— Великолепно, — вздохнула Мио. — Спрашивать тебя, почему ты меня не предупредил, конечно, бесполезно…
— Отчего же? Можешь спросить…
— Так почему же?
— Мне с самого начала не понравилась твоя затея. Герцогиня вздохнула и принялась складывать платок. Вполне в духе герцога Алларэ: играть в салонные игры даже с близкими. Мио делает то, что ему не нравится — Реми затевает ответную игру и терпеливо ждет победы. Он часто побеждал. Обычно такие шуточные баталии забавляли. Герцогиня Алларэ привыкла учитывать брата, затевая какую-нибудь мелкую шалость, привыкла и к тому, что он может молчать, делая вид, что его абсолютно ничего не касается, а потом исподтишка наносить удар.
Сейчас был один из тех случаев, но Мио это не показалось смешным. Хватало уже того, что публично оскорбившему ее Далорну не было отказано от дома, Реми даже не потребовал от него принести извинения. Мио спросила, когда же это случится. Брат по-кошачьи фыркнул и ответил, что примерно тогда, когда она сама извинится перед Гоэллоном, его племянником, Эмилем и всеми присутствующими. Тогда рассерженная Мио даже не обратила внимание на упоминание некоего племянника, а просто ушла на свою половину особняка и запретила пускать к себе хоть кого-то. До конца седмицы Реми то прыгал с приема на прием, то вообще мотался невесть где, а в первый день следующей вся Собра уже гудела от ошеломительной новости. Больше всего Мио рассердилась на то, что брат был одним из четырех свидетелей. Знал заранее. Знал — и не сказал ни слова!.. О новости герцогине сообщили ее дамы. У обоих в глазах поблескивало молчаливое любопытство: ну и как же теперь госпожа будет выкручиваться из весьма щекотливой ситуации? Как будто не обе козы радостно распускали тот самый слух!
— Очень мило с твоей стороны…
— Можешь пожаловаться на меня его величеству, любезная сестрица! — Реми повернул голову и подмигнул. Герцогиня Алларэ пробежалась взглядом по обстановке. Мягкие пуфики, низкий чайный столик, тяжелые глубокие кресла и прочая мебель плохо годились для швыряния. Или не поднимешь, или не добросишь, да и смешно как-то швыряться мебелью. Безделушки на каминной доске и многочисленных полках подошли бы лучше. Залепить в него лазуритовым пресс-папье? Все равно темно-синяя штуковина плохо гармонирует с обстановкой. Расколется — не жалко. Или лучше бронзовый канделябр с коваными виноградными листьями?
— Непременно, — с ласковой улыбкой кивнула она. — Нынче же вечером!
— Даже так? — Реми перевернулся на спину, поправил подушку и заложил руки за голову. — Передавай его величеству поклон и наилучшие пожелания.
Определенно, любимый брат был самым красивым и самым нестерпимым человеком во всей Собране, да что там — во всем мире! Любоваться им было можно, а вот терпеть его шутки, подначки и вечное ехидство — тут требовалось чуть больше восхищения, чем вызывали красота, изящество и остроумие герцога Алларэ.
— Обязательно передам.
— Тебе еще не нужен повод для срочного отбытия в Алларэ? Мио вздрогнула. Две премилые черты Реми: умение видеть людей насквозь, угадывая все то, что они хотели бы скрыть, и привычка бить наотмашь по самому больному. Он был прав, предупреждая сестру о том, что не стоит связываться с королем, что неразумно подходить к нему ближе, чем для танца на балу. Мио с веселым смехом сама прыгнула в капкан, а теперь не знала, как высвободиться. Фаворитка короля не может отказать его величеству, обидеться и найти повод для ссоры или просто проигнорировать очередное приглашение. Так можно поступить с любым любовником, если только он не носит на голове королевский венец. Брат мог бы спасти ее от королевской любезности. Но принять его заботу означало — признать его правоту, а Мио этого не хотела. Может, она и согласилась бы, если бы не письмо Руи, с которого началась отвратительная история с секретарем-племянником. Герцогиня Алларэ не смогла сдержать улыбку. «Наследник-секретарь», превосходное название для пьесы. Герцог Гоэллон — странный человек, очень странный. Кому еще пришло бы в голову, обнаружив незаконного племянника, почти полгода демонстрировать его всей столице в качестве секретаря? Юношу можно только пожалеть: ему теперь придется завоевывать свое новое положение. Что за глупость! Не мог, что ли, сразу объявить бастарда членом рода? Полученное письмо было выдержано в тоне, который больше подошел бы министру Агайрону, с его сухими и строгими манерами. Руи нудно и назидательно рекомендовал ей найти достойный повод для того, чтобы на некоторое — «и весьма продолжительное» — время покинуть столицу. Ревновал? Если и так, то по письму догадаться об этом ни малейшей возможности не было. Тем больше был соблазн остаться и посмотреть, как будут развиваться события. Что же касается короля… то и его можно вытерпеть. Если хорошенько постараться.
— Не вижу причин.
— А я вижу, — Реми смотрел в потолок. — У твоего платья рукава длиннее, чем обычно. И свинцовой водой провонял весь дом.
— Свинцовая вода ничем не пахнет! — возмутилась Мио, потом осеклась. Да, на память о последнем свидании на запястьях остались синяки. Его величество то ли не умел сдерживать силу, то ли не считал нужным. Свести пятна оказалось весьма нелегким делом. — Это не твое дело…
— Не мое, так не мое, — не стал спорить брат. — Возможно, именно этого тебе не хватало раньше.
— Реми… не мог бы ты подремать в своих покоях? Я собираюсь переодеться.
— Раньше ты переодевалась и при мне. Значит, не только руки. Ну-ну, милая сестрица… — Реми одним неуловимым движением оказался на ногах. — Имей в виду: как только я сочту королевскую любезность излишней, ты отправишься в замок. Надеюсь, ты понимаешь — с меня станется отправить тебя домой связанной и под конвоем. Герцог вышел прежде, чем Мио успела сказать, что уж постарается сделать так, чтобы о «милостях» Реми узнавал последним. Потом она подумала, что это и к лучшему: не стоит дразнить брата, который, кажется, разозлился всерьез. С него сталось бы не только отправить ее в Алларэ под конвоем, но и вытворить что-нибудь посерьезнее. И опаснее для всех. В первую очередь — для него самого. Задеть кого-то из рода Алларэ означало бросить вызов герцогу, а Реми умел не только шутить и интриговать, он еще и умел уничтожать тех, кто становился у него на пути. Король же нынче вечером оказался куда галантнее, чем обычно. Нет, внимательным любовником он не стал — видимо, или от природы не дано было, или все досталось тетушке Амели — но на этот раз фаворитка удостоилась неслыханной чести: ужина в спальне короля. То ли его величество сообразил, что королю не подобает удовлетворять свою страсть где попало, то ли догадался, что герцогиня Алларэ несколько отличается от служанки. Может быть, все объяснялось куда банальнее: его величество в очередной раз простудился и не покидал своих покоев.
Нижняя рубаха из тонкого шелка, присборенная у ворота, обтягивала широкие худые плечи короля. Его величество был весьма костляв, и, по ощущениям герцогини Алларэ, сплошь состоял из локтей и коленок, что было бы мило в юноше, но в человеке за сорок уже удивляло. Вроде бы голод в Собране еще не начался. Созерцая балдахин королевской постели, Мио не без интереса строила предположения — про себя, разумеется, ни в коем случае не вслух — о том, под каким предлогом ее попросят удалиться и насколько хамским образом это будет обставлено. Лежавший рядом мужчина почему-то наводил только на подобные размышления. Герцогиня подумала, что не в состоянии понять его величество. Красивый человек, может быть, излишне нервный, но весьма изящный, отнюдь не глупый, временами остроумный… в нем все же не было ни грана обаяния. Особенно заметно это было в близком общении. Все те мелкие трения и досадные недоразумения, которые Реми мог бы сгладить улыбкой или шуткой, в королевском обхождении казались непереносимыми. С посторонними он вел себя так, как подобает королю. С близкими — весьма отвратительным образом. Мио уже поняла, что король — не только дурной любовник, но еще и плохой отец. Ей пару раз довелось выслушать разговоры короля со старшим сыном, и она подумала, что, если однажды Араон подсыплет отцу в суп мышьяка, то герцогиня Алларэ не осудит юношу. По крайней мере, король мог бы не отчитывать сына в присутствии посторонней дамы, заставляя бедного принца смущаться и робеть в два раза сильнее. В профиль король походил на хищную птицу. Сейчас у птицы было хорошее настроение, а потому она соизволила приобнять любовницу за плечи и намотать на палец прядь ее волос. Должно быть, Ивеллиону казалось, что это весьма мило. Вот только волосы потом не расчешешь…
