А время не ждало. Дивизии, сломившие вражескую оборону перед Паричами, преследуя отходящего противника, продолжали наступать вдоль Березины на Бобруйск. Они, как и прежде, нуждались в помощи моряков.

К концу дня 27 июня, продвигаясь вверх по Березине и поддерживая огнем наступающие войска, бронекатера подошли к Бобруйску на дистанцию выстрела корабельных орудий — до города оставалось не более восьми километров. Не только огонь врага пришлось преодолевать им на этом пути. Опасность представляли и те препятствия, которыми фашисты перекрыли фарватер. На этот раз не просто боновые заграждения. На бонах были установлены скрытые под водой мины.

Но и эти преграды были одолены.

Утром 29 июня приблизились к южной окраине Бобруйска. В голубое небо над городом вползали, сливаясь в сплошную темную тучу, дымы пожаров. Выше серебристыми искрами проносились самолеты. Не понять, где свои, где чужие, — шел ожесточенный воздушный бой.

Чем ближе город, тем гуще встают пенные столбы от летящих навстречу кораблям вражеских снарядов и мин, больше всплесков от осколков и пулеметных очередей. Но катера упорно идут к причалам. Уже разведаны и намечены цели. Башенные орудия бьют по огневым точкам на берегу, по видным издалека штабелям ящиков с боеприпасами, по портовым пакгаузам и стоящим возле них большим крытым грузовикам. Косматое пламя взвихривается над крышей одного из пакгаузов. Видно, как вспыхивает возле него груженная боеприпасами машина, взрывается, разбрасывая ошметки огня…

Противник пристрелялся к катерам. Сейчас накроет… Круто развернувшись, корабли уклоняются от огня. Вновь возвращаются на курс и идут вперед.

Несколько раз в этот день прорывались моряки к городу, поражая врага своей дерзостью. Под вечер получили новую, еще более трудную задачу: пробиться к железнодорожному мосту, не дать противнику использовать его для переброски войск.

Быстро меняя курсовые углы, сбивая противнику наводку, первым к мосту проскочил под неистовым обстрелом бронекатер № 93 гвардии лейтенанта Калиуша. Калиуш знал, что вырвавшись далеко вперед, он навлекает на себя весь огонь вражеских батарей, прикрывающих мост. Но отважный офицер обдуманно шел на риск. Вода, взметенная разрывами, обрушивалась на палубу, броня звенела от ударов осколков и крупнокалиберных пуль, корабль качало на поднятой разрывами волне. Калиуш упрямо пробивался к мосту. Уже отчетливо видна его темная громада, нависшая над сверкающей рекой. Видно, как за решетчатыми перилами мелькают силуэты бегущих солдат, ползут тягачи с орудиями на прицепе, угловатые, похожие на гробы, бронетранспортеры. Видно, как там, где мост упирается в берега, все чаще вспыхивают дымки орудийных выстрелов. Вражеская артиллерия бьет уже прямой наводкой. Бронекатер отвечает, но силы неравны — одна корабельная семидесятишестимиллиметровка против двух батарей. Надо стрелять споро и точно…

Чтобы лучше видеть цели, Калиуш вышел из рубки. В ту же минуту ослепительно белое пламя вспыхнуло на палубе возле носовой башни. Лейтенант потерял сознание. Очнувшись и чувствуя в голове оглушительный звон, подумал: «Надо держаться! Надо до конца выполнить задачу…».

Пока вражеские батареи сосредоточивали всю силу огня на дерзком корабле, в одиночку вырвавшемся вперед, другие бронекатера, заняв удобные позиции, начали обстрел моста. В их числе был и «девяносто второй» гвардии лейтенанта Чернозубова. Лейтенант вел свой корабль серединой фарватера, но когда в левый борт со звонким щелканьем ударили пулеметные очереди и почти перед самым форштевнем начали шлепаться мины, решил пойти на сближение с противником. Катер резко взял влево, пошел вдоль берега, стараясь держаться в мертвом пространстве. Почти вплотную к воде спускалась каменная развалившаяся ограда городского кладбища. Чернозубов припал к смотровой щели, сквозь бинокль вглядываясь в зеленую листву меж надгробьями. Пулеметы врага где-то здесь, а чуть дальше на кладбище или сразу за ним должны стоять и минометы…

Так и есть! Лейтенант увидел вспышки частых выстрелов в полутьме между двумя памятниками. В кустах замаскирован пулемет. А левее еще один…

— Миномет противника бьет из-за часовни! — донесся звонкий мальчишеский голос.

Это докладывал юнга Олег Ольховский, стоявший в пулеметной башенке над рубкой.

— Бей по пулеметам! — скомандовал Чернозубов. И тотчас же басисто заговорили крупнокалиберные ДШК.

«Ликует Алька! — улыбнулся лейтенант. — Впервые доверили парню стрелять из пулеметов в бою…».

По часовне ударило орудие носовой башни. Затем расчет Насырова послал снаряд в немецкую пушку за деревьями на краю кладбища. Она успела выстрелить по «девяносто второму», но снаряд лишь скользнул по литой броне башни. Чернозубов сманеврировал, сбив наводку вражеским артиллеристам. Считанные минуты длился поединок между орудием «девяносто второго» и немецкой пушкой на кладбище. Пушка замолчала.

Замолкли один за другим и пулеметы, бившие из-за памятников. А вскоре на кладбище стали рваться снаряды, посланные другими кораблями.

Солнце уже опускалось к горизонту, затянутому дымом пожаров. «Девяносто второй», закончив бой, вместе с другими кораблями подходил к причалам бобруйской пристани. В городе были уже свои. По улицам усталым шагом двигалась пехота, обозники погоняли лошадей, поспешая куда-то.

Чернозубов вышел из рубки. Навстречу из башни поднялся Насыров — потемневшее от порохового дыма лицо, на лбу, под сдвинутой на затылок мичманкой поблескивают капельки пота.

— Ну что, парторг? — весело спросил лейтенант. — Сколько на вашем счету?

— Кой-что есть! — со свойственной ему обстоятельностью доложил Насыров. — Если все, что нам под Бобруйском досталось, посчитать, с этой пушкой, которая на кладбище, — три орудия. Да еще минометов несколько… Ну и пехоты фашистам поубавили взвода на два. — А что, товарищ гвардии лейтенант, хорошую позицию на кладбище фашисты нашли. Никуда и тащить не надо!

Насыров увидел юнгу — тот деловито копошился в башенке, протирая пулемет.

— Эй, Алька! — окликнул, — А сколько фрицев на твой счет записать?

— Не считал… — отмахнулся Олег. Но тут же добавил с горделивой скромностью: — Я же стрелял, когда было считать?

— Скромничаешь, — рассмеялся Чернозубов. — Я же видел в бинокль, сколько ты накосил!

— Может, и больше сумел бы, да патроны кончились, лент снаряженных не осталось.

— Потом еще, кажется, из автомата стрелял?

— Стрелял… Берег-то близко, и из автомата не промахнешься. Только всего два магазина было…

— А где автомат раздобыл?

— Трофейный. Еще в Здудичах припас. Думал, может в десант придется…

— Запасливый парень! — похвалил лейтенант. — Береги, может еще понадобится.

— А куда теперь, товарищ гвардии лейтенант? Я по карте смотрел — по Березине можно за Минск пройти.

— Куда прикажут. Может, обратно на Припять…

Предположение Чернозубова оправдалось. После того как Бобруйск был взят и окруженные в нем восемнадцать тысяч гитлеровцев сдались в плен, последовал приказ: кораблям немедленно возвращаться на Припять.

Бригада уходила из Березины уже не просто первой бригадой. За участие в этих боях она получила наименование Бобруйской.

Ни дня на передышку. А как она была бы нужна! Исправить повреждения, хоть немного отдохнуть командам… Но днепровцы знали: в Белоруссии на широком, в несколько сот километров, фронте нарастающим темпом идет наступление. Не помышляют сейчас об отдыхе ни пехотинцы, ни артиллеристы, ни танкисты, ни зенитчики. Все охвачены единым порывом — вперед, к границе! Вышвырнуть захватчиков с родной земли!

Как само собой разумеющееся восприняли в первой бригаде приказ о перебазировании на Припять. Выше Бобруйска по Березине судоходного пути нет. А на Припяти найдется дело.

Старые днепровцы, правда их осталось совсем немного, помнили июньские и июльские дни сорок первого, помнили Пинск…