Итак, мы можем и должны признать, что в дочеловеческом мире присутствовала смерть, причинами которой были, с одной стороны, многообразные генетически запрограммированные механизмы и, с другой стороны, хищничество, то есть естественное поедание одних видов другими. Причины такого мироустройства, или, если говорить в терминах богословия, первопричину появления космического зла в мире, следует искать не в человеке и, конечно, не в Боге.

Но были ли первые люди изначально наделены целокупным бессмертием и, в частности, бессмертием телесным и лишь впоследствии, через грехопадение, включились в этот природный, смертный порядок бытия? Вот что пишут по этому вопросу итальянские богословы Э. Гальбиати и А. Пьяцца: «Человек по своему естественному устройству смертен: „…возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо ты прах и в прах возвратишься“ (Быт. 3: 19). Так как наказание изображается как предоставление полной свободы действий силам природы, стремящимся привести каждый живой организм к распаду, телесное бессмертие прародителей было, очевидно, привилегией, сверхъестественным даром, на что указывает древо жизни»[69].

Адам и Ева в раю были неподвластны смерти. Но, вкусив плоды древа познания добра и зла, они остро ощутили утрату этого уникального дара, а с ней — и настоятельную потребность в плодах другого райского дерева — древа жизни. Многие богословы настаивают на том, что текст о двух райских деревьях, древе жизни и древе познания добра и зла, нельзя понимать в «ботаническом смысле», как упоминание об обыкновенных растениях, плоды которых наделены некоторыми необычными (или сверхъестественными) свойствами. Необходимо отступить от буквального прочтения этого текста, поскольку оно явно ведет в тупик, упраздняет библейскую глубину, мешает проникнуть в суть повествования. «Аллегорическое толкование значения деревьев было, так сказать, канонизировано в „Богословской сумме“ святого Иоанна Дамаскина»[70]. А епископ Василий (Родзянко) считает, что «Древо Жизни — не только символ, но и образ, икона»[71]. Безусловно, символика этих райских деревьев чрезвычайно сложна для толкования.

Что же служило источником человеческого бессмертия? «Непосредственное благодатное Богообщение», по мнению протоиерея Александра Меня[72]; «дар сверхъестественной благодати Божией, проводником и символом чего служило древо жизни, уничтожавшее действие физического разрушения в человеческом организме», — считает А. Лопухин[73].

Конечно, вопрос о причине райского бессмертия человека является сакральным, мы напрасно стали бы искать какое-либо рациональное объяснение. Важно другое. Можно предположить, что первочеловек был сотворен не смертным и не бессмертным, а амбипотентным (рискну предложить этот термин), то есть обладающим в равной мере этими двумя возможностями (будь он бессмертным, зачем нужны были бы плоды древа жизни?). Но после грехопадения он сам лишил себя возможности продлевать жизнь, вкушая плоды древа жизни. И тогда в свою законную силу вступили природные биологические процессы, которые изначально заложены во все живое, включая человека, и которые сопровождают с тех пор каждого из людей, приводя к неизбежному финалу.

Следует обратить особое внимание на то, как сформулировано в Книге Бытия предупреждение, полученное Адамом. Бог не говорит о том, что Он Сам, так сказать, лично накажет перволюдей смертью. Он говорит: «Ты… умрешь». Но чтобы осуществилось это грозное обещание, в организме человека уже должны были присутствовать все те биологические механизмы, которые реализуют программу умирания. Запретив человеку вкушать плоды древа жизни, дарующие бессмертие, Господь лишь предоставил естеству свободу действовать по существующим всеобщим законам. Таким образом, действительно «Бог не сотворил смерти» (Прем. 1: 13). Но человек, будучи амбипотентным, из двух данных ему потенций сам, по собственной воле, избрал именно ту, которая привела его к смерти. Бог, даровав человеку свободу выбора, дал лишь право на смерть. Но воспользовались этим правом наши прародители добровольно. Так смерть из предпосылки (вероятности) стала реальностью человеческого бытия.

Примечательно еще одно обстоятельство. Как следует из текста 3-й главы Книги Бытия, Адам дает имя своей жене лишь после грехопадения, то есть после того, как «вступил в силу» Божественный приговор за непослушание и наши прародители обручились со смертью. Но какое же имя избирает Адам для своей помощницы? «Ева» — что значит «жизнь»! (Еврейское «хавва» происходит от глагола «хайа» — жить.) Есть в этом выборе что-то трогательное, по-детски чистое. Утратив бесценный дар жизни вечной, Адам, будто в память о нем, нарекает имя первой на Земле женщине, которой суждено стать матерью всем живущим.

После утраты телесного (физиологического) бессмертия весь род людской становится сообществом смертных. Но тоска по райскому бессмертию осталась в нашей глубинной памяти. Именно она прорывается в сказках и мифах с древнейших времен. Вспомнить хотя бы «Эпос о Гильгамеше» — древнейший шумерский литературный памятник, где ярко отразилось стремление вступить в противоборство со смертью и во что бы то ни стало вернуть умершего к жизни. Но напрасно ищет Гильгамеш «траву жизни». Обладание ею оказывается несбыточной мечтой. И виной всему — суровые, немилосердные боги, отказывающие человеку в даре бессмертия.

Иная картина разворачивается на страницах Библии. Преградив человеку путь к древу жизни, то есть попустив смерть, Господь спас его от самого страшного — смерти духовной, от полного и вечного небытия. Законы разрушения и смерти касаются только физической природы человека. Прах земной — та материальная субстанция, в которую обращается после физической смерти наше тело, действительно смертен и разрушим. Значит, тело человека, творимое, как сказано, из «праха земного», изначально несло в себе идею смертности. Но смерть физического тела — не окончательный приговор. Может показаться, что, умирая, человек навечно уходит в землю. Однако стоит отметить, что тело человеческое не просто предается земле — хоронится, но как бы отдается ей на временное хранение в ожидании всеобщего Воскресения из мертвых. Итак, предание земле не есть примирение со смертью. Телесная смерть открывает возможность взойти на небо, вновь обрести сладость богообщения, которую утратили наши прародители. «Рабство тлению», ощущаемое нами как глубинное нарушение закона Божественной любви и справедливости, будет преодолено Воскресением. Мечта о жизни вечной как высшем идеале человечества станет реальностью. Эту надежду принес нам Христос — «Первенец из мертвых», Своим Воскресением победивший смерть и тлен и давший нам всем «жизнь с избытком» (Ин. 10: 10).

Таким образом, замысел Божий о человеке как о существе бессмертном не исчезает из мироздания, но путь к его реализации меняется, делаясь, и этого нельзя не признать, значительно более сложным. Смертное тело становится, по слову апостола Павла, храмом для бессмертного человеческого духа.

Жизнь и смерть — это парные, онтологически неразъединимые параметры нашего мироздания. Но если из пары вычесть единицу, то в остатке мы получим, в нарушение законов математики, не единицу, а ноль. Поэтому дерзну утверждать, что в реалиях нашего мира смерть онтологически необходима жизни.

Удивительно, но еще в XIX веке Е. Баратынский в стихотворении «Смерть» во многом предвосхитил то, к чему так долго и трудно продвигалась наука в своем стремлении понять механизмы и биологическую роль феномена смерти. Вот эти строки:

………………………………