В приемной ждали носильщик, который занес в купе вещи «пожилой леди», и проводник вагона, в котором ехал несчастный Джордж Джилсант. Ни один из них Пулиски не опознал. Проводник сомневался, но уверен не был. Попросив посторонних выйти в приемную, Уэмбери провел срочное совещание.

— Держать его у нас нет оснований. Пусть он и впрямь преступник — мы не можем обвинить его даже в подделке документов. Это дело федеральных властей, не наше.

Капитан Аллерман стоял с каменным лицом.

— Шеф, — он заговорил медленно, словно взвешивая каждое слово, — в соседней комнате сидит убийца сэра Джорджа. Стрелял ли его сообщник, это другой вопрос. Пулиски — убийца, профессионал. Вы что, собираетесь отпустить его?

Уэмбери покачал головой.

— Я не вижу пути, как выйти из тупика. Наши возможности ограничены.

Джигс с минуту раздумывал.

— Хорошо, пусть идет. Я его провожу. Если сделаю что-нибудь не так, пусть меня арестуют. Что бы ни случилось, Скотленд-Ярд дискредитирован не будет — я ведь посторонний. Но я не собираюсь спокойно смотреть, как убийца с улыбочкой выходит из Скотленд-Ярда!

Главный констебль, поколебавшись, согласился:

— Хорошо, отвезите его домой.

Ввели Пулиски, и Уэмбери объявил ему:

— Мы вас больше не задерживаем, мистер Грин. Капитан Аллерман проводит вас домой.

Мистер Грин побледнел.

— Я не нуждаюсь в сопровождающих. В конце концов, могу до утра остаться и здесь. Только не с этим.

— Ты поедешь со мной, дорогуша, — ласково сказал Джигс и взял Пулиски под руку.

У входа ждала машина Терри Уэстона.

— Водить умеешь, детка?

— Нет, — замотал головой Пулиски.

— А ты попробуй. Когда-то, помню, водил хорошо. Я сяду сзади и буду говорить, куда ехать.

Терри, вышедший следом, видел, как машина свернула на набережную Виктории, но не в сторону Уэст-Энда а к городу. Кроме него еще три человека издали наблюдали за их отъездом от Скотленд-Ярда. Они видели испуганного Пулиски за рулем и заметили довольное выражение на лице Джигса Аллермана у него за спиной. Держась на расстоянии, следом тронулась вторая машина. Ее пассажиры увидели, как минут через пятнадцать идущая впереди машина остановилась в укромном месте на окраине и целый час с почтительного расстояния продолжали наблюдать.

Без четверти три машина развернулась и взяла курс обратно на Лондон. Теперь ее вел Джигс, а Пулиски сидел сзади. Они подъехали к Скотленд-Ярду, и капитан Аллерман провел своего подопечного в кабинет главного констебля. Уэмбери еще не ушел. Он поднял изумленные глаза. Кроме недовольной мины на лице, никаких следов дурного обращения на Пулиски не было.

— Пожалуй, отпустим этого джентльмена, шеф. Я убедился, что с ним у нас вышла промашка.

Вошедший следом Терри в изумлении застыл на пороге.

— Хорошо, — кивнул Уэмбери. — Пусть идет.

Джигс проводил задержанного, который уже перестал что-либо соображать, до набережной и поймал ему такси. Три наблюдателя видели, как Пулиски уехал и как помахал ему вслед Джигс Аллерман. Один из них подошел к телефонной будке и набрал номер.

— Пулиски отпал.

Молчание в трубке, затем голос произнес:

— Хорошо. Отправьте туда, где ему место.

— Что, черт возьми, все это значит? — спросил главный констебль, когда Джигс вернулся.

— Этот парень — убийца. С кем он был, не знаю; видимо, он и сам не знает. Но он не только убил сэра Джорджа Джилсанта — он подложил бомбу ко мне в номер. Это непростительный проступок, сэр.

— Тогда почему вы отпустили его?

— Я не отпустил — я убил его, — ухмыльнулся Джигс. — Всю дорогу за нами следовала машина. Посмотрим, какой из меня знаток психологии.

Джигс оказался прав. Полицейский, ранним утром проходивший по аллее Сент-Джеймского парка, заметил торчавшие из кустов ноги, обутые в дорогие туфли. Раздвинув ветви, он увидел мужчину. Беднягу застрелили в упор, и того, что осталось от головы, оказалось достаточно, чтобы опознать в нем джентльмена, носившего паспорт на имя Грина. Психологический опыт Джигса удался.

— Ясно, как день, — объяснил он на следующее утро свою теорию, — если эта братия видит, что такой парень, как Пулиски, едет со мной за город, долго разговаривает там, возвращается со мной в Скотленд-Ярд, а затем я его отпускаю и даже ловлю для него такси — ясно, они делают вывод, что он раскололся. И вот тогда-то объект моего психологического опыта, их шеф, приказывает: «Пулиски отпал — отправьте его туда, где ему место». Бьюсь об заклад, так он и сказал, почти слово в слово. Они поступили с ним единственным образом, какой считают правильным. Они убили его — лишились лучшей «лимонки», какую когда-либо имел Чикаго!

«Дело дошло до того, — писала в своей передовице „Мегафон“, — что каждый день приносит новую трагедию, а мы уже не удивляемся. Убийство мистера Грина, гибель сэра Джорджа Джилсанта, ужасная трагедия у Триумфальной арки, которая унесла четыре человеческие жизни и потрясла весь цивилизованный мир, — неужели это становится повседневной нормой? Неужели так и будем безропотно наблюдать, как происходят эти чудовищные убийства?..»

Лесли Рейнджер дочитала до конца и со вздохом отложила газету.

В квартире девушки царила неразбериха; мебель занесли накануне вечером, и каждая комната являла собой картину полного беспорядка. Лесли повезло: она очень недорого сняла маленькую квартиру на пятом этаже нового дома с видом на Кавендиш-сквер. Но, какой бы дешевой ни была ее квартира, плата за нее оказалась достаточно высокой, чтобы заставить Лесли постоянно думать о поисках нового места работы.

Было очень странно — вернее, странным это казалось только девушке, — в потере места у мистера Теннера ее больше всего огорчала утрата возможности видеться с Терри Уэстоном. Она убеждала себя, что он просто очень приятный мужчина, из тех друзей, которых любая девушка может заводить безо всякого глупого соблазна влюбиться. Ей нравилась веселость Терри. Однако она понимала, что сейчас ему не до шуток, и уж тем более некогда вспоминать о ней.

Еще одна странность заключалась в том, что Лесли очень редко вспоминала о том опасном приключении, которое она пережила в ночь убийства Илайджи Декадона. Если воспоминание и оживало в ее памяти, девушка тут же отгоняла его прочь, как отгоняют воспоминание о дурном сне. Ей трудно было заставить себя поверить в реальность случившегося, поэтому она и не испытывала страха в душе.

Ей конечно, и в голову не приходило, что она может иметь какое-то, пусть даже слабое, касательство к трагедиям, одна за другой разыгравшимся в последние дни. А между тем в войне, разгоревшейся у нее на глазах, ей была отведена роль, и роль далеко не последняя, которая не исчерпывалась некоторым личным участием в одном из преступлений.

С помощью двух мужчин, присланных из магазина, вторую половину дня Лесли расставляла в новой квартире мебель. Ее жилище было очень маленьким — промах архитектора, и из-за размеров квартиры желающих снять ее долго не находилось. Но для Лесли она была просто дворцом. Из комнатки, чуть побольше чулана, она сделала кабинет, из прихожей — гостиную, а самую большую комнату отвела под спальню. Кабинет мог служить источником доходов: Лесли была сама по себе машинистка и в случае нужды могла подрабатывать печатанием. Но гордостью ее нового жилища был телефон — самого последнего образца, оставленный прежним жильцом. Теперь связаться с ней можно было немыслимо быстро.

Другие квартиры дома занимала состоятельная публика. Многие из них платили в десять раз больше, чем Лесли. Ее новое местожительство имело и другие очевидные преимущества. Днем и ночью на входе дежурил привратник. Прекрасно работало центральное отопление.

Лесли зарегистрировалась в бюро по найму стенографисток, не питая, однако, особых надежд. Больше она полагалась на удачу. Ведь она была идеальным секретарем, из тех, которые ничего не забывают и на которых можно положиться, как на архив.