Поднялась на ноги:
- Я врач из 29-й стрелковой...
И узнала гневного командира. Им оказался тот самый подполковник В. И. Жданов, которого я снабдила под Абганеровом анальгином. Жданов тоже узнал меня:
- Вы? Почему одна?.. Впрочем, что толковать, фашисты рядом. Садитесь, поехали!
Самостоятельно взобраться в машину я не смогла. Меня затащили в "виллис", и шофер рванул вперед. Танкисты, не исключая Жданова, были небриты, у всех землистый цвет лица, воспаленные веки.
- Вот мы и квиты, доктор, - обернувшись, пошутил Жданов. - Ничего! Еще повоюем?
Говорил, а смотрел уже в сторону отдаляющейся плотины, на свои танки...
* * *
В годы войны, да и позже, я не раз слышала и читала о В. И. Жданове. Однако с памятного дня 30 августа 1942 года никогда Владимира Ивановича не встречала. А спустя двадцать лет после окончания войны узнала горькую весть: при авиационной катастрофе в Югославии вместе с другими членами советской военной делегации погиб генерал-полковник В. И. Жданов..ю
* * *
В ночь на 1 сентября грузовик танковой бригады довез меня до окраины Бекетовки. Шофер сказал, что здесь я наверняка найду своих. Я осталась на ночной дороге одна, прислушалась: за кустами - русская речь. Похоже, свои, но лучше дождаться утра. Прилегла тихонько в канавку, уснула, а едва забрезжил рассвет, очнулась и побрела искать родную дивизию.
Не помню, как долго шла, никого не встречая, не помню и названия овражка, куда спустилась к светлому ручейку напиться. Черпая ладонями воду, услышала позвякивание ведер, легкие шаги. Подняла голову: к ручью сбегала по тропочке Аня - высокая светловолосая девушка, служившая когда-то в штабе нашей дивизии машинисткой и переведенная в штаб армии. Она тоже меня увидела, вскинула брови:
- Товарищ военврач, вы?! А ведь вас в списки убитых...
Ведра покатились к ручью, мы обнялись. Через несколько минут выяснилось: я вышла к штабу 64-й армии, недалеко и штаб 29-й стрелковой дивизии.
- Ваш комдив Колобутин и комиссар Шурша должны вот-вот прийти, сказала Аня. - Вызваны на совещание к командующему.
Действительно, добравшись со старой знакомой до штаба армии, я увидела приближающихся Колобутина и Шуршу. Оба были в касках, в пропыленных плащ-палатках, шагали, опустив головы. Черты лица обострены, губы черные, словно их обожгло.
На мое приветствие Колобутин поднес руку к каске, но не сказал ни слова, а Шурша замедлил шаг:
- Подождите, после совещания пойдете с нами.
Совещание длилось недолго, час с небольшим. Возвращаясь с Колобутиным и Шуршой в район Бекетовки, где, как оказалось, временно обосновался штадив, узнала: передышки не будет, дивизии приказано наличными силами сегодня же выдвигаться под хутор Елхи, занять оборону, прикрыть подступы к юго-западной окраине Сталинграда. Сказали мне также, что потери у нас немалые...
Я рассказала о том, как погиб комиссар штаба дивизии батальонный комиссар Бахолдин. Колобутин и Шурша сняли каски.
- Вы действительно видели, что Бахолдин умер? - взволнованно переспросил Шурша. - Не ошиблись? Я ответила, что ошибиться было невозможно.
- Напишите об этом по всей форме, - потребовал Шурша. - Сегодня же!
Я исполнила это требование, как только представилась возможность достать лист бумаги и карандаш.
Вблизи Бекетовки, в так называемом "саду Лапшина", собрались все, кто с боями вышел из вражеского кольца. Из восьми тысяч человек, .сражавшихся в дивизии 29 августа, тут находилось всего около тысячи. Боевые знамена частей люди вынесли и сохранили.
По решению полковника Колобутина оставшиеся в строю командиры и солдаты 128-го стрелкового полка и Отдельного учебного стрелкового батальона, понесших наибольшие потери, были переданы в 106-й и 299-й стрелковые полки, которым Колобутин и приказал занять оборону под Елхами. Приказано было встать в оборону и 77-му артиллерийскому полку, имевшему тогда лишь пять орудий...
Частям, отправлявшимся под Елхи, снова зачитывали приказ No 227. Суровый приказ требовал не отступать ни на шаг, оборонять каждый рубеж до последней капли крови. Воины слушали молча, лица их были исполнены решимости.
К вечеру штаб дивизии перебрался ближе к позициям полков - в балку Глубокая. По пути попали под чудовищную бомбежку. Но в тот раз никто из старших командиров дивизии не пострадал.
Глава седьмая.
Новое назначение
День 1 сентября прошел спокойно. На переднем крае дивизии дело ограничивалось ружейно-пулеметной перестрелкой, балку Глубокая бомбили только раз, утром. Часам к двенадцати принесли газеты: армейскую и нашу, дивизионную. В них писали: за мужество и умелое руководство войсками командир 29-й стрелковой дивизии А. И. Колобутин награжден орденом боевого Красного Знамени, многие командиры и солдаты - медалями.
Галя-гвардеец сказала, что командир 2-й батареи 77-го артполка младший лейтенант Н. И. Савченко представлен командованием к ордену Ленина, а командир Отдельного 78-го саперного батальона старший лейтенант В. И. Быстров - к ордену Красной Звезды.
Ордена в сорок втором году давали нечасто. Про подвиг Быстрова я знала: отвлек на себя удар гитлеровцев, предназначавшийся штабу дивизии. А что совершил Савченко?
- Вот тебе раз! - удивилась, даже обиделась Галя. - Савченко и на Аксае, и под Абганеровом... А когда к Червленой прорывались, кто выручил? Савченко! Это ж его батарея по фашистам огонь с холмов вела!
От Гали я узнала, что Савченко - кадровый командир. Рядовым красноармейцем сражался еще на Халхин-Голе и у озера Хасан. Потом артиллерийское училище. С первых дней Великой Отечественной бил гитлеровцев на Западном фронте, был тяжело ранен, направление в 77-й артполк получил после излечения.
- А вам говорили, кто у Червленой самолет из пушки сбил? - спросила Галя. - Нет? Один из бойцов Савченко, наводчик младший сержант Дмитриев. Его к ордену Отечественной войны представляют.
Узнать, что эти подвиги высоко оценены командованием, было радостно. Но с горечью думалось о тех, кто совершил подвиги, а наград не дождался...
Увидев меня у землянки политотдела, полковник Колобутин приподнял брови:
- Вы еще здесь? Напрасно. Собирайтесь - и в медсанбат, за Волгу!
Ответила как положено: "Есть в медсанбат!" - и отправилась за шинелью, за санитарной сумкой. Но тут фашистские бомбардировщики волна за волной пошли на переправы, отбомбившись только к вечеру. Я побоялась в темноте заблудиться и отложила уход до утра. А утром все переменилось...
* * *
Только-только брезжил рассвет, а небо уже набухало небывалым гулом. Выбравшись из земляной норы, облюбованной в качестве укрытия и места для ночлега, я увидела, что с запада наползают на нас, на город сплошные тучи вражеской авиации. Наблюдать такое еще не приходилось! И глаза не обманывали: действительно утром 2 сентября начинался самый сильный после 23 августа воздушный налет противника на город.
С гребня балки Глубокая было видно, как армады фашистских бомбардировщиков, сменяя одна другую, наваливаются на районы заводов "Баррикады", "Красный Октябрь", Тракторного, на жилые кварталы и на переправы. Весь Сталинград заволокло черным дымом. А тут фашистские самолеты обрушились и на передний край дивизии, и на балку Глубокая...
Появились раненые, я должна была оказать им помощь. И вопрос об отправлении в медсанбат сам собою отпал. Несколько раз сталкивалась я с Колобутиным, но он ни разу не напомнил о вчерашнем приказе.
Вскоре в штаб пришло сообщение, что враг атакует по всему фронту армии на рубежах Старо-Дубровка - Елхи - Ивановка. Малочисленные части дивизии, получившей за ночь всего 500 человек пополнения, были атакованы силами пехотного полка полного состава, поддержанного танками. Мы же танков не имели, а артиллерия по-прежнему располагала единственной батареей полковых пушек - все той же батареей Савченко.
И все же 2 сентября дивизия выстояла, не позволила гитлеровцам овладеть хутором Елхи.
