Много ненужных слов, много дурных поступков: арест комитета «Карабах»; саперные лопатки в Тбилиси; танки в Вильнюсе и в Баку; глупейший закон о защите чести и достоинства Президента СССР; жуткая история с враньем насчет Чернобыля и с солдатами без защитных костюмов, которых погнали на саркофаг. Впрочем, ведь либерал и джентльмен Александр I начал войну на Кавказе, сослал Пушкина, призвал Аракчеева, выгнал Сперанского. Так что Горби, растопившего Большой Лед, можно извинить. Конечно, он подобен Александру I: и в реформах, и в колебаниях, и в приверженности к Западу, и в конечном кризисе. Колебания Александра I от прогресса к реакции, снятие железного занавеса, неоднозначность высказываний и намерений, неожиданная аракчеевщина вызвали к жизни декабристский отчаянный митинг. Колебания Горби, его неумелые и неуместные попытки спасти Союз, его двойственность породили ГКЧП, едва не прикончивший страну и самого Горби и подорвавший здоровье Раисы Максимовны. Реформаторам нельзя колебаться, медлить и оглядываться назад. Принцип жены Лота.
По нашей исторической шкале советские и российские лидеры обратимы. Ничто не ново под политическим солнцем, и в каждом лидере после 1917 года можно увидеть одного из царей. Ленин — это, пожалуй, исключение. Он, объявивший войну своей стране и уничтоживший ее, сравним с монгольскими ханами Чингис-ханом и Батыем. Сталин — это, конечно, реинкарнация Ивана Грозного. Хрущев с его оттепелью, Будапештом–56, Новочеркасском и ужесточением режима в политлагерях — это Борис Годунов, чьи реформы и смягчение нравов захлебнулись в отчаянном страхе, новых репрессиях, шпионах и наушничестве, откуда и возник очередной кризис со Смутным временем, куда «вписался» Григорий Отрепьев. Брежнев, самовлюбленное и добродушное ничтожество, которым крутили и вертели и Суслов, и Андропов, — это, конечно, Михаил Романов, выбранный на царство за «незначительность», чтобы бояре могли спать спокойно. Свирепый «интеллектуал» Андропов близок по жанру к Павлу, который кидался на призраки и тени, мечтал о походе в Индию, посадил и сослал двадцать тысяч дворян и думал извести крамолу, а извел самого себя: и в 1984-м вместо очередного тирана за кремлевской стеной нарисовался еще один труп. Инвалид Черненко правил подобно старшему брату Петра I, Федору Алексеевичу, царившему так недолго, что его никто не успел запомнить.
Нерешительность Горби нас спасала; он осуществлял против Оливеров Твистов, требующих добавку каши, крайне раздражающие, но не останавливающие репрессии: бил черпаком по голове. Обидно и больно, но не смертельно. Тринадцать жертв в Вильнюсе, не намного больше в Тбилиси… Это поссорило с ним демократов, это придало ускорение Латвии, Эстонии и Литве, это вызвало огромные митинги на Манежной, но не заставило замолчать. Можно было остановить так, как в Китае в 1989 году: расстрелами, танками, большой кровью. Горбачев не был сыроядцем, он на это не пошел. Пушкинская площадь не стала нашим Тяньаньмэнем. Наша перестройка не вылилась в жалкий китайский вариант: немного управляемой рыночной экономики в тотально несвободной стране. Горби делал реформы по нашей, диссидентской, формуле начиная с октября 1986 года, когда были прекращены все политические дела и распущена женская политическая зона в Мордовии. В том же октябре прекратили и мое дело по ст. 70 УК РСФСР и буквально вытолкали из Лефортова. Это, кстати, было одно из чудес перестройки: диссидентов освобождали под разными нелепыми предлогами (вроде того, что они обещали не выступать против государства), а когда они отказывались обещать, освобождали все равно.
Собственно, вся реформа заключалась в том, что вытащили кляп изо рта. Реформа называлась «гласность». Проблемы не решались, но о них позволено было говорить и писать. Народ бросил все дела и с утра до вечера смотрел и слушал съезд народных депутатов. А по ночам читал «самиздат» в «Новом мире», «Дружбе народов», «Знамени» и «Октябре». Вся страна узнала, что ей надлежит взять за ноги свое прошлое и выкинуть его на свалку. Страну разморозили, и ее понес бурный поток.
Не лепо ли ны бяшет, братие? Потому что мы вступаем в легендарный исторический период. Таких периодов в новые времена почти не было. Уж очень все размашистое и фольклорное: летят головы чудищ, рушатся стены замков, горят леса, валькирии летят на поля сражений с перевязочным материалом и наркомовскими ста граммами, лешие устраивают митинги протеста. Но вместо рафинированных европейских драконов у нас на Руси исстари водились Горынычи, злобные, но скучные, серые и тупые. И никаких тебе светских бесед. Просто жрут. Драконов побеждали рыцари. А на Змея Горыныча требовалось что попроще.
Богатырь — он весь такой черноземный, могучий, от земли. Но не так чтобы очень подкованный. Наше счастье и наше горе в том, что мы имели дело не с европейским грамотным, с изысками, Злом, а с кондовыми Горынычами, и что по условиям поединка требовался богатырь, которого Россия обрела в Ельцине, могучем, бесхитростном и не умеющем ни понять причины, ни предвидеть следствия. Никто другой бы и не взялся на его месте. Уж очень нетронутая и запущенная лежала перед ним страна. Европейские драконы, бывало, не только жрали девиц, но и делали кое-что для подданных. Но коммунистические Горынычи камня на камне не оставили в СССР. Ни экономики, ни политики, ни даже политиков. Ни хлеба, ни зрелищ. Ни сельского хозяйства, ни промышленности. Страна была на грани голода, и не было ни пищи, ни одежды, ни жилья. Как Мамай прошел. Да и люди от долгого общения с Горынычами стали сами похожи на лесных чудищ и утратили дар речи и нормальные человеческие реакции. Попытки выпустить этот зоопарк на волю, да еще с предложением добывать корм самостоятельно, были куда опаснее, чем в реальном зоосаде отпереть все клетки и, стоя рядом без оружия и еды, посмотреть, что из этого выйдет. Потому что на просторах СССР чудищ уже считали на миллионы. Любой убежал бы от необходимости проводить на Руси Великие реформы. Ладно еще царь (Александр II или Николай II), помазанник Божий: величие, сакральная власть, престол, бармы, ризы. А подданные обязаны терпеть. Да и то не всегда выходит: природный царь Николай Романов жизнью с семейством поплатился за парламент да за свободу слова, собраний и совести, которой у его гонителей, тюремщиков, палачей и суммарно всех левых не было вообще.
Мы ничего не поймем ни в ельцинской жизни, ни в реформах, если не будем исходить из того, что Ельцин был богатырь. Кто он сегодня? Этот ужасный вопрос лежит вне сферы компетенции Боянов. Былины однозначны. Хотя ныне развелось немало «вдохновенных» кудесников, вдохновленных, бесспорно, разными фундаменталистскими и охранительными идеями путинского царствования и потому упорно твердящих, что воля, свалившаяся на нас в 1991 году, — это катастрофа. Они повторяют зловещим хором призраков изо всех эфиров: «Мы, дети страшных лет России». На самом же деле это была совсем не страшная сказка. Единственная не страшная сказка, которую нам рассказали за всю нашу жизнь. Такой сказки нам больше уже не слышать; усатые няни, пришедшие после Ельцина, таких не расскажут.
В неуспехе нашей очередной модернизации, в провале политических реформ и в неуспехе на 50 % экономических Ельцина винить просто глупо. И богатырь, и народ пребывали в конце 80-х годов в плену иллюзий и мифов, которых хватило аж до 1993 года. И главная иллюзия была в том, что булки растут на деревьях, а творог добывается из вареников. После 70 лет каторжного безделья (работать народ совсем отвык, но ведь провел он это время не в парке, а в ГУЛАГе) демократическая революция снизу (то есть сознательное решение пройти через реформы, как сквозь огонь, и прорваться; решение кормить себя самому, содрав с плеч траченную молью шубу государства) не просматривалась. Да, для революций снизу, революций не кровавых, а благотворных, нужен очень высокий уровень подготовки гражданского общества. Американская революция XVIII века и революция во Фландрии в XVI веке — вот пока и все примеры. А для успешной «революции сверху» нужна или сакральная власть (хотя, если она не будет зверской, все равно ничего не получится, как не получилось у Александра II или Григория Отрепьева), или подсобная и абсолютно послушная военная сила. Как у Пиночета в Чили или Франко в Испании. Как у генерала Макартура в Японии. Как у союзников после 1945 года в Германии. А у бедного Ельцина ничего в руках не было, кроме «несокрушимой» и «легендарной», да вдобавок еще краснознаменной.
