Просто потому что он был пьян и вызывал неприязнь.
Хотя, с головой хватило бы прострелить ему руку или ногу или пнуть по фейсу, у него состояние было уже не стоячее.
На нетвердых ногах отхожу к ближайшему камню, сажусь, пистолет кладу рядом. В кого я превратилась? На кошме лежит то, что было только что живым и пьяненьким пастухом.
Нет, это не первый убитый мной, но до этого, по крайней мере, были веские причины. Убить, чтобы остаться в живых. Отомстить.
Мне становиться холодно, холод ползет по спине, растекается по рукам и ногам, проникает в голову, выстуживая мысли, голова становиться пустой и звонкой. Прячу озябшие ладони подмышки. Куполом раскинулось равнодушное ко мне небо. Над горами, над долиной и надо мной плывут облака. Смотрю вверх. Кто я, что я? Я крохотная точка на теле Земли, былинка, обдуваемая потоками воздуха, тростник, который не умеет думать.
Просидев в некоторой прострации с полчаса одергиваю себя вслух:
– Ну! Чего разнылась – сухой и жалкий голос не вселяет уверенности.
– Давай, приберись тут, все равно уже никуда не поедешь.
Закатываю рукава, пачкать одежду нет ни малейшего желания, брезгливо морщась, перекатываю тело на середину кошмы. Хватаюсь за углы и пытаюсь волочь его в сторону истока Чонг-Кемина. Оттащив мертвеца метров на пятьдесят, и хватило же упорства, валюсь на траву. Дыхалка сбилась, пальцы сводит, пот ручьем бежит за пазуху.
– Чтоб тебе ни дна ни покрышки! – шепчу трупу – Угораздило же тебя свалиться мне на голову, даже мертвый умудряешься досаждать.
Звонкое лошадиное ржание наводит меня на мыслю.
– О! – хлопаю себя по лбу – идея!
Выудив из переметной сумы кусок веревки, иду к грузу двести. Одним концом вяжу ноги трупа, а второй к стремени Фанты. Подходить к мертвецу Спрайт категорически отказался. Дальше дело идет споро, Фанта, понукаемая мной, тащится с покорным безразличием вверх, труп волочится, я регулирую процесс. Вниз дело идет так споро, что мне приходится его тормозить. Добравшись к истоку и отвязав веревку (она еще прыгодица) сталкиваю тело чабана в бурные воды. Жадная река подхватывает его и, кувыркая как куклу, споро уносит вдаль.
Иду обратно, надо опять разбивать лагерь, прятать то что надо спрятать, расседлывать непарнокопытных и прочее-прочее, а потом спать.
Отарку я забрала себе, чего добру пропадать. Теперь у меня приличный зверинец, лошадки, барашки, собачка. Кстати, о собаках, Йода оказался просто находкой для пастуха. Настоящий овчарк. Как обращаться с баранами я представления не имела, чего не скажешь про алабая. Псина лихо согнал разбредшихся овчей в кучку, после чего прибежал ко мне с докладом и гордым видом.
Теперь мы медленно путешествуем давешним маршрутом, небыстрым темпом. Быть директором зоопарка мне не улыбается, слишком уж забот много, поэтому я решила продать большую часть живности, оставив себе пару – Спрайт с Фантой и, разумеется, Йоду. Собакин старается во всем угодить мне, слух и нюх у него получше моих будут, а как он с копытными обращается, это видеть надо. Я бы в глаз плюнула тому кто такую собаку бросил.
Под перевалом нас застает непогода. Бараны жмутся друг к дружке, лошадки грустят неподалеку от палатки, в которой сижу я, а в гостях у меня алабаище. Пахнет мокрой псиной, зато вдвоем и теплее и веселее. Только еда быстро заканчивается, жрет он, мама не горюй. В палатке с нами ночуют вещи и дрова, не улыбается мне с утра устраивать пляски с тамтамами вокруг сырого топлива. Завтра устроим дневку, пойду охотиться, а Йоду оставлю за главного. Интересно, какое сегодня число? Надо же, была в Чолпон-Ате и не поинтересовалась, как-то из головы вылетело.
Погода в горах летом переменчива как капризная барышня, за день может несколько раз напечь голову и промочить дождем, а то и побить градом. Слава Богу, в этот раз град был мелкий, как горошек, а то бы побило мне мой зверинец. Как то, в той еще жизни, пришлось прятаться в елках от града размером со сливу, синяков и шишек огребли пока добежали. Зато утро, пронзительно ясное, звонкое, встречает меня теплым солнышком. Листья всяческой растительности похожи на бархатные подушки, на которых драгоценными камнями радужно сверкают, преломляя лучи крупные капли то ли росы, то ли дождя.
Сурчачий свист слышен как будто совсем недалеко. Здорово, за завтраком далеко ходить не надо. Назначив Йоду смотрителем зоопарка, и строго настрого наказав сторожить, ухожу по напитанной влагой траве на ближайший склон. Привычно проверяю направление ветра, стелю каремат, как замечательно что эта штука непромокаемая, и укладываюсь ждать когда вылезут осторожные грызуны, попрятавшиеся по домам при моем приближении.
Вернувшись назад с толстенькой тушкой переодеваюсь, штаны совершенно промокли. Завтракаем с собакиным, он внутренностями и костями, а я, нагрев в костре плоский, широкий камень, старательно вымытый непогодой, то ли печеной, то ли жареной сурчатиной, запивая ароматным чаем из мятных трав.
К вечеру доходим до полей, нонче заросших сорной травой и какого-то саманного, покосившегося сарая. Вдали, опоясанная тополями, уже виднеется нитка трассы. Небо прозрачно чистое, без какого-либо намека на облачность, честным, ясным оком заходящего солнца обещает хорошую погоду на ночь и на следующий день. Устраиваюсь на ночевку. Барашки после марш броска разбредаются по полю – ужинать. Освобождаю лошадок от груза и снаряги и отпускаю их тоже – пастись. Далее по штатному расписанию, готовка, ужин, спать, проснуться с бьющимся сердцем и мокрой спиной и бдеть пока не сморит.
Просыпаюсь как-то достаточно рано, обычно сплю пока палатку не напечет, рывком, как от пинка. Ощущения какие-то поганые. Живность моя беспокойно блеет, фыркает и рычит. Вдеваю ноги в ботинки, быстро шнуруюсь, как то оно босиком бегать непродуктивно, пристегнув кобуру с ттшником и схватив автомат, выпрастываюсь из палатки. Блин, нехорошо то как. Бараны сбились с тесную кучку. Лошади явно нервничают, а Йода весь встопорщился, я думала шерсть на загривке только кошки умеют дыбом ставить, ан нет, алабаи тоже. Все дружно смотрят в сторону сарая. Поставив предохранитель на одиночные, иду в сторону строения.
Вашу ж маму! Это что же хрень! Туша, размером почти с лошадку, выметывается из-за сарая и скачет в мою сторону. Начинаю садить по этой шустрой твари. Какая же я дура, надо было б очередями, так я фиг попаду. Когда до меня остается несколько морфиных, а это не мог быть никто другой, прыжков, наперерез ему кидается Спрайт. Две туши сталкиваются с характерным шлепающим звуком. Морф оказывается полегче лошади и его откидывает назад. Конь мой, не давая ему опомниться, бросается на него и начинает бить копытами по голове, шее и спине, из под копыт летят бурые клочья. Тварь изворачивается и рвет в сторону, прихрамывая на переднюю лапу. Решив что Спрайт для нее противник номер один, взвивается вверх, и приземлившись начинает драть конский круп. На Спрайте нет ни седла ни попоны, когти твари беспрепятственно вонзаются в лошадиную плоть. Вы когда-нибудь слышали как кричит лошадь от боли. Крик почти человеческий, только в конце переходит в ржание.
Поступок коня дает мне время на то чтобы переставить предохранитель. Всаживаю морфу очередь в голову. Тот переключает внимание на меня, но из-за передней поврежденной конечности его скорость упала, пока он бежит, ковыляя в мою сторону, всаживаю ему еще пару очередей по ногам. Теперь подламывается задняя нога, очевидно, какая-то пуля попала в сустав, добиваю охромевшего морфа еще парой очередей, почти в упор, всаживая их в голову. Туша безвольно валится наземь. Звонко лает Йода. Щит, еще один, более осторожный, заходит с тыла. Обернувшись, успеваю заметить как на него бросается алабай. Морф отмахивается от пса, как от насекомого, тот отлетает в сторону. А я использую удачную тактику опробованную на номере первом. Вначале очередь по ногам, потом добить в голову.
Пока расправляюсь со вторым, из придорожного овражка выметывается еще одна быстрая тень. Этот не прет дурниной, а прячется за камнем. Сколько же вас тут! В темпе меняю обойму, в голове бьется: «только не урони, только не урони…». Если уроню – мне конец, если морфов больше – тоже, эта обойма последняя, есть еще несколько, но в рюкзаке, в палатке, а это, считай, как на другой планете. Морф кружит вокруг. Я постреливаю в его сторону, чтобы не подумал, что я расслабилась. Попасть в него кажется нереальным. Движения у этого экземпляра неуловимо быстрые, я успеваю заметить только смазанные рывки от укрытия к укрытию. Их, как назло здесь достаточно.
