После этого я заказал яичницу, свиное сало и еще дважды – коньяк. Вернувшись в свой номер, я, заливаясь слезами, перерыл мини-бар. Вначале еще что-то выбирал. Налил себе джин с тоником. Потом придумал коктейль с горьким лимонным напитком, запил все пивом да еще опорожнил одну за другой все дурацкие маленькие бутылочки. Когда я проснулся, было темно. Я знал, что она ушла. Уехала, я поцеловал подушку. Хризантема, простонал я, моя Хризантема.

Мне подумалось, что не составит труда незаметно покинуть гостиницу. Где-то за чиппендейлской мебелью, шпалерами и люстрами наверняка должен быть такой же неонового цвета лабиринт из коридоров и лестниц, как в театрах и концертных залах. Мой костюм почти высох. Я вышел из номера. Некоторое время прохаживался по коридору взад и вперед, прислушиваясь к шорохам, доносившимся из номеров. Настоящий вестерн. Топот лошадиных копыт, обрывочные команды. Чуть поодаль плакал ребенок. Затем перед дверью взгляд упал на поднос с парой тарелок, на которых валялись остатки недоеденного салата. Когда-нибудь это все ведь уберут. Из-за двери послышалось двухголосное кряхтенье. Почти через полчаса появилась горничная. Классная гостиница, сказал я. Она бросила на меня беглый взгляд, но промолчала. Я ваш новый коллега, проговорил я, хочу вот все посмотреть. Она не поверила ни единому слову, но возражать не пыталась. Я бы охотно ознакомился с внутренним устройством, заметил я. – С внутренним устройством? – Она становилась все более подозрительной. – Ну вот, например, проговорил я, куда вы собираетесь вынести эти объедки? – Разумеется, на кухню. – Она пожала плечами, повернувшись ко мне спиной. Горничная не отличалась привлекательной внешностью, но сзади выглядела очень даже аппетитно. Теперь главное было – не бросать то, что задумано. Пока все идет как надо, проговорил я про себя, а вслух сказал, что господин Хаземан дал свое согласие на то, чтобы здесь кое-что осмотреть. – Господин Хаземан? – Она как-то автоматически встала по стойке «смирно». – Ну хорошо, но только пять минут. В грузовом лифте она избегала моего взгляда. У нее был маленький ключ, с помощью которого она могла останавливать кабину на этажах. Как она мне объяснила, этажи вообще не были обозначены на планке серебряных кнопок. – Вот так, проговорила она. Но только пять минут. Не больше. Я пропустил ее вперед и с облегчением констатировал, что оказался в знакомом мире. Мрачные коридоры, выкрашенные бежевой масляной краской. Блеклые фигуры, тащившие тяжеленные подносы и корзины с бельем. – Благодарю вас, этого достаточно, сказал я. Она стояла передо мной с подносом в руках и блуждающим взглядом. Слегка приподняв белый фартук, я дотронулся до той части тела, которая показалась мне аппетитной.

Прекрати, бросила она. Тогда где? – спросил я.

Она указала взглядом на узкую дверь. Это было наиболее подходящее место около бельевого шкафа и первый самый быстрый половой акт в моей жизни. Я без особого труда отыскал пожарную железную лестницу. Поначалу даже не мог сообразить, что оказался снаружи. Воздух был еще теплый. Слева мне бросился в глаза выезд из гостиничного гаража. А справа, Боже праведный, можно было попасть на улицу. Я ощутил себя на свободе.

– Удивительная история.

– Вы так думаете?

– Да.

– Догадываетесь, в каком я сейчас состоянии?

– В каком же?

– Как Шехерезада, во имя собственного спасения рассказывающая одну сказку за другой.

– Н-да!

– Сказки из «Тысячи и одной ночи».

– Вряд ли это продлится так долго.

– Думаете, нет?

– Вы с ней снова встретились?

– Да.

– Я имею в виду Хризантему.

– И я об этом.

– Почему же так немногословно?

– Скажите, все это действительно необходимо?

– Я должна составить свое мнение. Мне все это надо знать, чтобы написать заключение.

– Может быть, на сегодня хватит?

– Но мы ведь только начали.

– Мне это кажется мучительным.

– Я ведь тоже здесь не удовольствия ради.

– С вашего позволения у меня складывается совсем другое впечатление.

– Послушайте, я понимаю, что болезненно предаваться воспоминаниям, но, пожалуйста, не впутывайте меня в ваши игры.

– Значит, я должен вас оставить в стороне? А как это возможно? Я, правда, могу вас не видеть, потому что мне запрещено оборачиваться. Но я ощущаю ваш парфюм, удивительно приятный запах, он вам очень идет, ярко выраженный нарцисс на фоне ванили и амбры. Кроме того, я слышу, как вы кладете ногу на ногу, потому что вы носите чулки, которые хрустят, хотя нет, они стрекочут, как…

– Оставьте при себе столь утонченные сравнения, эта часть ваших размышлений меня не интересует.

– …стрекочут, как крохотные цикады. Но прежде всего я слышу, как вы дышите. Как же могу вас оставить в стороне? Мне кажется, я мог бы узнать вас по дыханию. Вдыхаете вы совсем легко и бесшумно, но когда вы выдыхаете, это слышно. И хотя по высоте это звучит ниже стона, тем не менее сам выдох носит контролируемый и в то же время естественный характер. Знаете, я не одну ночь прислушивался к этому дыханию. Между прочим, не так просто ночь напролет лежать рядом с человеком, который не вызывает ни малейшей симпатии. Мне не спится в обнимку с чужим телом, которое с каждой секундой становится все более чудовищным, невероятным и навязчивым. Так я часто лежал в темноте с вытянутыми руками, как солдат на узкой койке, чтобы избежать малейшего прикосновения. Я прислушивался к дыханию, анализировал его, стараясь уловить малейшие отклонения. Пытался фиксировать слабо выраженные шумы с посвистываниями, неритмичные вставки, храпение, невольные ахи и охи глубоких сновидений. Фрау доктор Майнц, я доверяю тайну пережитого вам, именно вам, а не диктофону, в который вы то и дело вставляете новые батарейки. Я рассказываю свою историю так, как есть, потому что рассказываю ее вам, а не кому-либо еще.

– Гм.

– Ну и?

– Хотите еще выпить воды?

– Спасибо, очень мило с вашей стороны.

– Можно задать вопрос?

– Смелее! Для этого мы здесь!

– Впрочем, мой вопрос… ну ладно, почему вы не покинули гостиницу просто через главный вход? Вечером, да еще без багажа, никто не обратил бы на вас ни малейшего внимания.

– Это верно. Но все было бы слишком просто.

– Слишком просто?

– Вы меня не понимаете.

– Боюсь, что нет.

– Это проливает не очень яркий свет на ваши способности, фрау доктор Майнц.

– Прошу не говорить со мной таким тоном.

– Извините, госпожа! Я не хотел вас рассердить.

– И прошу не говорить со мной на жаргоне ветреного любовника.

– Простите. Я прошу у вас прощения.

– Хотя это весьма интересно.

– Извините.

– Ладно. Забудем.

– Благодарю. Я могу продолжить свой рассказ?

– Да, пожалуйста.

– На чем мы остановились?

– Вы покинули гостиницу через задний выход.

– Теперь вы правильно выразились, фрау Майнц, – именно через задний выход, а не вход. Именно так. Видите ли, любой другой отправил бы эту историю в архив, чтобы через десяток лет рассказать ее своим внукам. Безумный анекдот, не более. Но я не мог просто так отмахнуться от этого приключения, включив его как памятный орнамент в мою не очень-то яркую жизнь. Я споткнулся и чем больше старался совершать движения в противоположном направлении (чтобы восстановить равновесие), тем стремительнее входил в штопор. К примеру, незакрытый счет. Нонсенс для гостиницы такой категории. Меня же эта история лишила покоя. Так уж я воспитан. Ощущение вины – это моя стихия.

– Да что вы говорите?

– Два дня спустя я позвонил, чтобы выяснить, когда господин Хаземан заступает на дежурство. Он уже ждал моего звонка. Мне очень жаль, проговорил я, постараюсь это уладить, но в данный момент у меня, к сожалению, вообще нет денег. Что вы умеете, молодой человек? – спросил он. Как это изволите понимать? Может, мне устроиться судомойкой? Вы наверняка способны на большее, заметил он. Могу играть на фортепьяно, произнес я, краснея. Потому что мое музыкальное образование и вся моя прежняя жизнь находились в значительном отрыве от этого нынешнего мира. Прекрасно, проговорил он. Тогда стоит поговорить с управляющим. Лучше всего, если вы сможете меня сопровождать.