— А къ себѣ ее между тѣмъ кусочкомъ говядины подманиваете.

— Это оттого, что я англійскихъ словъ не знаю, не знаю, какъ ее къ себѣ подозвать, а она дрессирована только на англійскія слова и русскія слова не понимаетъ. Собаку-то прислали, и счетъ прислали, и все, а англійскихъ словъ охотничьихъ не сообщили, какъ ей приказывать. Ну, да мы теперь агенту запросъ черезъ нашу контору въ Лондонъ сдѣлали, чтобы прислалъ англійскій словарь собачьихъ словъ съ переводомъ на русскій языкъ и чтобъ всѣ эти англійскія слова русскими буквами были написаны, такъ какъ я англійскаго языка не знаю.

— Арапникъ, Василій Тихонычъ, на эту собаку надо здоровый, а не англійскія слова, — сказалъ егерь. — И словами англійскими ничего не подѣлаете, ежели собака воръ.

— Ну, ужъ это ты оставь… Я ей кладу на носъ кусокъ сахару и только погрожу пальцемъ…

— А цыпленка сейчасъ у хозяйки на дворѣ задушила и съѣла.

— Ну, ужъ это ты врешь!

— Извольте выйти на дворъ и посмотрѣть. Весь дворъ въ перьяхъ, да и по сейчасъ она по двору съ крыломъ возится. Да вѣдь какъ уворовала цыпленка-то, проклятая! Забѣжала въ чуланъ, сняла его съ насѣста и сожрала.

— Не можетъ быть! Никогда не можетъ быть, чтобы англійская дрессировка братьевъ Роджерсъ… Приведи сюда сейчасъ собаку! — воскликнулъ Василій Тихонычъ.

— Да какъ ее привести, ежели она въ руки не дается?

— Да, да… Русскихъ словъ она не понимаетъ. Англичанка, кровная англичанка… Вотъ тебѣ кусочекъ сырой говядины, примани ее на говядину и приведи. На говядину она сейчасъ подойдетъ. Скажи только слово «на» и протяни говядину. Должно быть «на» и по-англійски значитъ «на», потому что она его отлично понимаетъ.

Василій Тихонычъ полѣзъ въ карманъ своей кожаной куртки, вынулъ оттуда кусочекъ сырого мяса и подалъ его егерю.

Егерь взялъ мясо и цѣпь и неохотно пошелъ за собакой.

— Ужасныя деньги четыреста рублей за собаку, — произнесъ докторъ.

— Но за то ужъ собака! Огонь, а не собака! Я знаю, что люди и по шести сотъ рублей за щенка отъ извѣстныхъ матерей и отцовъ платили, а это вѣдь взрослая сука. Я считаю, что щенками въ два года эти деньги выручу. Да и помимо щенковъ — медали на собачьихъ выставкахъ буду за нее получать. А вѣдь большая золотая медаль стоитъ семьдесятъ пять рублей. Три золотыя медали въ три года получить — вотъ ужъ двѣсти двадцать пять рублей. Нѣтъ, тутъ никогда не будетъ убытка, а напротивъ — барышъ.

— Цыпленка-то она своровала — вотъ что нехорошо, — опять сказалъ докторъ.

— Позвольте-съ… Да можетъ быть она своровала его потому, что егерь ей какое-нибудь такое слово по-русски сказалъ, которое она приняла за слово взять, — возражалъ Василій Тихонычъ. — Говорю вамъ, что собака только по-англійски знаетъ и по-русски ни слова, ну, она и ошиблась.

— А жрать-то цыпленка зачѣмъ-же?

— Да не жрала. Никогда я не повѣрю, чтобы жрала! Просто нарочно егерь говоритъ, чтобы за цыпленка съ меня сорвать. Вотъ сейчасъ приведутъ собаку и увидите вы, что положу я ей на носъ кусочекъ мяса и только пригрожу пальцемъ какъ истуканъ будетъ она сидѣть, пока не скажу «на». «На» — она отлично понимаетъ.

Петръ Михайлычъ сидѣлъ молча и зѣвалъ и даже не слышалъ разговоровъ о собакѣ, до того у него болѣла голова. Въ глазахъ ходили какіе-то круги, въ вискахъ стучали точно молотки, а затылокъ былъ какъ-бы налитъ свинцомъ.

— А здорово должно быть ты хватилъ сегодня, Петръ Михайлычъ! — взглянулъ на него молодой охотникъ и покачалъ головой.

— Охъ, ужъ и не говори! — вздохнулъ Петръ Михайлычъ.

— Такъ отпивайся скорѣй крѣпкимъ чаемъ.

— Чаю потомъ… А прежде… Охъ, не осудите только, господа… Не осуди и самъ не осужденъ будешь… Всѣ мы люди и человѣки. Вотъ чего прежде надо.

Петръ Михайлычъ протянулъ руку къ одной изъ бутылокъ въ ларцѣ Василія Тихоныча и дрожащей рукой сталъ наливать изъ нея себѣ въ рюмку содержимое.

Егерь привелъ на цѣпи собаку. Въ рукѣ онъ держалъ мертваго цыпленка.

— Еще одного цыпленка задушила, проклятая! — сказалъ онъ. — Вотъ и цыпленка нарочно несу.

— Не можетъ быть! — воскликнулъ Василій Тихонычъ, вскочивъ съ мѣста. — Это ты самъ цыпленка задушилъ.

— Ну, вотъ… Стану я божью тварь душить, да еще хозяйкино добро, у которой живу. Вотъ смотрите, на цыпленкѣ собачьи зубы-то, если вы такой невѣроятный человѣкъ, что словамъ моимъ не вѣрите.

— Да это можетъ статься хорекъ!

— Ахъ, ты, Господи! На мѣстѣ преступленія собаку захватилъ, изо рта у ней цыпленка вырвалъ. Потому только и поймалъ ее на цѣпь, проклятую, что въ чуланъ она забралась. Въ чуланѣ-то ужъ ей было не увернуться. А то-бы и по сейчасъ не поймать…

Василій Тихонычъ разсматривалъ задавленнаго цыпленка.

— Дѣйствительно, горло перекусила, — сказалъ онъ. — Діана! Какъ-же это ты такъ? Ахъ, ты тварь мерзкая!

Онъ размахнулся и хватилъ собаку цыпленкомъ по мордѣ. Собака зарычала и оскалила зубы.

— Это на хозяина-то! На охотника-то! — воскликнулъ докторъ. — Смотрите, вѣдь она васъ чуть не укусила. Ну, англійская дрессировка!

— Да, да… это оттого, что она русскихъ словъ не понимаетъ, не понимаетъ даже, за что я ее бью. Понятное дѣло, песъ англійскій, родился и воспитывался среди англичанъ.

— Позвольте, ваша милость, я ее сейчасъ привяжу въ сѣняхъ къ столбу, да арапникомъ смоленымъ разъ пятокъ вытяну — и въ лучшемъ видѣ русскій арапникъ пойметъ, — предложилъ егерь. — А когда бить буду, цыпленка передъ нимъ по ложу.

— Постой, постой… Ты можетъ быть ее отъ дичи отучишь. Тогда ужъ собака и дичь не будетъ брать, — остановилъ его Василій Тихонычъ.

— Будетъ-съ… Чего вы сомнѣваетесь! Я эѳіопскую собаку арапникомъ вышколю, а не то что англійскую. Помилуйте, вѣдь это безобразіе! Охотничій песъ и вдругъ хватаетъ цыплятъ съ насѣста и жретъ ихъ. Это ужъ ни на что не похоже!

Егерь потащилъ собаку.

— Ты только полегче, только полегче! — кричалъ ему вслѣдъ Василій Тихонычъ и вышелъ съ егеремъ вмѣстѣ въ сѣни.

Черезъ минуту раздались удары арапника и визгъ собаки. Василій Тихонычъ вернулся въ комнату и тащилъ за собой на цѣпи собаку. Та не шла.

— Ну, на говядинки, на! — совалъ онъ ей въ ротъ кусочекъ мяса.

Собака и на мясо не обратила вниманіе. Кой-какъ дотащилъ онъ ее до стола, привязалъ за ножку дивана и она сейчасъ-же спряталась подъ диванъ.

— Англичанка… Ни слова по-русски не понимаетъ, русская-то дрессировка ей даже дика вотъ это изъ-за чего, — говорилъ онъ въ оправданіе собаки.

— Однако, позвольте, милѣйшій. Вѣдь невозможно-же этому быть, чтобъ въ Англіи охотничьимъ собакамъ дозволялось по чуланамъ цыплятъ ловить, — замѣтилъ докторъ.

— Ахъ, Богданъ Карлычъ, вѣдь мы съ вами въ Англіи не были и не знаемъ, какіе тамъ порядки.

— Какъ? Въ Англіи собакамъ цыплятъ позволяютъ жрать!

— Не то, не то. Я о другомъ… Все можетъ случиться. Можетъ быть тамъ и цыплята другого вида. Вѣдь это русскій цыпленокъ. Почемъ вы знаете, можетъ быть, она, никогда не видавши русскаго цыпленка, за дичь его приняла!

— За глухаря? Ловко! Хорошая будетъ охотничья собака.

— Ха-ха-ха! — разразился хриплымъ смѣхомъ и Петръ Михайлычъ, выпившій уже двѣ рюмки коньяку, нѣсколько пришедшій въ себя и развеселившійся.

— Теперь не будетъ цыплятъ ловить! Долго будетъ русскую науку помнить! — махнулъ рукой егерь.

— Боюсь только, что ты на дичь мнѣ ее испортилъ, — сказалъ Василій Тихонычъ. — Будетъ бояться дичь брать.

— Не станетъ бояться, ежели она настоящая охотничья собака.

— Покажи-ка, покажи-ка, какіе она у тебя фокусы съ говядиной дѣлаетъ? — спросилъ Петръ Михайлычъ.

— Діана! Иси! На! — крикнулъ собакѣ Василій Тихонычъ, доставъ кусочекъ говядины изъ кармана и вызывая изъ-подъ дивана собаку, но та не шла. — Нѣтъ, безъ англійскихъ словъ ничего не подѣлаешь да и напугана она поркой, — прибавилъ онъ.

Вошелъ мужикъ Степанъ.

— Поѣдете сегодня, ваше степенство, на желѣзную дорогу? — спросилъ онъ. — Ужъ ежели поспѣвать на поѣздъ, то надо сейчасъ ѣхать.