Откуда ей было знать, что этими словами да уточнениями она лишь ухудшает дело, так как реакция Кости на ее отказ объяснялась совсем не его комплексами. На самом деле все было намного проще — бедняга испугался ответственности за то, что обольстил несовершеннолетнюю. Какая там помолвка? Да Лизин отец, только пусти пару с уст, что надо немедленно жениться, ухватит его за грудки и потащит в милицию!
И Константин исчез из Лизиной жизни, да так далеко куда-то удрал, что Лиза его не нашла ни дома, ни на работе. А искать тщательнее считала для себя неприемлемым.
— Ты о чем призадумалась? — спросил ее Николай, когда гости вышли из-за стола и начали танцевать. Лиза не успела что-то сказать, а Николай продолжил: — Пошли, я тебя с Юрием познакомлю. Кстати, ты заметила, что он на тебя все время посматривал через стол?
— Да я же здесь новенькая… Ему, видно, интересно, как я здесь оказалась.
Юрий, попав в Москву, не растворился в ее масштабе, а тихо и неизбывно грустил по синему воздуху степей, по их просторам, свитым из сухого разнотравья и расстояний, даже грустил по жаре и запахе мокрой от дождя пыли. Грустил от того, что рядом не было незаселенных раздолий, чистых нетронутых далей, одному ему принадлежащих уголков. В свободное время, которого у него почти не было, он любил мерять улицы и проспекты столицы своими широкими, размашистыми шагами. И ходил здесь так, как ходят по бескрайним полям и холмам, — монотонно и напористо, заодно изучая и запоминая все увиденное, каждый кустик, каждый ров или ручеек воды. Он знал столицу и любил, желал ей вечного благоденствия, дорожил ею, только хотел, чтобы она держалась здесь без него, чтобы отпустила его домой.
Неизвестно, может, так в нем проявлялось понимание того, что он должен возвращаться к своим родным.
А здесь появилась эта девушка с чистыми глазами, непосредственным выражением лица, какая-то своя, не из этого корыстолюбивого, завистливого, ревнивого к чужим успехам мира. Она, как сирота, посматривала вокруг, не стремясь влиться в общее веселье.
— Ты откуда? — спросил у нее, пригласив на танец сразу после знакомства.
— Из Орехово-Зуево, — сразу поняв, что он имеет в виду, ответила Лиза. И спросила: — Тебе здесь неуютно?
— Как ты угадала? — Юрий рассмеялся. — Никто не понял, почему я работаю, как угорелый, готовы были упрекать меня в жадности, а ты будто в душе прочитала.
Юрий, конечно, не был святошей, хотя нигде не заводил шуры-муры себе на головную боль: ни в армии, ни здесь. Но эта девушка чем-то зацепила его. Ее зеленоватые с желтыми крапинками глаза тихо мутили его разум, он изнемогал от вожделения, от непонятного родства с нею до потери внимательности и самоконтроля.
Поздно вечером к Лизе подбежала раскрасневшаяся Неля:
— Николай приглашает меня гулять здесь до утра. Ты как, выдержишь?
— Гости начинают расходиться… — намекнула Лиза на соблюдение пристойности.
Но ее подругу уже подхватил ураган страсти, безоглядной, как выпитая в один присест рюмка хмельного напитка.
— Пусть! А мы останемся!
Лиза только пожала плечом.
— Не пожалеешь?
— Или пан, или пропал, подруга! — качнула растрепавшейся прической Неля. — Хочу замуж, а на Дана надежды напрасные. Через полгода окончится учеба и мы попадем в трудовые коллективы, где ни одного холостяка уже нет. Из кого тогда выбирать? И ты не хлопай ушами, хватай свое счастье за грудки.
Я уже пробовала хватать; выскальзывает, если не судьба, — подумала Лиза, но подруге ничего не ответила. Нелины опьяненные глаза подсказывали, что к словам она прислушиваться не способна, по крайней мере сегодня. Тем не менее отравляющие миазмы ее отчаянности, молодой задор, дерзновенность в стремлении дожать благоприятный момент, в конце концов просто азарт в поединке с шансом передались и Лизе. Вдруг ей подумалось, что она слишком осмотрительна, что сердце не часто поднимается до неба такими вспышками неистовства, и, вообще, не каждый способен разжечь его в девичьем естестве. Это только в юности солипсические[26] желания воспринимаются остро, как боль, так как они являются первыми, еще не освоенными сознанием. Ведь душа более близка природе, чем склонный к взвешиваниям разум, поэтому ее и всколыхнуть проще, но вот отойдет пора цветения, и все потребности человеческие уже будут восприниматься привычно и бестрепетно, ибо разум вступит в свои права.
Лизе стало жалко себя из-за этой борьбы добра и зла в душе, из-за ее двойственности, с одной стороны, не терять головы, а с другой стороны, настоятельно рисковать той бедной головой. Невыносимая любовь настигла ее неожиданно и сверкнула преобразованием мира, выводящим поступки за грани добра и зла — она больше не хотела тех мучений взвешивания, тех терзаний сомнения. Все равно не убереглась.
Неля и Николай вышли на кухню, они устроились у окна, смотрели на ночную Москву, о чем-то говорили, не замечая и не слыша, как девушки-эстрадницы собирали со стола посуду, как мыли ее и убирались в комнате, как балагурили ребята, а потом все вместе распрощались и разошлись.
— Ну, что будем делать? — спросил Юрий у Лизы. — Я как хозяин гулянки должен позаботиться о влюбленных. Да?
— А чего о них заботиться? Они, кажется мне, так до утра и будут стоять. Им надо просто не мешать.
— И все-таки одну кровать я бы им подбросил на кухню.
Юрий позвал Николая.
— Ты конь выносливый, закаленный, и я не пропаду, а девушкам надо утром идти на занятия. Может, они захотят отдохнуть, лечь поспать? — сказал озабочено.
— Какое поспать? Мы же вам не мешаем? — отмахнулся Николай. — Мы останемся на кухне.
— Так, может, когда настоитесь, сам подремлешь на стуле, а Неля пусть на кровать приляжет?
В конце концов Николай согласился. Ребята устроили одно место для отдыха на кухне, а одно осталось в комнате.
Едва Юрий и Лиза останься вдвоем, как между ними возникла напряженность и острое осознание присутствия друг друга, их сковало и превратило в единое существо взаимное тяготение, окропленное, однако, неприязнью к самому этому ощущению. Да они этому непобедимому тяготению и не сопротивлялись. Наоборот, оно лишь прибавило молодым воодушевления любиться в самозабвении до рассвета. Они еще и еще насыщались экстазами, отдыхали от них и снова сливались в набрякших от дикой похоти оргазмах. Они кусали себе губы и руки от невозможности прибавить к мышечным разрядкам еще и вопли, стенания, звериный вой удовлетворения. Их совокупления были лишены целомудрия, вместе с тем щеголяли бесстыдством выделений и запахов, откровенным стремлением к еще большему взаимному поглощению. В моменты наивысшего наслаждения Лиза рыдала и билась в конвульсиях, а Юрий, размазывая густые девичьи слезы, грубо хватал ее за волосы, резким движением поворачивал голову набок и впивался раскаленным языком в ухо, в шею или еще ниже. Девушка исходила усиленными судорогами, и уже не было в ней ни одной живой косточки или сустава, не вывернутого наизнанку. Она стегала свою плоть сексом до изнеможения, выпивая Юрия изнутри, слизывая струйки, текшие по его лицу.
Только утром, ощущая сосущую опустошенность и звонкую легкость в членах, с брезгливостью вспоминая ночные соития с Лизой, Юрий понял, что его к ней потянуло, — это было большое желание обнимать в миг, когда его поздравляли с приближением свадьбы, свою Надежду. Простое желание разделить с любимой девушкой не только будущее счастье, но и эти приготовления к нему, эти его предчувствия. Чистый и святой огонь прошлой ночи выжег, вызолил в нем тлеющие до этого остатки долгого мужского воздержания. Юрий был благодарен Лизе за это, но видеть ее еще раз не хотел.
Повторить подобную ночь снова с той самой женщиной не дано. Это как высочайший взлет в спорте, как высочайшие достижения в искусстве, после которых люди сходят с арены и возвращаются в обычную жизнь. Ведь новая их встреча, если бы и планировалась, была бы заряжена еще большими ожиданиями, удовлетворить которые просто невозможно из-за ограниченности человеческой природы. Она только испортила бы воспоминания. А он не хотел, чтобы в Лизином сознании застрял шип, способный со временем обрасти неприязнью к нему. Поэтому нельзя было допускать возникновение этого шипа, этого разочарования и горького воспоминания о нем, Юрии. Нет, встречаться им второй раз, пусть только глазами, взглядом, не стоило.
