Роберт прокашлялся и сказал:
— Этими предметами отец пользовался каждый день.
Он выдержал паузу; Колин выжидающе на него смотрел.
— Маленькими этими предметами.
И снова — тишина; Колин пригладил волосы рукой, а Роберт все стоял и смотрел на щетки, трубки и бритвы.
Когда они наконец тронулись с места, Колин осторожно заметил:
— Ваш отец — очень значимая для вас фигура.
Они снова вернулись к обеденному столу и к бутылке шампанского, и Роберт тут же разлил остатки вина на двоих. Потом он сопроводил Колина к одному из кожаных кресел, но сам остался стоять в таком неудобном месте, что Колину, чтобы видеть его лицо, приходилось выворачивать голову и щуриться на свет люстры.
Роберт говорил тоном человека, который объясняет ребенку очевидные вещи:
— Мои отец и дед прекрасно понимали, кто они есть. Они были мужчинами и гордились своим полом. И женщины тоже прекрасно их понимали. — Роберт допил шампанское и добавил: — Не было никакой путаницы.
— Женщины делали то, что им было велено, — сказал Колин, прищурившись от слишком яркого света.
Роберт сделал едва заметное движение рукой в сторону Колина.
— Нынешние мужчины в себе сомневаются, они сами себя ненавидят, даже сильнее, чем ненавидят друг друга. Женщины обращаются с мужчинами как с детьми, потому что просто не могут воспринимать их всерьез.
Роберт сел на подлокотник кресла и положил руку Колину на плечо. Голос у него стал тише:
— Но они любят мужчин. Во что бы они там, по их собственным словам, ни верили, на самом деле женщинам в мужчинах нравится агрессия, и сила, и власть. Это у них в крови. Только представьте себе, скольких женщин привлекает преуспевающий мужчина. Если бы то, что я говорю, не было правдой, женщины протестовали бы против каждой войны. А им, напротив, нравится посылать своих мужчин в бой. Пацифисты, как правило, мужчины. А женщины только и мечтают, что о твердой мужской руке, даже если сами презирают себя за это. Это у них в крови. Они сами себя обманывают. Они говорят о свободе, а мечтают о тюремной камере.
Все это время Роберт тихонько массировал Колину плечо, Колин потягивал шампанское и смотрел прямо перед собой. Роберт уже не говорил, а едва ли не декламировал, как ребенок, повторяющий таблицу умножения:
— Мир, в котором мы живем, определяет строй наших мыслей. А создали этот мир мужчины. Так что и строй женских мыслей тоже определяется мужчинами. С самого раннего детства они видят вокруг себя мир, созданный мужчинами. Нынешние женщины обманывают себя, отсюда и путаница, и всяческие несчастья. Во времена моего деда все было совсем не так. И эти несколько предметов напоминают мне о тех временах.
Колин прочистил горло:
— Во времена вашего деда уже были суфражистки. И я не понимаю, что, собственно, вас беспокоит. Мужчины по-прежнему правят миром.
Роберт снисходительно рассмеялся.
— Но они это делают плохо. Они не верят в себя — как мужчины.
По галерее поползли запахи чеснока и жареного мяса. В животе у Колина зародился протяжный глухой звук, похожий на голос в телефонной трубке. Он подался вперед, высвободившись из-под руки Роберта.
— Итак, — сказал он, вставая, — это музей, посвященный старым добрым временам.
Тон у него был вежливый, но несколько напряженный.
Роберт тоже встал. Геометрически правильные линии, пересекавшие его лицо, стали глубже, улыбка остекленела и застыла. Колин на секунду развернулся, чтобы поставить стакан на подлокотник кресла, и, как только он выпрямился, Роберт ударил его кулаком в живот: мягкий, безо всякого напряжения удар, который мог бы показаться игривым, если бы единым духом не вышиб у Колина из легких весь воздух. Колин, согнувшись пополам, упал к ногам Роберта и принялся корчиться на полу, мучительно пытаясь вдохнуть, отчего из горла у него вырывались похожие на смех звуки. Роберт переставил пустые стаканы на стол. Вернувшись, он помог Колину подняться на ноги и заставил его нагнуться и тут же выпрямиться несколько раз подряд. Наконец Колин оттолкнул его и принялся ходить по галерее, то и дело набирая полную грудь воздуха. Потом он вынул платок, промокнул глаза и мутным взглядом проводил Роберта, который прикурил сигарету и двинулся к кухонной двери. Не доходя до нее нескольких шагов, он обернулся и подмигнул Колину.
Колин сидел в углу и смотрел, как Мэри помогает Кэролайн накрывать на стол. Время от времени Мэри бросала на него тревожный взгляд. Один раз она пересекла комнату по диагонали и сжала ему руку. Роберта не было, пока на столе не появилось первое блюдо. Он переоделся в светло-кремовый костюм и повязал узкий черный шелковый галстук. Поданы были бульон, бифштекс, салат из зелени и хлеб. Две бутылки красного вина. Они сидели на одном конце длинного обеденного стола, довольно тесно, Кэролайн и Колин с одной стороны, Роберт и Мэри с другой. В ответ на расспросы Роберта Мэри принялась говорить о своих детях. Ее десятилетнюю дочь наконец-то отобрали в школьную футбольную команду, и в первых же двух матчах мальчишки так зверски ее блокировали, что она потом целую неделю пролежала в постели. Перед следующим матчем она, чтобы избежать столь откровенной травли, остригла волосы и даже забила гол. Ее сын, он на два с половиной года младше, может пробежать всю беговую дорожку вокруг местного стадиона из начала в конец меньше чем за девяносто секунд. Когда она закончила говорить, Роберт, который все это время откровенно скучал, безучастно кивнул и занялся едой.
В самой середине ужина повисла долгая пауза, нарушаемая только стуком вилок и ножей о тарелки. Затем Кэролайн задала несколько нервических, путаных вопросов о школе, в которой учатся дети, и Мэри пришлось пространно рассказывать о недавно вступивших в силу законодательных актах и о неудаче, постигшей движение за школьную реформу. Когда она обратилась за дополнительной информацией к Колину, тот ответил так коротко, как только мог; а когда Роберт перегнулся через стол, дотронулся до руки Колина и указал на почти пустой стакан, тот отвернулся и стал поверх головы Кэролайн смотреть на книжный шкаф, битком набитый газетами и журналами. Мэри оборвала свой монолог едва ли не на полуслове, извинилась за то, что слишком много говорит, но в голосе у нее при этом прозвучала раздраженная нотка. Роберт улыбнулся и взял ее за руку. И в эту же самую минуту отправил Кэролайн на кухню за кофе.
Не выпуская руки Мэри, он чуть повернул голову, так, чтобы теперь его улыбка досталась и Колину.
— Сегодня у меня в баре начинает работать новый управляющий. — Он поднял стакан. — За моего нового управляющего.
— За вашего нового управляющего, — откликнулась Мэри. — А что стряслось со старым?
Колин взял стакан, но поднимать его не стал. Роберт пристально на него посмотрел, и, когда Колин наконец выпил, Роберт сказал так, словно давал дурачку урок вежливости:
— За нового управляющего Роберта.
Он налил вина в стакан Колину и повернулся к Мэри.
— Старый управляющий был старый, а теперь у него еще и сложности с полицией. А новый управляющий. — Роберт поджал губы и, бросив быстрый взгляд на Колина, резким напряженным жестом сделал из указательного и большого пальцев маленький кружок, — он знает, как решаются сложные вопросы. Он знает, когда нужно действовать. Он никому не позволит взять над собой верх.
Колин на какое-то время встретился глазами с Робертом.
— Судя по всему, именно такой человек и был вам нужен, — вежливо сказала Мэри.
Роберт кивнул и с победным видом улыбнулся ей в ответ.
— Именно такой человек, — сказал он и отпустил ее руку.
Когда Кэролайн вернулась из кухни с кофе, она застала Колина растянувшимся в шезлонге; Роберт и Мэри сидели за столом и беседовали вполголоса. Она принесла Колину его чашку и присела с ним рядом, подмигнув ему и опершись между делом о его колено. Бросив через плечо быстрый взгляд в сторону Роберта, она принялась расспрашивать Колина о работе и родственниках, но по тому, как ее глаза шарили по его лицу, пока он говорил, по готовности в любой момент задать следующий вопрос, было ясно, что слушает она его вполуха. Судя по всему, предметом столь жадного интереса с ее стороны был самый факт разговора, а вовсе не его содержание; она даже чуть склонила голову в его сторону, словно старалась омыть лицо в потоке его речи. Несмотря на это, а может быть, именно поэтому Колин говорил легко и просто, сперва о том, как у него не вышло стать певцом, потом о своей первой актерской работе, потом о семье.
