– Я могу идти сам. Отпустите меня – ломающийся голос Богдана, сорвавшись на фальцет, прозвучал в окружающей тишине резко и противоестественно.

– Я слышу голос труб – вдруг ожила Анна.

– Нет, душа моя, Армагеддона не будет! То не трубный глас, а рожок загонщика.

И не стесняясь Богдана, я прижал к себе эту живую женщину, которую любил уже очень давно, а теперь нашёл после многолетних скитаний. Одиссей! Ты меня бы понял.

– Ну что вы, как в дешёвом кино – завопил Богдан.

– Ладно. Сейчас ты прав. Но не советую тебе вмешаться ещё хоть раз!

Мы бежали по бесконечному туннелю, не ощущая за собой никакой погони, но это вовсе не означало возможность передышки. Я узнал дорогу: ещё два поворота направо, потом очень длинный коридор, в конце которого нужно свернуть налево – там дверь в лабораторию. Факела тускло освещали стены из дикого камня. Очень тесно – здесь должен идти один. Из глубины подземелья нарастал гул, и скоро стал различим лай собак, визг тормозов и чахоточный кашель автоматных очередей. Вот она – спасительная дверь. В лицо ударил свежий ветер, наполненный запахами полевых цветов

– Дед? – я машинально нащупал сканер в кармане пиджака.

– Я говорил тебе, здесь нет места для нас двоих. А ты к тому же не один, и ведёшь игру не по правилам.

– Правила изменились.

– Правила никогда не меняются. Есть первая точка отсчёта – она же последняя. И наша функция – стремиться к ней.

– Это ошибка, как и любая попытка ограничения. К тому же была ещё нулевая точка, но неверно считать, что всё сущее начинается с неё – она несла в себе идею, единую и неразделённую.

– Ты взял за основу теорию этого неудачника Гегеля. Я так и думал.

– Нет. Только то, в чём он был прав. Идея – есть первообразная и одновременно производная всех функций, поскольку несёт в себе единство пустоты и множественности. Если тебе так хочется сказать мирозданию: на первый – второй рассчитайсь!

– Ты сам сказал о двоичном коде. И он сказал: Я есть и альфа и омега.

– Да, подразумевая всё, что между.

– Даже числа делятся на чётные и нечётные.

– Но это разделение весьма условно, и нет конечного числа даже для двумерного мира.

– Не думал, что обучал тебя демагогии.

– А я ожидал перемен.

Дед равнодушно оглядел Богдана и Анну, стоявших соответственно по мою правую и левую руку, так смотрят на бесполезный, по ошибке прихваченный во время переезда скарб.

– Ты должен был оставить мальчишку на третьем уровне, он его вполне заслужил. Ах, да – он нужен тебе, как буфер, как проходная пешка.

Я молчал. И смотрел на деда. Прямо в глаза цвета подёрнутого патиной свинца, где-то я такие видел. И ещё, я не помнил, чтобы в прежней своей жизни старик был так несдержан и многословен.

– Я не пешка, и сам решаю, куда и с кем мне идти – послышался хрипловатый басок. Но дед даже не удостоил взглядом говорившего. Он продолжал, презрительно скривив губы

– Ты должен был явиться сюда единым. Она уже готова на всё, стать частью тебя, потерять и существование и индивидуальность – редкое в подобных случаях самопожертвование. Обычно их приходится ломать. А ты всё бросил к ногам тривиального человеческого чувства.

– Жертвенность, осознанная, добровольная подразумевает ощущение потери – голос Анны заставил несколько измениться выражение на лице старика, придав ему оттенок удивления. Она, помолчав секунду, продолжала:

–Я же испытывала только счастье и радость. И мне кажется под единением телесным и духовным создатель подразумевал немного не то, что вы навязываете своей программой. И уже два с небольшим тысячелетия пытаетесь втоптать в грязь, считая служением отказ от любви, от Божьего дара. Не возможно любить Бога, не любя себя и своего ближнего в нём, во всех проявлениях этой любви.

– Бог это понимает иначе. Он принёс в жертву своего сына.

– Нет! Это люди пожертвовали человеком, сумевшим указать им путь, а Господь воскресил его и простил своих неразумных чад.

– Она говорит то, что мог бы сказать ты, придя один. Но тебе, вам, не удастся переделать этот мир.

– Достаточно того, что я, мы, поняли его по-другому. И я слишком люблю тебя, дед, чтобы лишать чего-либо. Ты останешься здесь. Или как захочешь. Нам всем найдётся место, так как нет границ ни мирам, ни нашим воплощениям в них, ни возможностям. Я просто нашёл новую скрытую переменную – она позволила ввести дополнительные персонажи.

– Идею Троицы ты слизал у Него.

– Это бы так и было, но нас гораздо больше.

– Что же ты не приволок всю армию?

– Не расстраивайся, дед, когда-нибудь мы соберёмся все вместе на пиру. Армагеддона не будет.

Маленькая речка, ещё почти ручеёк, хотя уже и не исток, бежит, торопится, подпрыгивая на камешках, лопочет на своём водяном языке детскую песенку. Скорее к востоку по зелёным холмам, обогнув живописный городок древнейшего в мирах университета и дальше, к огромному, странному туманному городу, чтобы, сменив имя, стать степенной рекой с характером истинной леди. Ты не заблудишься, не потеряешься среди площадей, улиц и улочек города, разбитого на две части: западную и восточную, или на три – концентрические, или на подземную, наземную и надземную. У этого города столько способов разделения внутри себя, что вряд ли можно разобраться в его системе счислений. Тебе всё равно: твоя цель – Северное море, давно раскрывшее свои объятья.

Когда-то всё это было только мечтой, и вдруг стало отражением: моём в тебе; твоём – в моих глазах. Давай теперь послушаем вместе, о чём будут говорить двое, сбежавших от лекций и своих шумных друзей, уединиться на твоём берегу.

Я знаю, что девушка сейчас скажет:

– Я так и не смогла пройти игру до конца. В ней, похоже нет ошибок, противоречий, но она не проходима.

А юноша ответит:

– Но ты же здесь.

– Да. Но, кто я? Загоняемый гейм или загонщик?

– Тестер.

– Кто?

– Тот, кто тестирует.

– Но этого персонажа там не было.

– Разве? А ты уловила суть фрактала? Любая точка несёт в себе информацию обо всём сущем и не только, просто каждый раз из множества вариантов мы выбираем один.

– Но тогда результат непредсказуем.

– Почему же? Создавай свой алгоритм. Свои правила.

– Нет это ты объяснишь ещё раз, но позже. Можно вопрос? О другом.

– Тебе всё можно.

– Почему старик назвал тебя буфером?

–Ты слышала?

– Да. Мне Глебовна показала дорогу. Только у меня всё время было ощущение, что я бегу за вами, но вне вашего времени.

–Это была защита. Помнишь лай и всё такое.

– Нет, я ничего не слышала, ни звука.

– Ну, значит тебя он тоже прикрыл.

– Так почему буфером?

–Знаешь, отчасти старик был прав. Можно быть просто мастером: художником, философом, программистом. Но, если у тебя есть ученик, ты уже – учитель. Понимаешь?

– Не совсем. Мой школьный опыт…

– Ну это совсем другое. Это не профессия. Это – статус. Образ жизни, мышления. Это иная форма ответственности. Ученик как бы стоит между миром и учителем – он его продолжение в следующий момент. Опять запутал?

– Немного.

– Ладно. С учеником учитель обязан становиться сильнее и никогда не останавливаться.

– Ты ученик программиста?

– Да.

– А она? Анна, кто – она?

О, милый мой ручеёк, давай потише. Мне это самой очень интересно. Во что Адам превратил своё ребро? Во имя чего отказался от рая? И отказался ли?

– Она – поэт.

– Что? Зачем поэт программисту?

– Ты когда-нибудь слышала, как звучит Тора на иврите, Новый завет на арамейском, сказания о Кухулине и друидские баллады на валлийском, Веды на древнеславянском?

– Это всё программы?

– Да. По сути, точнее по моделированию. Точки зрения разных авторов.

– Значит? Она – автор?

Ты слышал это, милый ручеёк? А я-то, кто?