Хотя основной и самый тяжелый труд — ремонт руля — был выполнен, моряки продолжали много работать. Несколько дней они потратили на чистку котлов, частично перебрали машины, принялись за очистку корпуса от ржавчины. Коллектив решил заново окрасить, весь корабль.

Большая работа выпала на долю машинистов и механиков. Они составили подробный график ремонта, обсудили его на производственном совещании и приступили к делу. Ремонтными бригадами руководили механики Сергей Дмитриевич Токарев и Всеволод Степанович Алферов.

Второй механик "Седова" Сергей Токарев четыре года плавает на судах арктического флота.

Самостоятельно трудиться он начал с ранних лет, оставшись сиротой. Токарев работал съемщиком на текстильной фабрике, был грузчиком, чистил паровые котлы, служил кочегаром и помощником машиниста на волжских буксирных пароходах, масленщиком на мельнице, смазчиком на цементном заводе… Все это не давало ему желаемой квалификации. Только после двух лет службы в военной авиации Черноморского флота он понял свое призвание: стал моряком и механиком.

Начав работу в арктическом флоте машинистом I класса, Сергей Дмитриевич упорным трудом приобрел квалификацию старшего машиниста, а затем и дипломированного механика.

Третий механик Всеволод Алферов работает на "Седове" шесть лет. Он пришел сюда рядовым кочегаром, в 1935 г. стал машинистом, а затем механиком.

Алферов прекрасно знает механизмы корабля, все их достоинства и недостатки. Он неустанно работает над повышением своей квалификации. Ему хорошо пригодился опыт, накопленный за четырнадцать лет плавания в северных морях; еще юношей он ходил кочегаром на рыболовных траулерах, на различных судах Северного флота.

Почти одновременно с Алферовым пришел на "Седов" самый молодой моряк славного экипажа — Николай Сергеевич Шарыпов.

Биография Николая Шарыпова не сложна. Он родился в 1915 г. Восемнадцати лет окончил архангельскую школу морского ученичества по машинному отделению, получил свидетельство машиниста и слесаря 4-го разряда. Потом побывал на Новой Земле — рулевым моторного катера. Двадцати лет он вступил в комсомол. На "Седове" Шарыпов работает шесть лет. Начал с кочегара, теперь — машинист I класса. Работа на Севере закалила Николая Шарыпова.

"Жилистый парень", — говорят о нем товарищи.

Ревностно и заботливо оберегали машинисты и механики вместе со всем экипажем дрейфующий корабль, его ценные механизмы.

Ни на один день седовцы не прекращали научных наблюдений. С наступлением полярного лета объем их еще больше увеличился. Исследовательскими работами на судне занимались Виктор Харлампиевич Буйницкий и Андрей Георгиевич Ефремов.

Юношеские годы Виктора Буйницкого и Андрея Ефремова прошли на Дальнем Востоке. Молодой студент Читинского лесотехнического института Буйницкий побывал в отдаленных уголках Восточной Сибири и Дальнего Востока, работал в лесах объездчиком, техником. Андрей Ефремов с пятнадцати лет начал плавать в Тихом океане. Он плавал и учился.

В Арктику Буйницкий попал студентом последнего курса Гидрографического института. Вернувшись из рейса к Земле Франца-Иосифа, он получил назначение в экспедицию на "Садко" к Новосибирским островам. Подвижной, энергичный, жадный к знаниям юноша горел желанием всему научиться.

В экспедиции он вначале выполнял обязанности вахтенного начальника и помощника гидролога. В свободные часы Виктор Харлампиевич помогал научным сотрудникам, знакомился с их работами, стараясь ничего не пропустить, все узнать с самого начала. С каждым днем, с каждым новым этапом продвижения "Садко" Буйницкий все больше и больше вникал в многостороннюю научную работу. Он быстро постиг искусство штурмана: определяться по солнцу, едва проглянувшему из марева арктического тумана. Измерение глубин эхолотом, счисление во льдах и на чистой воде, нанесение на карту встречающихся льдов, определение поправок компаса, пеленгование видимых береговых предметов— со всеми штурманскими обязанностями Буйницкий справлялся быстро и хорошо.

Но все это мало удовлетворяло молодого ученого. Он устремлялся на завоевание новых областей знания: помогал гидрологам и учился у них исследовать течения, вместе с гидробиологами разбирал их улов, познавал живой и растительный мир полярных морей. Он не чуждался никакой работы и был неутомим.

Однажды, когда товарищи по экспедиции предложили ему отдохнуть и выразили удивление его стремлению ознакомиться буквально со всеми работами экспедиции, Буйницкий ответил:

_ Наверное, многие юноши и девушки хотели бы быть сейчас на моем месте. Ведь тут такие возможности для учебы! Я чувствую себя обязанным изучить все, что могу.

Когда "Садко", "Седов" и "Малыгин" стали на вынужденную зимовку во льдах моря Лаптевых и стало очевидным, что суда вместе со льдами будут дрейфовать далеко на север, возможно по пути "Фрама", Буйницкий начал работать с еще большим напряжением. Ему не хотелось упустить ни одного дня в исследовании труднодоступных районов Арктики, где, кроме "Фрама", еще не бывали корабли.

Около "Садко" вырос небольшой ледяной домик. Здесь Виктор Буйницкий производил магнитные наблюдения. Затем он перешел на борт "Седова", чтобы там вместе с другими студентами последних двух курсов Гидрографического института продолжать прерванные занятия.

Буйницкий остался на "Седове" до конца дрейфа. Он вел магнитные, астрономические и гравитационные наблюдения. Долгие часы проводил Виктор Буйницкий у гидрологической лебедки, извлекая батометры (приборы для взятия проб воды с разных глубин), измеряя температуры на различных горизонтах океана.

Не раз самоотверженному молодому ученому грозила опасность. Вот, например, запись из его дневника за 23 января 1939 года:

"Во время магнитных наблюдений в нескольких шагах от ледяного домика, где они производились, прошла трещина. Это сопровождалось оглушительным, похожим на выстрел из пушки, треском и гулом. Мне показалось, что крыша ледяного домика рушится. Мелькнула мысль: сейчас на магнитометр посыплются куски льда… Прикрыв затылок руками, я нагнулся над прибором. К счастью, крыша домика уцелела.

Убедившись, что приборы в безопасности, я выскочил наружу и увидел на корабле световые сигналы: меня и Гаманкова, помогавшего мне работать, вызывали на "Седов". "Видимо, вблизи судна тоже происходят подвижки", — подумал я. Пришлось прекратить наблюдения и отправиться на судно.

На пути лед сильно растрескался. Одни из трещин были не широки, на других плавало много обломков льда. Мы преодолели их без особых усилий. Только самая последняя трещина, отделявшая нас от судна, оказалась предательской: переходя через нее, я едва не провалился. Здесь была схваченная морозами каша из мелких кусков льда и снега. Но в темноте я этого не заметил.

В одной руке у меня был фонарь, который задуло ветром, в другой — хронометр. На плечах висели карабин и два ящика с сухими элементами. Чтобы не встряхнуть хронометра и не потерять сделанных наблюдений, я должен был избегать резких движений.

Почувствовав, что лед подо мной расползается, я отбросил фонарь и, вытянувшись на шуге, свободной рукой ухватился за выступ льдины. Подоспевший Гаманков принял от меня хронометр, а затем помог мне вскарабкаться на лед…"

В научных исследованиях Буйницкому помогал весь экипаж "Седова". Значительную часть наблюдений взял на себя старший помощник капитана, опытный штурман, инженер-судоводитель Андрей Георгиевич Ефремов.

Воспитанник Владивостокского морского техникума, он вернулся туда уже преподавателем — после окончания Института инженеров водного транспорта в Ленинграде. Ефремов плавал на многих судах в дальневосточных и арктических морях. Летом 1935 г. он ходил в арктическое плавание вторым помощником капитана ледокола "Красин", где впервые встретился с Бадигиным. Они крепко подружились.