двойники друг друга. В Дельфах, основном центре культа Аполлона, им обоим устраивали оргии на горе Парнас. Оба были предводителями муз — Мусагетами. Сам Аполлон нередко почитался как Дионис, когда его почитатели украшали себя плющом, и носил его эпитеты.

Потому, хотя в литературно зафиксированных мифах мы не найдем сюжетных отношений Аполлона и Диониса, но архетипическая связь между ними безусловно присутствует. Более того, сама тема «аполлоническое начало — дионисийское начало» чрезвычайно популярна в мистической, философской, поэтической среде начиная с рубежа XIX–XX веков.

Встреча с Дионисом рано или поздно происходит у каждого мужчины-Аполлона. Это как бы обратная сторона медали. Кто-то жестко разделяет эти две роли. Например, перспективный молодой юрист, в пятницу вечером нажирающийся в кабаках и снимающий на все выходные первых попавшихся девок. В понедельник он вновь будет при галстуке и в пиджаке на работе отдавать четкие указания своей секретарше. Но рано или поздно кто-то из двух архетипов возьмет вверх. И чаще это оказывается Дионис. В других случаях Дионис может естественно открыться мужчине-Аполлону как новый непостижимый экстатический опыт, переживания слияния собственного «я» с чем-то неизмеримо большим. Тогда человек начинает чувствовать себя как часть чего-то целого и относиться к жизни с большим уважением.

Встреча с Дионисом бывает разной, как вообще разнообразен сам Дионис. Он может быть пьяным и щедрым хозяином вечеринки — и тогда мужчина тратит все на своих друзей и подруг. Может быть безумцем, одиночкой или вождем, увлекающим за собой толпы последователей, — и тогда самые разные идеи и люди могут захватить разум человека. Можно встретить его как Диониса Подземного — и погрузиться в переживания о смерти и фантазии о темной магии и ублажать кладбищенских духов. Иногда мужчина забывает в себе Аполлона и со временем полностью отдается неуправляемому Дионису.

Но цель встречи с Дионисом для мужчины-Аполлона состоит в том, чтобы научиться входить с ним в контакт тогда, когда это нужно. «Контролируемый» Дионис дает способность к ярким переживаниям и новым впечатлениям, способность чувствовать и любить, понимать женщин и быть любимым ими. Это возможность временного отказа от четкого знания «кто есть я» и дар игры, перевоплощений. Это понимание себя как части чего-то неизмеримо большего и целого.

Прекрасный юноша Нарцисс не отвечал на любовь ни девушек, ни юношей. Говорят, что от любви к нему зачахла и потеряла зримый облик нимфа Эхо, что покончил с собой отвергнутый юноша Аминий. И лишь когда Нарцисс увидел свое собственное отражение в воде, он влюбился в него и не мог оторваться. Он утонул или умер от нераздельной тоски.

Имя Нарцисса стало нарицательным для обозначения людей, влюбленных в себя. Они превозносят самое себя вне зависимости от реальных заслуг и достоинств, требуют особого внимания и ожидают кого-то их достойного. Если им кто-то все же нравится, они, как правило, безмерно его восхваляют и идеализируют, чтобы потом резко разочароваться и обесценить. В этом не бывает злого умысла, просто так у них получается.

Эрих Нойманн определяет образ Нарцисса как инфантильного юношу со слабым «мужским Эго». «Инициатива никогда не исходит от них; они всегда являются жертвами, умирающими, подобно восхитительным цветам. На этой стадии у юноши нет никакой мужественности, нет сознания, нет высшего духовного эго. Он нарциссически отождествлен со своим собственным мужским телом и его отличительным признаком, фаллосом» [23]. Такой юноша вполне может быть сосредоточен главным образом на самом себе и своем образе. Это может проявляться именно как гордость своим телом, и тогда все любовные связи будут нацелены, к примеру, на демонстрацию его красоты и выносливости. Или наоборот, молодой человек может избегать реальных отношений как какой-то возможной «порчи», вступая в связь только с теми женщинами, которые явно «не опасны». «Существенная характеристика этой юношеской стадии Эго — то, что женщина в аспекте Великой Матери воспринимается как обладающая отрицательным очарованием. Особенно распространенными и хорошо выраженными являются две ее черты: первая — кровавая и дикая сущность Матери Богини, вторая — ее могущество как колдуньи и ведьмы» [24].

Иполлит, сын Тесея и царицы амазонок, отвергавший дары Афродиты из любви к целомудренной Артемиде, представляет собой развитие образа Нарцисса. Он более активен в своем сопротивлении Великой Матери (Иполлит к тому же подвергался домогательствам своей мачехи, но отверг ее) [25].

«Архетипическая ситуация борющегося и сопротивляющегося любовника играет важную роль в психологии самоубийства у современных невротиков, архетипическими представителями которых являются мифологические борцы, а также имеет свое законное место в психологии пубертатного периода. Для этой ситуации характерны отрицание, самопожертвование, вселенская Скорбь обострившиеся этот период наклонности к самоубийству, а кроме того и очарование одновременно заманчивое и опасное — которое исходит от женщины. Конец периода возмужания отмечается успешной борьбой героя, о чем свидетельствуют обряды инициации. Юноши, умирающие от своих собственных рук в период полового созревания, представляют всех тех кто не выдержал опасностей этой борьбы, кто не может добиться своего и погибает в ходе испытаний инициации, которые проходят, как и всегда, только в бессознательном. Их самопожертвование и трагическое внутреннее раздвоение тем не менее, являются героическими» [26].

Это путь мужчины-Аполлона на первом этапе — в борьбе со Змеем Уроборосом и отделении от Великой Матери.