Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые,

Как слёзы первые любви.

Тебя любить я не умею,

Но крест свой бережно несу.

Какому хочешь чародею

Отдай разбойную красу.

Пускай заманит и обманет,

Не пропадёшь, не сгинешь ты,

И лишь забота отуманит

Твои прекрасные черты.

Та же трансформация произошла с Николаем Гумилёвым. Он расстался со своими теософскими грёзами, с Черубиной де Габриак и другими "прекрасными дамами" артистического прошлого ради России, которую защищал сначала на первой войне с Германией, а потом в борьбе с большевиками. И сформировался как великий Поэт, в литературном и в пророческом смысле, именно тогда. Не даже военная, и не политическая составляющая важна здесь. В сражениях, которые вёл Гумилёв, оформилась духовная основа Поэта, его "Столп и основание Истины", используя название книги П.Флоренского, и был также написан сборник стихов "Огненный столп", напечатанный в год смерти Поэта.

Сердце будет пламенем палимо

Вплоть до дня, когда будут видны

Стены Нового Иерусалима

На полях моей родной страны.

Я вынужден сделать это "нелирическое отступление" – уйти с литературных полей России на поля исторические и политические. Потому что начало ХХI повторяет картину событий, случившихся веком раньше. Тот же полный разброд в политике, в идеологии, в искусстве. То же острое ощущение грядущих катастроф и пир во время чумы власть имеющих и имущих. С одной разницей. Тогда в недрах агонизирующего режима вызрела политическая сила, способная вывести страну из тупика. Нашёлся человек, бросивший всеобщей безнадёге слова: "Есть такая партия!" Ныне недостатка в авторах политических проектов, конечно, нет, но пассионарных партий не видно, а главное, пока не подул попутный ветер в паруса зрелых перемён... Вспомним известную картину забытого художника. Возбуждённый Ленин шагает по мосту над Невой. Распахнутое пальто, дерзновенный взгляд и подпись под картиной "Свежий ветер". Сегодня "Новый Иерусалим" в России видят одни пророки и визионеры, провозглашающие квантовый переход России на новый этап её космического развития... Кроме того, Интернет переполнен всевозможными предположениями о завоевании нашей планеты враждебными инопланетными цивилизациями и тому подобными страшилками.

Молодой Гумилёв в полной мере отдал дань поветриям своего времени и немало послужил им. Эта была смесь служения "Аполлону" и "Люциферу" в метафизике, идеям Ницше и Штайнера – в философии, рыцарскому и алхимическому Средневековью – в жизни, Верлену и Верхарну – в литературе.

Это был театр масок, под которыми скрывались личности малозначительные, но иногда незаурядные. Как разглядеть? Когда вышел первый сборник Гумилёва "Путь конквистадоров", встречен он был прохладно. Более или менее тёплый отзыв дал Валерий Брюсов, остальные рецензенты вылили на новичка ушат холодной критики за явное подражание модным символистам, за литературные штампы и т.д. Впрочем, оценка дебютанта была в ту пору, в общем-то, заслуженной. Это теперь в стихотворении, открывающем сборник, мы чувствуем кредо, которому Гумилёв следовал всю жизнь, а тогда в нём виделась только молодая, лишённая всякой оригинальности бравада, не более.

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду.

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

Как смутно в небе диком и беззвездном!

Растёт туман… но я молчу и жду,

И верю, я любовь свою найду…

Я конквистадор в панцире железном.

И если нет полдневных слов звездам,

Тогда я сам мечту мою создам.

И песней битв любовно зачарую.

Я пропастям и бурям вечный брат,

Но я вплету в таинственный наряд

Звезду долин, лилею голубую.

Таким верховодом и завоевателем он был с детства. "Я хотел всё делать лучше других, всегда быть первым. Во всём. Мне это, при моей слабости, было нелегко. И всё-таки я ухитрялся забраться на самую верхушку ели, на что ни брат, ни дворовые мальчики не решались. Я был очень смелый. Смелость заменяла мне силу и ловкость. Но учился я скверно. Почему-то не помещал своего самолюбия в ученье. Я даже удивляюсь, как мне удалось кончить гимназию. Я ничего не смыслю в математике, да и писать грамотно не научился. И горжусь этим. Своими недостатками следует гордиться. Это их превращает в достоинства", – вспоминает зрелый Гумилёв. И частично наговаривает на себя лишнее. Всю жизнь он упорно учился, если хотел овладеть каким-то делом. Плохо владея французским языком, добился того, что отлично перевёл Теофила Готье и других символистов Франции. Научился отлично стрелять, хорошо и подолгу держаться в седле. Своими недостатками не только гордился, но умел превращать их в достоинства путём больших волевых усилий. В юном возрасте, по воспоминаниям современников, выглядел неказисто, шепелявил, глотал звуки "р" и "л", отчего над ним посмеивались и нередко отвергали ухаживания юные особы женского пола. Увлёкся Оскаром Уальдом ("Портрет Дориана Грея") и стал по методике английского романиста врастать в образ красавца лорда Генри путём напряжённых медитаций. И результат – портрет Делла-Вос Кардовской. Даже губы подкрашивал, ещё не понимая, что такое "врас- тание в образ" привело Оскара Уальда в тюрьму.

Но в женоподобные красавцы совершенно не годился, мужеское начало в нём было слишком сильно. В тюрьму едва не попал по иному поводу. Юношей в годы, предшествующие первой русской революции, увлёкся политикой, штудировал "Капитал", занимался революционной агитацией среди рабочих.

Обладал редким хладнокровием, сплавом слова и дела, что резко выделяло его среди даже крупных художников Серебряного века. В выше цитированном стихотворении "Память" назвал себя колдовским ребёнком, "словом останавливающим дождь". Это не просто литературный образ, это свидетельство его усердных занятий магией в молодые годы. Использовал не только опыт медитаций Уальда, но и "Практическую магию" Папюса, этого в некотором смысле предшественника Кастанеды.