Около десяти утра капитан и следователь въехали в город. Иванциву хотелось одного: вытянуться поудобнее на собственном диване, закрыть глаза и проспать часов десять. Скворцова больше донимал пустой желудок, потому он и убедил следователя заехать наскоро перекусить. Ни того, ни другого дома никто не ждал, с завтраком или без оного. Зашли в кафе «Красная шапочка», Валентин здесь не раз подкреплялся. Народу, к удивлению Иванцива, привыкшего к нехитрому самообслуживанию, и в эту пору оказалось в кафе немало. Тоже загадка. Ладно бы студенты, молодежь. Но за столик, на котором они расставили тарелки с салатами, сосисками и два стакана сока, подсела, с их согласия, женщина лет сорока с усталым или огорченным лицом. Ее завтрак был еще скромнее: сок и пирожное. Женщина сняла пальто, перебросила его на спинку стула, пожелала соседям по столику приятного аппетита.

Валентин отметил, лишь на мгновение оторвав глаза от тарелки, и ее хорошо развитую, все еще стройную фигуру, и интеллигентное, чуть скуластое, но очень миловидное лицо, и умелый, почти незаметный макияж, и тонкую, красивую кисть. Руки человека притягивали внимание Скворцова не меньше, чем его глаза. Гадать по руке — до этого он, конечно же, не дошел. Но приходилось читать, что опытный, специально обученный медик может по ладони определить целый ряд заболеваний.

Сам же Скворцов считал, что с большим процентом вероятности способен именно по рукам определить образ жизни человека. У многих женщин после сорока, как бы молодо и свежо не выглядело лицо, руки, увы, выдают возраст, испещренные тончайшей сеткой, как бы стянутые ею. Странно, но такие руки сыщик не раз замечал и у тех, кто отнюдь не обременен домашней работой: кухней, стиркой.

Именно руки часто выдают волнение, беспокойство человека. Руки «говорят» при рукопожатии, столь непохожем у разных людей. Руки способны свидетельствовать о радости и усталости. И, конечно же, о занятиях человека.

У женщины, сидевшей наискосок от Валентина, руки, без сомнения были привычны к работе. Отчего же она в такое время пришла в кафе? А может, после ночного дежурства? Или она в командировке?

Капитан не уделил бы столько времени случайной соседке, если бы не заметил явный интерес к ней Иванцива. И Скворцов решил, по возможности, посодействовать. Как? Зачем? Не успел подумать об этом, просто он глубоко уважал и любил следователя Иванцива, а значит, его тревожила щемящая неустроенность старшего друга, его мрачный скепсис. И вдруг в глазах Иванцива — интерес, более того, смущение… Скворцов заговорил:

— Простите, но чтобы день сложился хорошо, первым делом надо хорошо позавтракать. Пирожное, извиняюсь, как-то несерьезно… Согласны?

— О вкусах не спорят, не так ли?

— Я как раз иду заказывать еще по порции сосисок. Может, для согласия за нашим маленьким столиком и вы не откажетесь? Сосиски вполне…

— Откажусь. Но, если для согласия, возьмите, пожалуй, кофе.

— Спасибо за доверие. Этот человек, между прочим, — Валентин указал взглядом на Иванцива, — так до седых волос и не научился непринужденно заговорить с симпатичной женщиной. Была бы на вашем месте некая бегемотиха — нет проблем.

— Увы, повторюсь: о вкусах не спорят, — однако женщина, как и предполагал Валентин, оказалась сообразительной, приняла его «подачу», и пока он загружал в другом конце зала поднос, за столом завязался, судя по жестам, оживленный разговор.

Валентин, сколько мог, задержался у стойки, не забывая, однако, что времени у них в обрез. До сбора в кабинете Никулина не мешало бы побриться, переодеться. Вид у Иванцива, конечно, еще тот, как раз для знакомства. Ну да судьба сама выбирает и день, и час. А соседка по столу, несомненно, умна и наблюдательна, так что скорее отметит добрые, проницательные глаза собеседника, чем его мятый костюм.

Продолжили завтрак они уже втроем, женщина общалась сдержанно, но без чопорной уклончивости. Она, действительно, зашла в кафе после ночного дежурства в больнице, по дороге к заболевшей подруге. Валентин, ругая себя за легкомыслие, предложил подвезти Валентину Васильевну на улицу Артема, где жила ее подруга.

Иванцив вполне галантно подал ей пальто. Да ну его в черту бритье-мытье, оживленное лицо старшего друга стоило и не таких жертв. Но договорятся ли эти двое о новой встрече, которая явно интересует обоих? И Валентин, сидя за рулем, решил не упускать тонкую нить случайности или судьбы. Покружив в новом микрорайоне и отыскав в лабиринте зданий-близнецов нужный дом, он сообщил новой знакомой, что они тоже всю ночь работали, что благодаря ей, то есть целительности общения с женщиной, чувствуют себя уже менее уставшими, и это замечательно, так как сейчас им предстоит снова работать. Дальше пошло все как будто гладко, ибо Иванцив вышел проводить Валентину Васильевну до подъезда и задержался не менее пяти минут. При этом доставал из кармана пиджака блокнот и авторучку. Лед тронулся!

По дороге в райотдел Валентин сообщил другу, что они с Инной наметили день свадьбы, заявление уже в загсе, но что он никак не может выбрать подходящую минуту, дабы поставить в известность о столь сугубо личном событии начальника.

— М-да, тут, конечно, требуется психологический расчет, точно вычисленная минута для сообщения подобного рода. Начальство, разумеется, желает тебе наиполнейшего счастья, но холостой Скворцов в данный момент им подходит куда больше. Ладненько, преподнесу-ка я сам майору радостную весть.

— Нет, я категорически против! Просто под настроение сказал…

— Один раз откажешься от руки друга, второй, третий, а там гляди… В Библии, знаешь ли, гонор за грех великий считается.

— Какой там гонор! Но Иволгин ведь тут же на крючок меня подденет.

— Заслоню собственной грудью.

— Вот зачем, спрашивается, человеку сто друзей? По мне: один-два, но таких, чтобы грудью…

— Приехали. Поворот на сто восемьдесят градусов. Тебе не приходило в голову связать эти ночные стрельбища? Нечто смутное вырисовывается.

— Уже, пожалуй, готовы некоторые данные экспертизы. Анализы крови, пули, гильзы…

— Надо немедленно взять анализ почвы в четырех местах, где обнаружены следы машин возле реанимационного отделения. И исследовать каждую пылинку на полу этих «Жигулей» с Городокской трассы, буквально вылизать протекторы. Не тяни с установлением владельца. Хотя такую улику — простреленную машину вряд ли бы нам преподнесли, не уничтожив следов. Сожгли бы ее к черту. Вчера, между прочим, неплохой детектив давало телевидение.

— Ну, сыщика ноги кормят. Мне, дай Бог, отоспаться в общаге.

— Ноль-два? Скворцов говорит. Дайте райотдел, не дозвонюсь по прямому.

— Переключаю, — ответил дежурный по управлению.

— Райотдел? Ба, родной голос. Скворцов говорит. Там что-нибудь есть для меня? Я в городе.

— Ничего. Город перекрыт. Новой информации не имею. В больницы раненые не поступали, за помощью не обращались.

— Начальство на месте?

— Иволгин должен скоро подъехать.

— Глянь, будь человеком, ориентировки ушли?

— Сей момент. Значит, так, читаю с журнала: райотделы ориентированы, в соседние области тоже направили.

— А из Киева ничего не поступало?

— Что-то было, не успел еще ознакомиться.

— Еще разок будь человеком, для меня сейчас Киев не менее интересен, чем Львов.

— Слушай: «Сообщаем, что разыскиваемый Жукровский принятыми мерами на территории города не установлен. Ведутся оперативные розыскные мероприятия по его задержанию». Начальник угро Киева подписал.

— Ну, это удар поддых. Киев, считай, умывает руки.

— Что есть…

— Добро. Направим в столицу еще одну ориентировку, поубедительнее подыщем основания.

— Конец связи, — отрубил Скворцов и отправился на Вересаева. На третьем этаже дома, где пытались убить Машу, все выглядело по-прежнему: дверь квартиры опечатана, никаких новых следов. Валентин позвонил в квартиру напротив, хозяйка которой была свидетелем недавней трагедии. Открыв дверь, она сразу же узнала Скворцова, пригласила войти.