Зажигаю свет, понемногу прихожу в себя. Да, с подсознанием у меня неладно. Я словно бы только что побывал в аду Иеронима Босха. Смотрю на часы: скоро четыре. Меня одолевают два взаимодополняющих желания — мне хочется есть, мне хочется хоть с кем-то поговорить…

Спускаюсь в столовую. Там нет никого, кроме Сент-Эньяна — он у нас офицер ракетной части. Он только что сдал вахту, устал, проголодался. Веки у него покраснели, он еще не успел побриться.

— Насколько мне известно, — обращаюсь я к нему, — вы с Периньоном главные специалисты по ракетам?

— Не совсем так, — отзывается он. — Я специалист по ракетам М-20, но мало что смыслю в М-4. А «Несгибаемый» вооружен как раз этим последним типом ракет.

— И какая же между ними разница?

— Ракета М-4 обладает куда большей ударной силой, чем М-20. У нее больший радиус действия, а самое главное — шесть боеголовок.

— Минуточку, — прерываю я его. — Шестнадцать ракет с шестью ядерными боеголовками — это же почти сотня боеголовок! К чему нам столько?

— Чем больше боеголовок, — невозмутимо отвечает Сент-Эньян, — тем выше вероятность их попадания. Надо учитывать, что какое-то количество будет сбито, прежде чем они достигнут цели, Кроме того, оболочка боеголовок М-4 бронирована и менее уязвима для противоракетной обороны противника.

Я, разинув рот, слушаю этого обходительного и вежливого молодого человека, негромко и спокойно излагающего мне ход операции, в результате которой может быть уничтожена целая великая держава. Правда, он исходит из предположения, что к тому времени держава эта уже успеет стереть с лица земли нашу страну.

— А не может ли случиться так, — спрашиваю я, — что вы сойдете с ума и нажмете на кнопку?

В ответ Сент-Эньян смеется, смех еще больше молодит его.

— Во-первых, — говорит он, — перед тем, как отправиться в рейс, все подводники проходят обследование у психиатра, и, смею вас уверить, никаких отклонений у меня не обнаружено. А во-вторых, никакой специальной кнопки не существует. Есть табло, а на нем — целая серия кнопок, посредством которых осуществляется подготовка к запуску ракеты.

— А что, если безумец нажмет на все эти кнопки?

— Пусть себе нажимает — табло блокировано. Разблокировать его могут только командир и старпом, действуя совместно.

— Предположим, что и они рехнутся.

— Оба сразу?

— Пожалуй, я перегнул палку. Но допустим, что сходит с ума один командир и под дулом пистолета приказывает старпому разблокировать табло.

— И это невозможно. Командир способен разблокировать его только с помощью особого устройства, находящегося на командном посту, и при том условии, что старпом одновременно пустит в ход аналогичное устройство, расположенное этажом ниже.

— Здорово придумано! Будь это вымысел какого-нибудь романиста, ему бы никто не поверил. Значит, приняты все меры предосторожности, не позволяющие командиру действовать в одиночку?

— Более того, — продолжает мой собеседник, — командир может действовать только по приказу президента Республики, а приказ этот поступает к нему в виде шифрованной радиограммы.

— Которую, разумеется, необходимо расшифровать?

— Да, но сделать это не так-то просто. На борту имеются два шифровальных кода, они хранятся в разных сейфах. Получив правительственное сообщение, командир и старпом запираются у себя в каютах и расшифровывают его, а затем каждый из них вводит данные в ЭВМ, расположенные в разных помещениях. Если результаты совпадут, табло разблокируется.

— Что же происходит дальше?

— Осуществляется наведение. Нужно, разумеется, знать точное местоположение ПЛАРБ, чтобы вычислить расстояние между нею и целями.

— Целями? Разве их несколько?

— Скорее всего — да. Потом нужно запрограммировать траекторию ракеты.

— И как это делается?

— Сейчас объясню, — вздыхает Сент-Эньян. Можно только позавидовать ангельскому терпению, с которым этот усталый, полусонный человек отвечает на мои бесконечные вопросы. — Для каждой ракеты на борту предусмотрена своя вычислительная машина, обеспечивающая автоматическое наведение. Она-то и посылает ракеты к заданной цели. Впрочем, вся эта подготовка довольно сложна, ибо требует большой точности.

— И кто же этим занимается?

— Я вместе с главным комендором.

— Стало быть, цели вам неизвестны?

Сент-Эньян поднимает брови, потом хмурится и наконец говорит:

— Мы ничего не знаем о том, где они расположены. Их географические координаты записаны на магнитном диске, а прочесть его может только ЭВМ.

Я бросаю в чай кусочек сахару, размешиваю его, создавая в чашке мини-бурю. То, что сказал Сент-Эньян, наводит на размышления: стало быть, он запускает ракету, даже не зная цели, на которую должны излиться «сера и огонь». В каком-то смысле так ему спокойней. Одно дело — направить ракету в абстрактную точку земного шара, совсем другое — обрушить смертоносный заряд на город, чье название тебе известно.

Я задаю следующий вопрос:

— Положим, все ракеты запрограммированы. Как после этого осуществляется их запуск? Подлодка должна всплыть на поверхность?

— Да нет, только приблизиться к ней.

— На сколько метров?

— Это секрет, — усмехается Сент-Эньян.

— И не первый секрет, который от меня скрывают, — говорю я. — Итак, вы запускаете ракеты из-под воды. Как это происходит?

— Вы заметили на палубе, позади мостика, двойной ряд круглых люков? Всего их шестнадцать.

— Не заметил. Я слишком торопился, опаздывал.

— Ну так вот, люки эти открываются.

— Все разом?

— Один за другим.

— А как они открываются?

На губах Сент-Эньяна снова проскальзывает усмешка.

— Автоматически. Всем этим ведает вычислительная машина.

— Ну, хорошо, — говорю я, слегка задетый снисходительным тоном собеседника. — Люк открывается, вода заливает шахту, выводит из строя ракету и, как сказал Жан Жироду, «Троянская война не состоится».

— Увы, — возражает Сент-Эньян, — она состоится. Под крышей люка находится резиновая мембрана, которая не позволяет воде проникать в шахту. А затем ракета вырывается на поверхность.

— Каким образом?

— С помощью сжатого воздуха.

— Что за допотопная техника! — восклицаю я. — Паровая машина вращает гребной винт, сжатый воздух выталкивает ракету! Совсем как в духовых ружьях, которыми мы тешились в детстве!

— Техника та же, только помощней, — уточняет Сент-Эньян. — Во много раз мощней: ведь ракета весит восемнадцать тонн. И, несмотря на этот солидный вес, она поднимается из шахты, прорывает мембрану и, окруженная воздушной оболочкой, оказывается на поверхности.

— Как это так — окруженная воздушной оболочкой? Вы хотите сказать, что она не соприкасается с водой?

— Это было бы недопустимо.

— Хорошо, — говорю я, — она оказывается на поверхности. А потом?

— А потом она задействует собственный двигатель. Точнее говоря, двигатель первой ступени. Это ведь двуступенчатая ракета. В конечном счете ее боеголовка должна выйти на траекторию, которая позволит ей достичь земной поверхности в той точке, где находится заданная цель.

Сказано безупречно и математически точно: покрыв три тысячи километров, ракета М-20 «достигает земной поверхности в той точке, где находится заданная цель». Я нисколько не иронизирую. Я — твердый сторонник политики устрашения. Я понимаю ее необходимость. Я принимаю весь сопряженный с нею риск. Но от этой фразы спина у меня холодеет. Я думаю о ракете противника, которая в это же самое время «достигает земной поверхности» в той точке, где находятся мои близкие.

— Я задал бы вам еще один вопросик, да боюсь, что вконец надоем.

— Задавайте, чего уж там! Вы мне нисколько не надоели. Да и с завтраком я еще не покончил.

— Ну так вот: чем вы заняты во время рейда, если никакого запуска ракет не происходит?

Сент-Эньян смеется:

— Вот здесь никакого секрета нет. Вы видели ракетный отсек? Какой он огромный, какой сложный! И все это хозяйство необходимо держать в порядке. Контролировать. Проверять. Кроме меня и старшего комендора этим занята уйма народа. По девять человек на каждую шахту и по шесть — на каждую ракету.