Зина одна подошла к почтовому окошку. Жукровский расслышал ее вопрос:

— Посмотрите, пожалуйста, есть ли перевод на мое имя?

Что-то еще сказала. Что там за допрос? Успеет ли он уйти? Слава Богу, у Зины, в руках извещение, заполняет его. Вернулась к окошку. Вновь какая-то заминка. Наконец! Сколько же ей выдали пачек? Деньги в сумке. Терпение. Сияющая Зина подошла к нему:

— Богатый ты человек. Семь тысяч!

Пожадничала старуха, знала б, что для государства старается. С другой стороны, и эта сумма привлекла внимание почтовой девицы. «Заседание продолжается», — как выражался Ося Бендер.

— Домой?

— Купим по дороге хорошему человеку цветы, что-то на ужин. Зинуля, а мужики-то поглядывают.

— Балалаечник ты! Лучше расскажи, как там в институте студентки на тебя поглядывают. Помнишь, когда-то учил меня, как обаять вашего брата. А я все недоучка. В двадцать лет мужа нет — и не будет.

— Дуры-бабы, даже такие умницы, как моя сестра! Замужество для вас, при нашем-то быте, — рабство. На равных в эту игру не играют. Вам же, интеллектуалкам, подай только умного мужика, чтобы показать его не стыдно. Заимела такого паши! Один и тот же поэт написал и «Жди меня и я вернусь…» и — «Все романы обычно на свадьбах кончают недаром». Заметь, сочинил первое в войну, второе — в мирное время. Лучшая жена для мужика — та, что относится к нему по-матерински.

Удача с деньгами подействовала, как умеренный, бодрящий хмель, и Жукровский ощущал в себе пьянящую готовность к разумному риску.

— Раиса Николаевна, вас же дважды предупредили: к телефону не подходить! Скворцов не смог скрыть раздражения.

— Извините, я как-то машинально, — оправдывалась сестра убитой.

— Вы его спугнули. Кто и откуда звонит, не сказал?

— Но, товарищ милиционер, я ничего такого ему не сказала…

— Вполне достаточно того, что вы сообщили человеку, которого теперь отказываетесь назвать.

— Но я его не знаю, я вообще мало знаю круг знакомых сестры. И я не соображаю, поверьте, что делаю, что говорю. Такое несчастье! Наденька!

Иванцив, сидя на корточках, перебирал газеты на полке журнального столика.

— Валентин, взгляни! Квитанция о переводе. Свежайшая! Получатель — в Киеве.

— Да, удача. Хотя что мы знаем о профессорской жизни? А может, за этими деньгами и охотился убийца? Обыск ведь показал, что в чулке Черноусова денег не держала, нашли всего-ничего, как в любом среднем доме. Вещи, судя по показаниям сестры и нашим выводам, не тронуты.

— Кто звонил?

— Бросил трубку. Нужно срочно взять телефон на контроль.

— Вот-вот, крепок наш брат задним умом.

— А квитанция, согласен, вдохновляет. Переводит старуха такую сумму — и никого это не интересует.

— У тебя превратное понимание свободы личности. Неприлично заглядывать в карман ближнего.

— Скажи, сколько у тебя осталось до получки? Двадцатка? У меня и того нет. Нормальное состояние служащего.

— Нормально иметь, а ненормально — не иметь. Но ты еще молод. Кстати, быть холостяком экономически невыгодно.

— А я ужинаю по методу Шаталиной, читали в «Науке и жизни»? Бутерброд из морковки, завернутой в капустный лист. Завтракать не успеваю.

— Значит, зря твой шеф считает тебя перспективным: дистрофики выживают в искусстве.

Без таких словесных отвлечений им было бы трудно часами работать, как сейчас, рядом с трупом. Рассудок стремится к самозащите. Судмедэксперт Максина диктовала:

— На трупе надеты: кофта шерстяная вязаная, синяя, юбка серая, шерстяная; голубая нейлоновая комбинация, белый пояс, голубые трикотажные рейтузы. На ногах черные комнатные тапочки, кожаные, с мехом. При наружном осмотре обнаружены повреждения в виде кровоподтеков, в затылочной области, посредине имеется рана с рваными краями, длиной четыре и две десятых сантиметра, шириной два с половиной. Спинка кресла обильно пропитана кровью.

Максина обернулась к Иванциву:

— Юрий Олегович, предварительное мое заключение немного вам даст. Смерть наступила мгновенно. Когда? Двадцать-двадцать пять часов назад. И это приблизительно. В комнате прохладно, никаких уточняющих признаков еще не появилось.

Иванцив огляделся. Негусто. Отпечатки пальцев на двух чашках с чаем. Убийца пьет чай и затем только приступает к задуманному? Допустимо, но сомнительно. На входной двери отпечатки идентичны.

Максина добавила, защелкнув свой чемоданчик:

— Считаю, удары нанесены профессионально.

— Не исключена и случайность?

— Жертва не опасалась убийцы.

Иванцив неторопливо еще раз обошел комнату, минут пять молча вглядывался в труп. Пожалуй, здесь больше делать нечего. Конечно, не раз придется сюда вернуться, если навесят это убийство. Практика опровергает расхожее мнение, что преступник всегда возвращается на место преступления. Возвращение — шаг к раскаянию. Возвращаются следователь, сыщик.

— Валентин, участкового позвал? Пора труп отправлять в морг.

— Он здесь. Машину ловит.

— Как ловит?

— А чем перевезти? Спецмашины в райотделе не имеется. Что имеется — перечислить быстрее.

— Зарубежных детективов начитался?

— Всем хорошо известно: такого чтения не употребляю. Документалистика — вот чтение для мужчины.

— Документы плодятся куда быстрее детективов. Между прочим, людьми. А ошибаться, изворачиваться, лгать — человеческие свойства. Да что тебе рассказывать?! Прекрасно знаешь: у трех свидетелей, кем бы они ни были, три версии увиденного, даже услышанного. А где сестра убитой?

— У соседей, валидолом кормится. Немного же она нам сказала. «Сестра жила скромно, одиноко». Три комнаты набиты вещами! Одного хрусталя на магазин хватит. Скро-о-омно! И ничего как будто не похищено. Убийца, похоже, и не притрагивался ни к чему. Что же ему понадобилось? Месть? Современный Раскольников?

— А шума будет много. Доктор наук, профессор. Спецдонесения сегодня же в министерство, прокуратуру республики полетят. Каждый день отчитываться будем, вместо работы. Я попробую выскользнуть, у меня — полная загрузка.

— И это говорит реально мыслящий человек? Да ваши хищения соцсобственности и взятки сегодня же навесят кому-то и быть нам, я этому рад, снова в одной упряжке.

Решили вместе подъехать в райотдел. Иванцив был не из тех, кто ревностно блюдет дистанцию в чинах. Хотя от сегодняшнего бдения ни бывалый, успевший поседеть и малость полысеть следователь прокуратуры, ни старший оперуполномоченный райугро не ждали реальных результатов. Информация должна впитаться, перевариться. Иванцив поднялся в кабинет Скворцова, Валентин заглянул в дежурку. Красное, потное лицо майора Никитюка свидетельствовало, что дежурство выдалось беспокойное. Увидев Валентина, майор зачастил:

— Ну и сутки! Убийство, угон, грабеж! Рвут на части. Что у тебя?

— Надо отстучать телетайпограмму в Киев.

— Попозже, ясно? Мне областному управлению нужно доложиться, срочно, по убийству.

— Сейчас.

— Бегаете неизвестно где, разрывайся тут из-за вас.

— Махнем?

— Куда?

— Я здесь буду разрываться, а вы бегать.

— Кому стучать?

— Начальнику угрозыска города. Вот текст, — Скворцов успел набросать его в дежурке.

Никитюк включил телетайп:

— Диктуй, — и сам заглянул в текст. — Да ты что? А где подпись? Суют тут всякое!

Скворцов сразу сдался, выбежал. Формальную душу не переубедишь. Вернулся — Никитюк платком физиономию тер. Тоже работа.

— Теперь, пожалуйста, отстучу.

— И сколько уже стучишь — все забываю спросить?

— Двадцать третий год. Диктуй давай.

— Начальнику уголовного розыска города Киева. 25 сентября обнаружен труп гражданки Черноусовой Надежды Николаевны, 1919 года рождения, с признаками насильственной смерти. При осмотре квартиры убитой найдена квитанция почтового перевода на сумму семь тысяч рублей на имя Рудаковой Зинаиды Ивановны, датированная 21 сентября сего года. Прошу установить место жительства Рудаковой, а также наложить арест на перевод. Направляем сотрудника. Начальник районного отдела внутренних дел Никулин.