— Этот задержанный, что ночью приходил в комнату матери и ребенка… Гринчук… — Ламбертс был уже в курсе новостей. — Он бывал в Риге?

— Вряд ли…

— А что Управление?

— Сначала они, как обычно, попробуют обойтись без нас. Потом уж, если ничего не выйдет, отдадут на вокзал… Почерковедческая экспертиза? — Денисов подвинул рижскому коллеге таблицу.

— Ну да, — не по-русски тщательно выговаривая слова, объяснил Ламбертс. — По материалам дела проходит анонимка… — Он быстро перелистал дело. — Вот… — На фотографии были изображены наклеенные на бумагу разнокалиберные квадратики букв, вырезанные из латышских изданий. — Мы провели комплексную почерковедческую, криминалистическую и литературоведческую экспертизы. Это заключение «Три слова, использованные в анонимном письме, в официальном латышском языке в настоящее время не употребляются (лексика досоветского периода), в связи с этим можно предполагать — исполнитель анонимных писем является пожилым человеком, родом из местности, где говорят на ливском наречии…»

— По делу проходят люди, говорящие на этом наречии? -спросил Денисов.

Ламбертс кивнул.

— Конечно! Погибшая Юдит и вся их семья, в первую очередь. Их знакомые. Все родом из Вентспилса.

— А текст анонимки?

— Жалоба на медлительность следствия, что следователь покрывает мужа Златы…

— Карла?

— Да. Кто-то все время катит на него бочку.

— А это? — Денисов показал на перечень в конце заключения.

— Так… Список литературы по лексике и диалектологии, использованный при экспертизе — «Латышская диалектология», «Среднее наречие Курляндии», «Звуки и формы балтийского языка…»

Позвонил Королевский:

— Ламбертс здесь?

— Да.

— Попроси зайти.

— С делом?

— Дело можешь еще подержать.

Оставшись один, Денисов долистал его до конца.

Еще один документ — теперь уже составленный от руки -неожиданно задержал его внимание. Документ, какой можно встретить разве только в деле по нераскрытому убийству.

«Список родственников и знакомых, присутствовавших во время похорон Хойны Юдит Вениаминовны на кладбище «Шмерли» гор. Риги»

Бумага датирована была пятью годами назад и, пролежав в розыскном деле, заметно увяла.

Какой-то исполнительный оперативный уполномоченный, направленный начальством на кладбище, добросовестно переписал присутствующих, чем внес свою лепту в попытку раскрыть старое преступление.

Документ его сохранил актуальность. Оперуполномоченный начал список с имен, каждое из которых значилось теперь на обложках двух новых уголовных дел.

«Общая судьба? — подумал Денисов. — Но почему? Сестры почти полвека не виделись. Сусанна Маргулис с одной из них — с Юдит — виделась очень недолго. По дороге в Ригу… Другую встретила еще несколько раз — до возвращения в Штэтл…»

Он чувствовал: разгадка была именно здесь.

«На кладбище «Шмерли» присутствовали, — писал рижский розыскник: —

1. Маргулис Сусанна Менделевна.

2. Хойна Злата Вольфовна…

По удивительному совпадению женщины, стоявшие в списке под номерами один и два, были убиты в той же самой последовательности.

Под номером три значилось:

«Хойна (Вайнтрауб) Влада Зеевовна…»

— Я очень рад! — Подполковник Резниченко, специалист по антропонимике, встретил Денисова как старого знакомого.

От него ускользнул иронический взгляд, брошенный Денисовым на его погоны, планки медалей «За безупречную службу в органах МВД СССР».

— Как идет расследование? Продвигаетесь?

— Понемногу…

Денисову было не по себе от невозможности быть искренним. Он начал заводиться еще в метро, и его завод все усиливался по мере приближения к Академии.

Большинство встретившихся ему по дороге были сотрудники МВД; милиционеры в полковничьих и подполковничьих погонах — в том числе преподаватели специальностей, которые изучали в обычных вузах, — носили форму и звания, пользовались льготами, которых не заслужили.

— Как жизнь? — Из-под крутого, чугунком, лба глянули на Денисова умные мягкие глаза.

— Все нормально. — Денисов ограничился наиболее коротким, ни к чему не обязывающим.

— Садитесь. — Их разделяла газета, которую Резниченко читал, когда в кабинете появился Денисов. — Не мешает? А то мы сейчас… — он отодвинул пухлое, в несколько страниц зарубежное издание — с иллюстрациями, с заголовками в четверть листа. — Это все по теме диссертации. Выбрал и сам мучаюсь. «О некоторых вопросах антропонимики в связи с ее ролью в уголовной регистрации. На материалах полиции Франции». Имя как существенный момент идентификации…

Их интересы лежали в абсолютно разных плоскостях.

Денисов рассказал о третьей жертве преступника — Юдит, которая по хронологии убийств являлась первой.

— У убитых сестер и у третьей, которая жива, оказались абсолютно непохожие отчества…

— Но это же вытекает из самого факта существования народных имен и священных. Мы же говорили… Многие имена — результат переделок искажений, русские няни тоже переделывали еврейские имена… — Резниченко был рад, что в состоянии помочь. — Надо только посмотреть — восходят ли народные имена, положенные в основу их отчеств, к одному библейскому…

— Юдит — Вениаминовна. Злата, она же Голда, — Вольфовна. Влада Вайнтрауб — Зеевовна…

— Вениаминовна, Зеевовна, Вольфовна… Но они все от одного имени! Библейское звучит как Бен-Они — сын моей правой руки. Иносказательно, видимо, сын моей любимой жены. От него — Вениамин, Вениамин, английское Бенджамин…

Денисов замолчал. Его попытка пробиться сквозь стену провалилась. Учитель в милицейских погонах в самом начале поставил его на место.

— Вольф, Зеев?

— …В народных именах учитывалось также прозвище Вениамина — Волк! Отсюда Зеев и Вольф… Волк, переведенное на иврит и идиш…

— Вот как!

Ответ был получен. Осталось набраться терпения, дослушать урок до конца.

— От Вениамина также шли имена Вельвиш, Вольвиль, Вавила, некоторые относят сюда и Владимира, Лубу, Волько, Вове, Вава… Полицейская уголовная регистрация должна это учитывать… — Антропонимика еврейских имен была для Резниченко, как для Денисова розыскное дело, которое он вел от первой страницы — с постановления о заведении. -Поскольку считалось, что всякое упоминание об умершем засчитывается последнему «к добру», традиция предписывала именовать детей только по умершим предкам. Это вело к беспокойству его духа в ином мире. Понимаете? Для этого мужские имена переделывались в женские, и наоборот. Если отец умирал до рождения ребенка, то наименование по отцу считалось почти обязательным…

Денисов обвел глазами стол. Из-под газеты высовывалась страница с текстом, который Резниченко редактировал. Денисов прочитал:

«…В капиталистическом обществе, где будничная одержимость обывателей заботой о личной безопасности — не просто прихоть, а жестокая необходимость…»

«В чужом глазу соринку ищем…»

Он вздохнул. Специалист, словно почувствовав что-то, закруглил разговор.

Итог Резниченко подвел не там, где он необходим был Денисову.

— Имя — еще и национальный образ. Порою причина недоверия — непонимание между людьми разных национальностей. За нерусским отчеством видели человека с нерусским характером, недобро относящегося к русским людям. Но это уже другая ипостась.

Волосатые молодые оркестранты, которых Денисов видел на Рижском, когда встречал Ламбертса и Коэнов, всем кагалом, в шортах, в джинсовках шли на посадку в саратовский, вместе с темными пожилыми женщинами, тащившими на руках грудных детей, с десятком длинноногих шумных поклонниц. За ними тянулись через толпу короткий пустой коридор, запахи незнакомых духов, голоса.

— У нас в Риге выступали во Дворце спорта, — заметил Ламбертс, давая дорогу.

Коэн и его родственник стояли растерянные, вид у вдовца был крайне удрученный, несмотря на крахмальный платок, выставленный из наружного верхнего кармана.