— Нет-нет, это я должен был обо всем подумать. Но я все наверстаю. Вы поживете у меня в гостях.

— Нет, спасибо, — не слишком внятно откликнулся Колин. — Мы остановились в гостинице.

— Если вы настолько устали, гостиница — не самое лучшее место. Я с такими удобствами вас устрою, что вы забудете об этой кошмарной ночи. — Роберт отодвинул свой стул, чтобы дать Мэри пройти.

Колин потянул ее за юбку.

— Погоди минутку…

Короткое танго кубарем скатилось к финалу и, через ловко исполненную модуляцию, обернулось увертюрой Россини; вальс превратился в галоп. Колин тоже встал и нахмурился, пытаясь сконцентрироваться.

— Погоди…

Но Роберт уже вел Мэри под руку через свободное от столиков пространство. В ее движениях проглядывал вязкий автоматизм сомнамбулы. Роберт обернулся и нетерпеливо окликнул Колина.

— Мы возьмем такси.

Они прошли мимо оркестра, мимо башни, тень от которой была теперь не шире ковровой дорожки, и дальше, к оживленной береговой линии, к которой, как в фокусе, сходились все линии, пересекающие переполненную лагуну. Здешние лодочники, судя по всему, тут же узнали Роберта и мигом ввязались в отчаянное соревнование, пытаясь перехватить друг у друга заказ.

Сквозь полуоткрытые ставни закатное солнце отбрасывало ромбоид из оранжевых полос на стену спальни. Полосы поблекли и утратили было четкость — видимо, по небу ходили легкие облака, — но затем снова стали яркими. Мэри смотрела на них целых полминуты, прежде чем проснулась окончательно. В комнате были высокие потолки, белые стены и никакой лишней мебели; между ее кроватью и кроватью Колина стоял легкий бамбуковый столик с глиняным кувшином и двумя стаканами; у ближней стены — резной сундук, а на нем керамическая ваза, в которой, как это ни странно, стояла одинокая веточка лунника. Сухие серебристые листья шевелились и шуршали в теплых сквознячках, которые то и дело забирались в комнату сквозь полуоткрытое окно. Пол казался сделанным из единого куска коричнево-зеленого крапчатого мрамора. Мэри легко поднялась и села в кровати, босые ступни ощутили леденящий холод камня. Распахнутая настежь филенчатая дверь вела в выложенную белым кафелем ванную. Другая дверь, через которую они вошли, была закрыта, и рядом на медном крюке висел белый халат. Мэри налила себе стакан воды, что она уже делала не раз и не два перед тем, как уснуть, — на сей раз воду она пила не жадными глотками, а скорее потягивала, — села как могла прямо, до предела распрямив спину, и посмотрела на Колина.

Как и она сама, он спал голый, лицом вниз, поверх простыней, нижняя часть его тела лежала прямо, верхняя немного неловко была развернута в ее сторону. Руки он как-то беспомощно прижал к груди; стройные, лишенные волос ноги были слегка раздвинуты, и ступни, необычайно маленькие, будто детские, смотрели внутрь. Филигранно-тонкий позвоночник убегал в глубокую ямку на пояснице, и по всей длине вдоль него, подсвеченный косыми лучами пробивающегося сквозь ставень света, рос тонкий и мягкий пушок. Вокруг тонкой талии Колина по гладкой белой коже отпечатались маленькие зубчики, будто следы от зубов: резинка от трусов. Ягодицы у него были маленькие и твердые, как у ребенка. Мэри наклонилась, чтобы погладить его, но передумала. Вместо этого она поставила на столик стакан с водой и пододвинулась поближе, чтобы рассмотреть его лицо, как разглядывают лица статуй.

Оно было изящно вылеплено, с роскошным небрежением обычной правильностью пропорций. Ухо — сейчас увидеть можно было только одно — большое и немного торчком; кожа настолько тонкая и бледная, что казалась почти прозрачной, и внутри гораздо больше изгибов, чем положено, этакими невероятными завитками, мочки длинные и округлые, как слезинки. Брови как две жирные черты карандашом, сбегающие вниз к переносице и почти касающиеся друг друга. Глубоко посаженные глаза, темные, если он их откроет, сейчас были прикрыты темно-серыми острыми ресницами. Во сне озадаченная гримаса, которая собирала на его лбу привычную сеть морщин даже тогда, когда он смеялся, почти разгладилась, оставив едва заметные — как от волны на песке — следы. Нос, как и уши, был довольно длинный, но если смотреть в профиль, то не сильно выдавался вперед; напротив, он был узким и ровным, а в нижнюю его часть, словно резцом каменотеса, были врезаны две необычайно маленькие, похожие на запятые ноздри. Рот у Колина был волевой, с твердой линией губ, разделенных разве что намеком на проблеск зубов. Волосы у него были тонкие, как у ребенка, и черные и падали завитками на хрупкую, женственную шею.

Мэри подошла к окну и распахнула ставни. Комната смотрела прямо на закат и, судя по всему, находилась на пятом или на шестом этаже, большинство соседних зданий были заметно ниже. Солнце било прямо в глаза, и оттого разобраться в конфигурации лежащих под окном улиц и оценить, далеко ли отсюда до гостиницы, было почти невозможно. Снизу, как из гигантской оркестровой ямы, поднимались смешанные звуки шагов, музыкальных телевизионных заставок, звон столовых приборов и посуды, собачий лай и бесчисленные голоса. Она тихо затворила ставни, восстановив на стене узор из оранжевых солнечных полос. Барский простор и лоснящаяся прохлада чистого мрамора вдохновили Мэри заняться йогой. Она села на пол, резко втянув воздух ртом, когда холодная поверхность коснулась ягодиц, вытянув ноги перед собой и выпрямив спину. Она медленно, с долгим выдохом наклонилась вперед, дотянулась до ступней, зацепилась за них руками и вытягивала торс вдоль ног, покуда голова не легла на голени. Несколько минут она равномерно дышала, оставаясь в этой позе, с закрытыми глазами. Когда она выпрямилась, Колин уже сидел на кровати.

Все еще не до конца проснувшись, он перевел взгляд с ее пустой постели на решетчатый ромб на стене, а потом на пол, на Мэри.

— Мы где?

Мэри легла на спину.

— Точно сказать не могу.

— А где Роберт?

— Не знаю.

Она стала поднимать ноги и делала это до тех пор, пока они не коснулись пола у нее за головой.

Колин встал, но тотчас снова плюхнулся на кровать.

— Да, а сколько сейчас времени?

Голос у Мэри был сдавленный:

— Вечер.

— А как твои укусы?

— Спасибо, прошли.

Колин встал, на сей раз куда осторожнее, и огляделся вокруг.

— А где наша одежда?

Мэри ответила:

— Не знаю, — подняла ноги и встала в «березку». Колин неверным шагом подошел к окну и высунул голову наружу.

— В комнате ее нет. — Он взял вазу с лунником и поднял крышку сундука. — Здесь тоже.

— Ага, — сказала Мэри.

Он сел на свою кровать и посмотрел на нее.

— Тебе не кажется, что нам стоило бы ее отыскать? Или тебе все равно?

— Я прекрасно себя чувствую, — сказана Мэри.

Колин вздохнул:

— Ну а я хочу понять, что, собственно, происходит.

Мэри опустила ноги и сказала, обращаясь к потолку:

— Там на двери висит халат.

Она сложила руки и ноги со всем удобством, которое позволял мраморный пол, подняла ладони вверх, закрыла глаза и стала глубоко дышать через нос.

Через несколько минут она услышала, как Колин, голосом, гулко звучащим в замкнутом пространстве ванной, раздраженно крикнул:

— Я не могу в этом ходить!

Она открыла глаза в тот самый момент, когда он зашел в комнату.

— Вот это да! — удивленно сказала Мэри, глядя на него. — Выглядишь просто потрясающе.

Она выпутала пару его локонов, застрявших в оборках воротника, и погладила ладонью сквозь ткань.

— Ты выглядишь как бог. Думаю, придется затащить тебя в койку.

Она потянула его к себе, но Колин высвободился.

— К тому же никакой это не халат, — сказал он, — это ночнушка.

Он указал на вышитый поперек его груди цветочный бордюрчик.

Мэри отступила на шаг назад.

— Ты даже представить себе не можешь, как здорово ты в ней выглядишь.

Колин начал стягивать с себя ночную рубашку.

— Я же не могу расхаживать, — сказал он изнутри, сквозь мягкие складки, — по чужому дому в этаком виде.