ходить кругами и говорить, говорить, говорить?

Могу ли я себе это позволить, чтобы добить это создание силой своей боли?

— Тише, тише.— повторяю я вслух,— всё будет хорошо. Я понимаю тебя. Тише.

Так мы стоим с ней какое-то время.

Время, за которое я давлюсь своими сле­зами, которых она не видит.

Время, за которое я чувствую её открытость передо мной.

Время, за которое я успеваю пережить по­терю тебя второй раз.

Время, за которое она успевает успо­коиться.

55.— Ты любишь крыши?— спрашиваю у неё я, когда она перестаёт плакать.

— Не знаю.— Пожимает она плечами.

—  Пойдём, я отведу тебя на крышу. Там ты сможешь понять любишь ты крыши или нет. Пойдёшь? Не боишься идти со мной?

— А что тебя боятся?!— засмеялась она.— Ты ведь не какой-нибудь маньяк-убийца. Ты доб­рая.

Я не маньяк-убийца. Я не маньяк-убийца. Я добрая. Я не маньяк-убийца. Я просто убийца (в сознании). Я убийца, но не маньяк-убийца. Что хуже? Что лучше? Я— добрый убийца. Нор­мально. На меня повесили ярлык «добрая» только за то, что я подошла и спросила «что случилось?».

Как легко быть доброй.

Никого не интересует, что я могу застре­лить, зарезать или задушить.

— Эй, о чём ты задумалась? — обращается ко мне девушка.

—  Да так. Я вот подумала, может ли человек, совершить преступление и остаться человеком? Может ли он быть добрым, пони­мающим, может ли он любить, если он ре­шился, если он взял на себя ответственность забрать чью-то жизнь? Может ли убийца не быть убийцей? А быть освободителем, быть судьёй, быть честным, справедливым. Может ли убийца быть счастливым? Может ли он забыть о своём преступлении? Или убить— это совсем не страшно? Может ли.. ?

—  Стой! Что? Я ничего не понимаю! О чём ты? Я ведь про убийцу просто пошутила, — в негодовании останавливает меня девушка.

—  Ладно, не важно. Думаю, может.

Больше она не плакала. И всю дорогу к моёму дому что-то рассказывала. Много смеялась. Я поймала себя на мысли, что, наверное, завидую ей. У неё всё так просто: поплакать, придумать себе конец света и всё. А сейчас всё нормально, всё как всегда. Может мне так же сделать? Я всё себе выду­мала и сейчас всё в порядке. Я выдумала твою смерть, выдумала твои похороны, выду­мала новые туфли, выдумала свою боль, вы­думала твою мать, выдумала короткие воло­сы, выдумала настоящее, выдумала голубей на крыше, выдумала свою жертву, выдумала её запах, выдумала себя, выдумала бродягу с рюкзаком, выдумала трагедию, выдумала тебя.

Вру. Врать себе — невозможно.

Если бы я только умела выдумывать.

—  Ты меня слышишь? Ты меня слушаешь?— спрашивает девушка.

— Слушаю.

56.   Мы приходим ко мне домой.

После целого дня (безумно длинного дня) отсутствия в своей квартире, я понимаю, что соскучилась по ней, что мне в ней ком­фортно и уютно.

—  Это мой дом, — говорю я.

Звучит гордо и с любовью.

Девушка снимает обувь и проходит в комнату. С интересом разглядывает обста­новку, картины, статуэтки, окно в потолке.

— У тебя тут здорово!— восхищается она. — А есть что-нибудь поесть? А то я такая голодная.

—  Там, на кухне. Бери всё, что найдёшь, — отвечаю я и понимаю, что еды-то у меня совсем нет, так как последний раз я ходила в магазин.не помню даже когда.

57.   Я устала и хочу спать, поэтому я говорю девушке о том, что на крышу мы выйдем завтра.

— Тут нет еды!— доносится с кухни.

—  Да, я знаю. Я завтра что-нибудь куплю и приготовлю. А сейчас давай спать. Я очень устала.

Она возвращается в комнату и просит пижаму, в которой будет спать. У меня ничего нет. После недолгих поисков в шкафу я нахожу футболку, на которую ей приходится согласиться. Смешная жёлтая футболка. Прошлым летом. или позапрошлым я надевала её последний раз.

Девушка ложится на кровать и прижи­мается ко мне. Я аккуратно обнимаю её. Она такая хрупкая, такая беззащитная.

Такая совсем ещё детская.

Комната погружается в ночь.

Неожиданно она вскакивает и начинает бегать по комнате. Я не понимаю, что проис­ходит.

—  Что ты ищешь?! Что случилось?

—  Мне нужна расчёска.

—  Расчёска? Ты собралась причесываться на ночь?

—  Да нет! Как ты не понимаешь! Я сплю на новом месте. Мне обязательно должен при­сниться жених. Ты что так не делаешь?

Я слушаю её и начинаю смеяться.

—  Нет. Я так не делаю. Возьми расчёску в коридоре, у зеркала.

— А как ты делаешь? — она выходит из коридора с расчёской в руках, кладёт её под подушку и ложится.

—  Я очень редко сплю на новом месте. Это мой дом. Моя кровать, — отвечаю я ей. — Я не верю, что расчёска может определить мою судьбу. Понимаешь?

—  Не очень.

—  Ладно, не важно. Давай спать.

—  Давай. Только. Я не хочу спать.

—  Спи,— я обнимаю её. Она лежит у меня на руке.

Помогает ли эта девушка хоть на секунду забыть о тебе? Нет.

Я, как всегда, пришла раньше времени: вдруг ты тоже придёшь раньше? Первые нес­колько минут я ждала тебя спокойно. Мне да­же нравилось это состояние ожидания, что вот-вот подойдешь ты.

Но мои ноги стали замерзать. Я начала притоптывать, чем напомнила себе Дюймо­вочку, которая забралась на дом старой мы­ши. От этого сравнения мне стало смешно.

Я считала снежинки на своей рукавичке. Мысли крутились в голове какие-то.

Всё как всегда. Белая зима.

Вскоре у меня замёрз нос, и я шарфом замотала себе лицо, оставив только глаза с кристалликами снега на ресницах. Время начало тянуться. Оно даже, наверное, оста­новилось. Мне казалось, я жду тебя уже так долго.

Ужасно злилась. Больше на погоду, на время, чем на тебя. Тебя не было целую вечность.

Я не знала, что такое вечность.

А потом появилась ты.

И я расплылась в улыбке, которую скрыл мой шарф. Ногам было холодно. Рукам тоже.

Но ты была рядом.

Она лежит сейчас рядом, а рядом должна быть ты.

Не перебиваю.

58.   — Спой мне что-нибудь,— тихо произносит она.

— Что?— переспрашиваю я.— Спой мне что-нибудь. Мне так давно никто ничего не пел. Я так усну быстрее.

— Хорошо. Там-пам-пам. Пам-пам. Та-та. Пам.

— А что это за мелодия? Такая красивая.— Это моя любимая мелодия. — Ясно. А.

— Там-пам-пам. Спи. Пам-та-та. Ты любила, когда я напевала тебе мело­дию.

Может быть, сейчас ты где-нибудь меня слы­шишь?

59.   Большая квадратная комната. Очень большая. Высокие потолки. Комната светлая. Стены белые. Потолок белый. Пол тоже белый.

Пол холодный. Я босиком, поэтому чувствую холод. Я одета в белую простынку. В комнате нет окон. Нет мебели. Лишь в центре стоит стол. По бокам стулья. Белый стол, белые стулья. На столе шахматная доска. Фигуры расставлены. Чёрные фигуры сразу же при­тягивают к себе внимание, так как во всём этом белом они непосредственны в своей черноте. Я подхожу к столу, сажусь за чёрные фигуры и смотрю на дверь, ожидая своего соперника. Мне не приходится долго ждать. Дверь открывается и заходит она. Она тоже босиком. Тоже в белом. Она осторожно осматривает комнату. Я приглашаю её жес­том за стол. Она садится напротив меня.

— Сыграем? — спрашиваю я.

— Сыграем, — отвечает она и делает первый ход.

— Нет, ты не поняла. Я спрашиваю, готова ли ты сыграть со мной на жизнь?

Она удивляется.

— А если я откажусь?

— Ты уже не можешь отказаться. Ты сделала первый ход. Мы должны завершить игру.

Она испуганно смотрит то на меня, то на шахматную доску.

— Хорошо. Тогда у меня нет выбора.

—  Нет.

Я делаю ответный ход.

Наша партия началась. С4. С5. D3. С6 ко­нём.

Играем мы долго. К концу подходит вто­рой час. Исход игры мне известен. Я знаю, что мне стоит сделать ещё несколько ходов для завершения партии.

Я знала это ещё до того, как она взяла в руки пешку.