– Аплодисменты, аплодисменты.

– О, благодарю.

– Вы действительно последняя…

– Вы изменили мою жизнь.

– Мои поздравления. Значит, вы выжали максимум возможного из своего типа внешности. Серая мышка превратилась в маленькую крысу. Неплохо.

– Давайте все спокойно обсудим.

– Спокойно? Я мог бы вас погубить. Мне нечего больше терять.

– Вы этого не сделаете. Поскольку вы этого не хотите да и не можете. Я не жертва. Это действительно так. И вы всего-навсего режиссер, интриган, строящий козни, ангел тьмы. Убийство, совершенное в состоянии аффекта, – нет, это не про вас.

– Чего вы добиваетесь?

– Нового завещания.

– Моего завещания?

– Именно.

– Вы что, желаете со мной покончить?

– О нет, милейший. На это я не способна. Вы составите завещание, согласно которому я становлюсь единственной наследницей. Такое, знаете ли, маленькое симпатичное завещание, разумеется, профессионально проработанное. Потом вы исчезнете из виду, а я инсценирую вашу смерть. Без вашего участия. Автомобиль полностью выгорит, останутся лишь несколько вещей, ранее вам принадлежавших, – ваши часы и золотое портмоне. А при последующем вскрытии завещания присутствовать буду только я одна, растерянная, удрученная горем, хоть и смирившаяся, но все еще переживающая то, что была взята в заложницы… Дрожащими руками я подпишу все документы, чтобы когда-нибудь начать новую жизнь.

– Вы сущий дьявол.

– Добро пожаловать в наш клуб.

– Телефон звонит.

– Это, наверное, Кокин. Чего вы ждете? Снимите же трубку.

– Если Кокин, если она действительно намерена расправиться со мной, это была бы, по сути дела, последняя точка в вашем плане, не так ли?

– Я восхищена вашей проницательностью.

– Боже праведный.

– Тогда вперед, снимите трубку.

– Нет, я в ванной.

– Надеюсь, это вы не всерьез.

– У меня есть шанс?

– Чего бояться? Телефон продолжает звонить. Она жаждет пообщаться с вами. Просто возьмите трубку в ваши изящные ручки.

– Как жаль. Вы чуточку опоздали. Самую малость. Бедная Кокин. Она наверняка вся истерзалась в думах о вас.

– Я вас ненавижу.

– Гопля! Как-никак я ваша коллега.

– Я вам доверял.

– Вы доверяли мне кое-что. Не более.

– Что же еще вы хотите знать?

– Все.

– А зачем?

– Мне кажется, я одержима болезненной страстью к этому. Правда, иногда мне трудно понять, к чему меня тянет сильнее – к вам или к вашим историям.

– А если все они уже рассказаны?

– Придумайте что-нибудь новое.

– По-вашему, все так просто?

– Вот именно.

– Я исчерпал себя.

– Далеко не так, как вы думаете. Взять хотя бы историю с Хризантемой.

– Ради Бога, оставьте в покое Хризантему.

– Она, очевидно, нас покинула. Столь же очевидно, что не совсем добровольно.

– Ваше любопытство вызывает у меня отвращение.

– Надо радоваться, что еще кто-то проявляет к вам такой живой интерес.

– Ко мне? Может, к моим историям? Вы проглатываете их, как шоколад с начинкой. Смотрите, можно ведь и объесться!

– Ради вас я многое поставила на кон. Уже забыли? Вы вполне могли бы оказаться сейчас в тюремной камере.

– И почему все так? Вы ведь требовали денег и больше ничего.

– Верно. Точно так же, как и вы.

– Я артист, поэтому отношусь к своей профессии серьезно. Я вовсе не отпетый мошенник. Дамам я дарил только счастье.

– Сожалею, что принесла вам так мало радости. Дело в том, что я пока только учусь.

– Ладно уж, фрау доктор.

– Ну давайте, рассказывайте.

– Я вам больше не доверяю.

– Именно сейчас вы должны были бы мне доверять. Ведь как раз сейчас вы все узнали обо мне.

– Я в этом не уверен.

– Благодаря моей заботе вы неплохо устроились.

– В этом весь ужас.

– Вы любите Кокин, я знаю, а во мне вы нуждаетесь. Хотя бы как в собеседнице.

– А как насчет тайны исповеди, мой друг?

– Вы имеете в виду Хризантему?

– Все это так далеко…

– Однако прошло не так уж много времени.

– Немного, значит. А документы? Иногда вы невыносимы.

– На этот комплимент могу ответить тем же.

– Вы знаете шлягер «Очарование»?

– Нет.

– «В моей душе очарование, тревога и смущенье».

– Мне больше нравится хит «Ты обними меня, не будь таким ребенком шаловливым. Уж лучше к мамочке в объятья устремись».

– Угомонитесь, пожалуйста. Женщины – они были в восторге от моего тела, моего идеального тренированного тела. В детстве я страдал полнотой. Это всем бросалось в глаза. Я умолял свою маму покупать мне большие фуфайки. Но тогда такие еще не носили. Я имею в виду широченные свитера и раздувавшиеся брюки, в которых сегодня ходят дети. Гигантские тенниски с нанесенными на них цифрами в сочетании с бейсбольными шапочками. Тогда в моде были тесно облегающие нейлоновые вещи. Я плакал от стыда и огорчения, и до сих пор мне кажется, что я страдаю избыточным весом, поэтому иногда чувствую себя маленьким и толстым подростком, скрывающимся в этой объемной и крепкой телесной оболочке и испытывающим панический страх, что кто-нибудь увидит, какой я на самом деле. Я не доверяю собственному телу. Я каждый день занимаюсь гимнастикой, отжимаюсь и так далее, но очень боюсь, что иссякает власть доброй феи, которая подарила мне в шестнадцать-семнадцать лет прекрасное тело и избавила от мучительной плоти, свисавшей, как промокшее пальто, в котором я мог с трудом передвигаться и которое так и тянуло меня в грязь под ногами. Я боюсь, что вдруг ослабнет магическая сила и что я снова буду похож на того маленького толстого юношу, каковым фактически являюсь.

– Дисморфофобия.

– Простите, что это?

– Нарушенное восприятие собственного тела. Вы видите, что я неплохо подготовлена.

– Пошли вы с вашей психологией.

– Да не бойтесь. Я ведь еще здесь.

– Я еще ни разу никому об этом не рассказывал. Обнимите меня. Пожалуйста. Возьмите меня на руки.

– Ладно. Как скажете.

– Значит, пытаетесь запугать.

– Ребенок задремал.

– Удачи.

– Как поживаете сегодня?

– Как я поживаю? Вы шутите. Вы когда-нибудь проводили ночь в тюремной камере?

– Приглашаю. Вы прекрасно выспитесь в великолепном гостиничном номере. Вы свободны.

– Вам ведь известно, что это не так.

– «В один прекрасный день я улечу».

– У вас репертуар просто на удивление.

– Огромное спасибо, коллега. Когда вы виделись с Хризантемой в последний раз?

– Вам же об этом известно.

– На балу, не так ли?

– Да. Тогда проводился турнир по бальным танцам.

– Ну, расскажите.

– Не могу. Эти шумы в ушах меня изнуряют. Звуки становятся все выше. Под конец Шуман улавливал двойной фа-диез.

– Даже ваши страдания окрашены капризом. Неужели вы никогда не испытывали обыкновенной головной боли?

– В любом случае вы удивительно бестактны.

– Я ведь выросла не за роялем.

– Все это орудия дьявола – струбцины, инструменты для прокалывания, скобы…

– И им нечего противопоставить?

– Нечего. Против этого нет лекарств.

– Очень жаль.

– Ах так?

– Расскажите, пожалуйста. Мне это надо знать.

– Вы ведь были на концерте в том маленьком курортном городке. В курзале тоже были?

– Нет.

– Там у них вместительный зал. Элегантный, в духе кайзеровской Германии.

– Правда?