Авраамий, святой-вольнодумец из Смоленска

Житие Авраамия Смоленского было написано его учеником Ефремом в 1224–1237 гг., накануне Батыева нашествия. Со страниц жития предстает идеальный христианский монах-аскет. Столь идеальный, что впору усомниться: да мог ли такой человек хоть в руках держать языческую или полуязыческую «Голубиную книгу»? Следует, однако, учитывать законы жанра. Святой, по определению, — это идеальный христианин. И он должен быть таковым с самого рождения. (Или стать таковым, обратившись вдруг во святого из последнего негодяя-язычника, подобно летописному Владимиру.) Так что можно усомниться в том, читал ли реальный Авраамий одни лишь жития святых аскетов. И радовался ли он смерти родителей. Ведь столь бессердечный фанатик вряд ли мог бы привлечь всеобщую любовь. Тем не менее биография удивительного святого-вольнодумца, созданная по свежим следам его младшим современником и учеником, безусловно, ценнейший источник.

Авраамий Смоленский жил в конце XII — начале XIII в., в эпоху расцвета двоеверной древнерусской культуры, породившей «Слово о полку Игореве», суздальские белокаменные соборы и ювелирные шедевры-обереги. По рождению и воспитанию он принадлежал к светской, боярско-дружинной, знати. Это в ее среде слагалось бессмертное «Слово», носились золотые и серебряные полуязыческие обереги. Даже князья имели амулеты-змеевики, на которых с одной стороны изображались святые, с другой — древняя змееногая богиня. А жены и дочери князей и бояр участвовали в языческих русалиях. Столь же вольнодумной и двоеверной была среда простых горожан, в которой проповедовал и учил Авраамий — приходской священник, позднее игумен. Не удивительно потому, что нападало на священника-вольнодумца преимущественно духовенство, спасли же его от расправы князь и бояре.

Автор жития многого недоговаривает. Почему начитанного и послушного монаха в монастыре явно не любили и всячески над ним издевались, пока фактически не выгнали? Не за вольнодумство ли? И в чем же состояла приписанная ему «ересь»? Лишь глухо упоминается о чтении «голубиных [глубинных] книг». Притом не говорится, что это были за книги, и само обвинение не опровергается. Но именно такой свободомыслящий священник-интеллектуал из бояр и мог в те времена не только читать священную языческую книгу, но и «перекодировать» ее на христианский вроде бы лад. Этому не противоречит даже затаенное высмеивание в стихе христианских догматов и культа. Ведь вера в Христа и святых как таковая не отвергалась. Почитать же чужих богов наравне со своими двоеверцы и даже язычники грехом не считали, при этом первые вполне искренне полагали себя христианами. Примечательны насмешки над культом мощей и креста, отрицавшимся многими средневековыми ересями. Участие Авраамия в редактировании и «перекодировке» «Голубиной книги» можно лишь предполагать. Но из известных нам культурных деятелей Киевской Руси он, пожалуй, наиболее подходил для такой роли.

Был сей блаженный Авраамий от верных родителей рожден. Были те в законе Господнем, хорошо живя в законе и благочестиво. Был же отец его всеми чтим и любим, от князя честь принимая, ибо был воистину всем известен как правдой украшенный и многим в бедах помогал, милостив и тих ко всем, к молитве и к церквам прилежен. Также и мать его благочестием украшена, поскольку не бесплодна была. Двенадцать дочерей от мужа родила, и не было у них мальчика. И было им это по Божией воле. Со многим желанием молили Бога подать им мальчика, многие же обеты и милостыни церквам и монастырям давали, и послушал их Бог и дал мальчика. Еще был он носим в утробе матери, и обитала Христова благодать в нем, и воззван был святой, как прежде Самуил. И совершился день рождения, родили блаженное дитя, также в восьмой день принесли к святителю Божиему, по обычаю христиан, имя ребенку наречь. Также миновало сорок дней ребенку, крещением освятили его. Ребенок же рос, и кормили его родители, и благодать Божия была с ним, и дух Божий смолоду в него вселился. И когда ребенок в возраст смысла пришел, родители его отдали книгам учиться. Не унывал ребенок, как многие дети, но скоро с прилежанием привык. К тому же и на игры с прочими иными не ходил, но на божественное и на церковное пение и чтение прежде других приходил. Тому родители радовались, а другие дивились такому детскому разуму. Господня была благодать на нем, просвещая разум его и наставляя на путь заповедей Христовых. Когда же в больший возраст вошел, всей телесной крепостью и добротою, как свет, сиял. Родители же его к браку понуждали, но тот сам не захотел, наипаче поучив их, наказав презреть и возненавидеть житейскую сию славу, прелесть мира сего. И воспринял монашеский чин.