– Ваши мелкие колкости абсолютно неуместны. Я говорю правду и ничего кроме правды.
– И где можно научиться этим удивительным вещам?
– Как известно, самые серьезные школы брачных аферистов находятся в Буэнос-Айресе. Ну, шутки в сторону, просто женщины – моя слабость. Включая тех, кто забыл, что родился женщиной. Но надо постоянно быть в форме. Поэтому я регулярно, скажем так, делаю упражнения для пальцев.
– Упражнения для пальцев?
– О да. Главное здесь беглость. Гаммы. Упражнения на растяжение мышц. Этюды.
– Как это понимать? Это уже из разряда трюков?
– Трюки не моя стихия. У меня свой репертуар. Например, делаю вид, что у меня при себе нет денег. Дело в том, что поначалу женщины всегда испытывают страх оказаться в чьей-либо власти. Поэтому я сам отдаюсь им. В сущности, все просто, но эффектно. В конце концов, нет ничего более неотразимого, чем мужчина, который принимает на себя вину женщины. Тогда он кажется такой удобной в обращении вещью, совсем ручным. Ну а если (у меня однажды была такая) она еще привлекательна внешне, работает, скажем, официанткой или продавщицей в магазине деликатесов, я покупаю у нее несколько устриц и немного сыра, а к нему доброго бургундского вина, приговаривая при этом: вы знаете, со мной действительно приключилась очень неприятная история – забыл бумажник, может быть, его даже украли, я в полном отчаянии и стою сейчас перед вами словно обнаженный. Что будем делать? Спасите меня. Без вина и устриц мир погибнет, это хорошо известно. Предложите что-нибудь, я готов броситься вам в ноги. К утру вы обязательно получите от меня деньги и еще орхидею, или вы больше любите фиалки? В ответ дама начинает улыбаться, и это добрый знак. Мол, все бывает. Только надо проявлять осторожность, чтобы шеф ничего не заметил. Она наполняет мой пакет товаром и добавляет плитку шоколада как своего рода залог. На следующее утро курьер доставляет в магазин деликатесов огромную корзину с большим букетов фиалок и еще вручает билет в оперу. Вечером того же дня продавщица, трогательно разряженная, вся улыбчивая, в ложе театра. Это для меня праздник. В такие моменты я всегда забываю о тяготах своей профессии.
– И о самоуверенных женщинах тоже?
– Да, несомненно. Вы можете утверждать это категорично. Ведь вы самоуверенная женщина. Что, по общему признанию, не лишает вас привлекательности. Просто надо приложить усилие. Пардон, но женщины, подобные вам, иногда оказывались настолько холодными, что мне приходилось начинать буквально с таблицы умножения. Например, заставить вас рассмеяться. Вы даже представить себе не можете, что некоторые женщины без ума от танцев. При этом они предпочитают быть ведомыми, чтобы возложить ответственность на партнера. Здесь важно возбудиться. Это относится и к одежде. На первый взгляд немыслимо, но многим женщинам не во что одеться. На их какие-то казенные униформы черного, серого и коричневого цвета, костюмы с одно– и двубортным пиджаками и тяжеловесные туфли. Я прогуливаюсь с такой по курортному променаду, останавливаюсь перед витринами магазинов и говорю ей: посмотрите-ка вот на это. – Простите, на это? – Ну да. Цветы, платье в цветочек, без рукавов, хотелось бы мне увидеть, какие у нее руки. У вас очень красивые руки, я точно знаю, вы ведь женщина, о таком платье можно только мечтать, как и о такой женщине, как вы. И вот она заходит в магазин, а я неподалеку выпиваю чашечку кофе, оставляя ее наедине с собственными грезами и сомнениями. Четверть часа спустя она входит в кафе, поначалу еще как-то неуверенно, но грациозно и даже непосредственно, как юный жеребенок. Потом ее глаза озаряются улыбкой, черты лица меняются, становятся мягче, после чего мы отправляемся в магазин, чтобы купить босоножки на высоком каблуке; она смеется, слегка покачиваясь. Чтобы заново научиться ходить, дама вынуждена держаться за мою руку, поэтому я рад ей помочь.
– Гм!
– Теперь-то вы все понимаете? Любопытно, правда? Но это сложно… Со старыми добрыми вдовушками проще. Им всего лишь требуется что-то для души.
– И что вы о них думаете?
– Летом мне как-то легче, чем зимой. Я всегда обращаю внимание на плечи. Сочные и гладкие – они словно тяготеют к земле, поражая своей цельностью. Морщинистые плечи чересчур безжизненны для моего искусства, а вот слегка углубленные, с впадиной – это подходит. Кроме того, я не устаю повторять: самое идеальное то, что напоминает по фактуре буженину.
– Все это слишком… технологично. Как-никак речь идет о людях.
– О людях, верно. Скорее о женщинах. Их я понимаю лучше всякой женщины. Средний возраст. Именно этот возраст, этот неблагодарный возраст внушает страх любой женщине. Мне кажется, госпожа доктор, вы тоже его страшитесь, хотя никогда в этом не признаетесь. Именно в этом возрасте женщины сходят с ума по нежному голосу продавщиц парфюмерных товаров, они непрестанно улыбаются, поражая своей всеобъемлющей молодостью, причем безжалостное освещение в магазинах не нарушает их душевного равновесия; впрочем, магазины не скупятся на рекламу, заставляя женщину, ту, что достигла нижней границы среднего возраста, выдавить: «Да, я хочу это». И вот уже она выходит из магазина с пакетом, с лакированным блестящим пакетом на цветном ремешке через плечо, в который сложены дорогие коробочки самых разных размеров и форм, глянцевые буклеты и проспекты. Едва оказавшись по ту сторону двери, она понимает, что внушенное ей выветрится на следующее же утро, а именно: надежда на то, что мягко рисующий объектив благостно обнимет лицо, что сладостный блеск разольется по дряблой коже, что засияет внутренний свет, еще раз оживив поблекшую уставшую маску. Я погрузился в чтение проспектов, в изучение прилагаемых к товару инструкций по применению и вполне освоил соответствующую терминологию – я профессионал. Я не говорю: «вы привлекательны» или подобные пошлости. Я говорю: весь ваш облик излучает безмятежную свежесть. У вас нежнейший цвет лица, гладкая кожа. Женщина пристально смотрит на меня, сначала недоверчиво, затем польщенная. Да, размышляет она, так и есть. А он это заметил, он – первый мужчина, который это заметил.
– Вас пугает возраст?
– Меня? Нет. В общем, да… Но в сущности, я никогда не был по-настоящему молодым.
– Расскажите о себе. Каким был ваш отец?
– Вы не шутите? Мой отец? Именно он? Какое он имел ко мне отношение?
– Ну ладно. Что вы ощущаете, когда думаете о женщинах?
– Женщины, женщины, о Боже праведный. Что можно сказать о том мгновении, когда пересохший язык приклеивается к гортани, когда больно от ощущения безысходности, что оказался в тупике, когда приходится долго принюхиваться, прежде чем дотронешься. Пахнет морскими водорослями, смолой и раздавленными бутонами, рыбой, гнилью, какой-то порчей… У меня кружится голова при мысли о том, что я мог бы дотянуться рукой, дотронуться пальцами, в бессильной злобе наблюдая за тем, как она крутит своим тазом, с каким нетерпением ощупывает себя, потому что я будто парализованный. Я пристально слежу за тем, как моя рука погружается в кожу, как шевелятся пальцы, как поблескивает ладонь, – это одновременно бессилие и влечение. Я чувствую, как мои мягкие руки медленно сжимают ее горло; мучительное сочетание аромата и тяжести. Руки так и тянутся навстречу этому жуткому чуду, я вижу все эти расточительно бессмысленные почки, розовые кромки и влажные завитки куска мяса; я обнюхиваю его, причем проделывал это задолго до того, как прикоснулся к нему; оно приближается к моему лицу, колышется, а внешняя оболочка поражает своей объемностью; я раскрываю рот, и в мое изумление вторгается отчаяние оттого, что мне постоянно все мало, как слепой и глухой я снова и снова стараюсь попробовать и отведать все… вот уж действительно обезумевший лемур маки…
– Гм! Вы что?! Я имею в виду с вами все в порядке?
– Вы разве не видите? У меня на глаза слезы навернулись.
– Как-то незаметно.
– Да вот здесь…
– Не поворачивайтесь, пожалуйста. Продолжим разговор. – Мы?
– Вы когда-нибудь были влюблены? Испытали большую любовь?
