— Так вот, у наших жён могут рождаться только мальчики. Так уж мы устроены…

— Погоди… А девочки?

— Их нет. У нас есть только взрослые дамы… — Превь ненадолго замолк, подбирая наиболее точные слова, потом продолжил: — Понимаешь, приходит время, когда дюк начинает задумываться о любви. У вас ведь тоже что-то такое есть?

— Ну-у, пожалуй…

— И тогда Творящие и Хранящие посылают ему сны. Особенные. Повторяющиеся и вещие. В этих снах к нему впервые приходит дюкса. Такая, которую он будет любить и почитать всю жизнь, и которая ответит ему тем же и станет его верной женой. Помощницей и подругой. Навсегда. На всю нашу долгую жизнь.

Портрет Превя обещал стать самым лучшим среди всех, составлявших новую галерею. Художник не знал, почему юноша, обычно скрытный и ироничный, нынче решился на откровенность.

— Вот… — продолжал Превь. — А потом эти сны становятся всё отчётливее и явственнее. Повторяются всё чаще и чаще. И однажды в клан приходит дюкса. Та самая. Мудрая и могущественная. Умеющая петь и лечить.

— То есть получается, что дюкс создают дюки?

— Думаю, скорее, принимают участие в их сотворении… Уж в выборе их облика — совершенно однозначно. Иногда наши дамы удивительно похожи на тех, кого мы любили в детстве. Иногда — их образы появляются сами по себе. А вообще я думаю, что дюксы приходят только тогда, когда сами чувствуют необходимость. И сами решают, какими им быть.

— Поэтому ты один?

— Наверное, ненадолго. Последнее время мне снится дюкса. Всё чаще и чаще. Кажется, она будет одной из самых прекрасных и сильных в нашем народе.

— Ты уже видишь, на кого она будет похожа?

Превь замешкался. Прокашлялся. И глухо даже для дюка произнёс:

— Да… Наверное, на жену Окта… Только она будет совсем-совсем другой… — после долгой паузы он добавил: — Брат Мренд, могу я попросить тебя об одолжении?

— Конечно, если это в моих силах.

— Наверное, да. Только ты устал очень, — дюк умоляюще посмотрел на человека. — Постарайся её нарисовать. Мало ли что…

Художник подумал, что впервые получает такое необычное и приятное задание, и кивнул:

— Я постараюсь… Хотя и не очень понимаю, как смогу это сделать. Я привык иметь дело либо с живыми прототипами, либо уж с собственными мечтами. Короче, мне никогда не приходилось воплощать чужие фантазии.

— Пока есть время, я подскажу. Эту дюксу зовут Илса. Она похожа на благородную Никуцу, но совсем молоденькая. Глаза посветлее, да грива порыжее. И ещё — Илса поёт лучше всех. Пусть она всё-таки придёт! Иначе, боюсь, мы можем разминуться…

Брат Мренд достал из заветной папки листок и начал быстро набрасывать эскиз. Вскоре перед ним лежал желаемый рисунок. Едва молодой Превь взял листок в руки, как изображение на нём стало таять. Художник никогда такого не видел. Но он не успел даже удивиться — в дальних покоях зазвучал дивный голос юной дюксы.

— Она… — прошептал Превь. — Теперь мне ничего не страшно. Я твой должник, почтеннейший господин Мренд…

Художник только рукой махнул.

IX

… свирепствовала Квадра…

О детях пела Сиэл, о долине и горах — Риаталь, о мудрости и спокойствии — Римэ; Хаймер и Мисмак — о дружестве, Рёдоф — о мужестве воинов и о надежде на добрый исход. Голоса поющих переплетались причудливым узором. Человеческая речь смешивалась с безмолвной.

…собирались войска…

Незаметно наши герои покинули площадь и направились к выходу из города. Нужно было возвращаться в Тильецад. Уходя, они слышали, как песню подхватили амграманцы.

…стекались чёрными тучами к городу дюков…

Художник продолжал рисовать. Он торопился закончить защитную галерею дюков. И как всегда, точнее — как тогда, не успевал. Оставался лишь портрет Никуцы, с которым автору никак было не справиться. Изображение буквально ускользало с листа. Точнее, не само изображение, а взгляд… Он не никак не хотел приживаться на портрете. Брат Мренд упрямо делал набросок за наброском. В углу росла груда скомканных листков.

…сеяли раздор и безумие… убивали надежду и радость…

В Тильецаде был устроен последний большой праздник. Превь привёл в клан Илсу. Особенно радовался старый Рьох, так и не увидевший во сне свою дюксу…

— Отобранного не вернуть! — хрипло гремело над поругаемым Сударбом.

— Обретённого не отнять! — лилось ответной песней из благословенного Дросвоскра.

Начиналась Великая Война…

ГИБЕЛЬ

I

Что делать, если нужно срочно передать сообщение в обход бдительных солдат, окруживших Амграману настолько плотно, что ни одной лазейки не осталось, и почтовые коробочки тоже перестали действовать, а все попытки отправить послания с голубями мгновенно пресекаются лучниками, бьющими птиц влёт?

По самым потайным, узким и неприступным для солдат тропам из Амгргаманы в Тильецад и обратно засновали курьеры. Эту миссию добровольно взяли на себя кошки. И люди, и дюки с благодарностью приняли их помощь. А что? В Дросвоскре давно подметили, что эти зверьки прекрасно владеют безмолвной речью, находят как минимум две лазейки там, где человек не видит ни одной, а в случае чего могут и сквозь стены проникать. И потом… кому придёт в голову устраивать слежку за всякими там усатыми и хвостатыми, которые шатаются взад-вперёд с непременной мышью или какой-нибудь другой свежеизловленной живностью в зубах? Если добавить к этому некоторое количество сударбских суеверий, то получалось, что коты оказывались почти в полной безопасности и, безусловно, вне всяких подозрений. Случались, правда, иногда и неприятности, когда подвыпившая солдатня начинала в бессмысленном ловчем азарте гоняться с оружием за кем-нибудь из них. Просто смеху ради. Довольно долго мохнатые почтальоны терпели издевательства, ставя превыше всего доверенную им службу. Но когда распоясавшиеся вояки стали использовать кошек как тренировочные мишени, рыцарственные звери объявили когтистую и зубастую вендетту обидчикам. Попадаясь в плен, они задорого продавали свою шкуру и существенно калечили мучителей. Вырываясь же на свободу, они кидались драть солдатскую амуницию, грызть тетивы у луков и активно метили всё, что попадалось на их пути, особенно запасы продовольствия. Так коты вносили посильный вклад в борьбу с насилием вообще и Императорскими войсками в частности.

II

Дюки предполагали, что друзья покинут Тильецад сразу после возвращения Никуцы. Однако люди ни за что не соглашались оставить хозяев замка в одиночестве, собираясь поддержать их хотя бы первое время. Тогда мужчины вознамерились отправить в Амграману хотя бы женщин. Но тут взбунтовались сами дамы. Не в характере Риаталь, а тем более Римэ было оставлять мужей перед боем. Женщины резонно напомнили о том, что самое безопасное в сложившейся ситуации — это держаться вместе. На препирательства не было времени, поэтому кое-как пришли к обоюдному согласию, что в город вернутся двое: брат Мренд, которому необходимо дать возможность избежать прежней судьбы Оделонара, и Сиэл, чтобы находиться рядом со своими мальчиками, особенно с Кайниолом.

Что может быть ужаснее затянувшегося прощания, когда мужчины ходят с многозначительными лицами, а женщины с припухшими глазами?

Наконец, пережив и это, трое котов во главе с Тийнеретом и двое людей пошли кружными, зато безопасными путями. Двигались молча, как заговорщики. Сначала сквозь какие-то, неизвестные даже Хаймеру, галереи в заброшенных глубинах Тильецада. Потом по головоломным узким скальным тропинкам. Затем низкими сводчатыми анфиладами, которые вывели почти к самым воротам "Гладиолуса".

III

— Мы действительно… слишком горды… и упрямы… — Окт то ли винился, то ли жаловался Хаймеру. — Рьох… — мудрый… Он предупреждал… — дюк так разволновался, что и сам не заметил, как сначала перешёл на явную речь, а потом перестал делать свои бесконечные паузы. — Чего было проще — отправиться в Мэнигу, добраться до Императора и просто поговорить… А мы, как всегда, упёрлись: нас сослали в Дросвоскр — и прекрасно, не зовут ко двору — значит, и нечего туда соваться…