И все же надо добавить, что "Лавка чудес" выделяется среди произведений второго байянского цикла, написанных как до, так и после нее. В этом произведении Амаду поднялся на новую поистине шекспировскую высоту обобщения. Главный герой "Лавки чудес", Педро Арканжо, постигший глубины человеческой мудрости, достигший вершин человеческого сознания, - не просто бразилец, он - квинтэссенция Человека с большой буквы, человека будущего, который стоит над национальными границами. Этого, к сожалению, критики не заметили.

      В 1973 году "Художественная литература" издает два романа первого байянского цикла: "Жубиаба" и "Мертвое море", написанные в 1935 и 1936 годах соответственно. Советские читатели знали из статей латиноамериканистов, что полюбившиеся им книги второго байянского цикла, от "Габриэлы" до "Лавки чудес", тесно связаны с ранними произведениями Амаду (271, С. 199 - 200), и теперь они имели возможность в этом убедиться.

      Как пишет в предисловии Инна Тертерян, книги второго байянского цикла есть продолжение "Жубиабы" и "Мертвого моря". Некоторые персонажи этих книг, такие как шкипер Мануэл и его подруга Мария Клара, даже появляются в книгах 60-х годов. В других случаях герои этих произведений молоды, они могли бы быть детьми Антонио Балдуино, Гумы и Ливии, героев "Жубиабы" и "Мертвого моря" и они являются таковыми, если не по крови, то по духу. Их роднит любовь к свободе, песне и морю, наивная вера и неистребимая жизнерадостность. Далее Инна Тертерян отмечает, что тридцать с лишним лет, прошедшие после написания первого байянкого цикла, не могли не изменить их автора. Он знает теперь, что социальный мир и социальный человек не перерождаются так быстро, как это случилось с героем "Жубиабы" Антонио Балдуино, что старое живуче, а новое очень долго и упорно должно бороться за свою победу.

      Несмотря на все изменения, которые прошли за годы, отделяющие первый и второй байянские циклы, мир героев, по сути, остался прежним. Все так же тяжел и опасен труд рыбаков, горька участь вдов и сирот, по-прежнему бедность, неграмотность, страх за будущее угнетает жителей баиянских окраин. Но по-прежнему звучат там смех и песни. А самое главное - "царят в этом мире дружба, человеческая теплота, солидарность" (269, С. 19).

      Сравнивая первый и второй байянские циклы, И. Тертерян отмечает, что "книги второго цикла - "Старые моряки", "Дона Флор", "Лавка чудес" - написаны увереннее, сочнее, нежели ранние романы, что вполне естественно: очень молодой в середине 30-х годов, художник достиг теперь в канун своего шестидесятилетия, высокой творческой зрелости" (там же, С. 20). Однако, продолжает Тертерян, у ранних книг есть свое преимущество, которое делает знакомство советского читателя с ними радостным событием: они проникнуты волнением и уверенностью первооткрывателя (там же, С. 20), поскольку уже в своих ранних произведениях Амаду был глубоко оригинальным творцом, а не талантливым реставратором романтической прозы. В этих романах Амаду соединил фольклор и быт, прошлое и настоящее Бразилии. Он перенес легенду на улицу современного города, услышал ее в гуле повседневности, смело использовал фольклор для раскрытия духовных сил современного бразильца. Это стало настоящим художественным открытием молодого писателя (там же, С. 17). По сути дела И. Тертерян утверждает приоритет Амаду в создании "магического реализма", раскрытии латиноамериканского "мифологического сознания".

      Еще более определенно высказывается по этому поводу Е. Гаврон в статье, посвященной 75-летию писателя: "Ж. Амаду довольно легко удалось то, что любому европейскому писателю поставило бы психологический и творческий барьер - соединение двух таких разнородных начал, как документальность и мифологичность, мышление индивидуальное и народное. Этот метод затем был освоен и разработан и другими латиноамериканскими писателями, прежде всего, Гарсиа Маркесом, но Жоржи Амаду был, тем не менее, первым" (194, С.68.).

      Как уже было сказано, впервые советские читатели столкнулись с "мифологическим сознанием" в книге "Рыцарь надежды", опубликованной на русском языке еще в 1951 году. Как мы видим, советским исследователям понадобилось более 20 лет, чтобы понять значимость феномена.

      Остается загадкой, почему тогда же, в 1973 году, не был переведен заключительный роман первого байянского цикла "Капитаны песка", столь любимый бразильцами. Это упущение со всей остротой почувствовала советская публика, когда в 1974 году по нашим экранам с ошеломляющим успехом прошел фильм американского режиссера Холла Бартлета "Генералы песчаных карьеров", поставленный по этому роману. Успех этого фильма всколыхнул новую волну интереса к творчеству Ж. Амаду. Чтобы прочитать его книги, читатели библиотек записывались в очередь, и особой популярностью в тот период пользовалась как раз "Жубиаба" и "Мертвое море", тематически самые близкие к "Капитанам песка", которые в ту пору не были доступны русскоязычным читателям.

      В этой атмосфере с огромным интересом был встречен новый роман Амаду "Тереза Батиста, уставшая воевать", напечатанный в 11и 12 номерах "Иностранной литературы" за 1975 год. Об успехе "Терезы Батисты" свидетельствует тот факт, что уже в следующем году она была переиздана в "Роман-газете", а вскоре вышла отдельной книгой. Притягательность этого произведения определяется, в первую очередь, образом его главной героини. Вот как характеризует ее в послесловии к журнальному варианту Юрий Дашкевич: "На Терезу Батисту, дикую девчонку из сертана, проданную в рабство (в середине 20 века!), выброшенную за борт буржуазного общества, обрушилось столько бед. Выпало ей на долю претерпеть нечто немыслимое, сколько кругов ада пришлось пройти" (202, С.131). Тереза Батиста - истинная дочь бразильского народа, воплотившая его жизненную силу и стойкость. Ее не смогло сломить, подавить даже самое страшное из испытаний. Простодушная, научившаяся "немногому по букварю, многому - в жизни", она не отчаялась, выдержала все то, на что обрекли ее волчьи законы капиталистической действительности. Не только выдержала, она отстаивала свои права, свое достоинство, сражалась за справедливость, за лучшее будущее, за счастье - свое и других, таких же обездоленных.

      Нельзя не согласиться с тем, что "Тереза Батиста" добавляет новую краску в "многоликую галерею женских образов", представленных Жоржи Амаду в двух десятках его романов, и "образы эти не повторяются, равно как неповторимы выполненные искусной рукой ювелира драгоценные изделия" (202, С.132). Сила и красота Терезы Батисты в том, что она учит "еще более верить в жизнь и непобедимость народа даже в то время, когда, казалось бы, исчерпаны последние силы для сопротивления" (там же, С.132).

      К сожалению, "Тереза Батиста" стала последним произведением, вызвавшим такой интерес у советской публики, и падение интереса к бразильскому писателю напрямую связано с качеством переводов. В 10-11 номерах "Молодой гвардии" за 1976 год был напечатан перевод "Капитанов песка", который так ждали почитатели Амаду. Но их постигло разочарование, в переводе не было ни красоты, ни поэзии, ни очарования "Генералов песчаных карьеров". Роман, столь любимый бразильскими читателями, на русскоязычную публику не произвел должного впечатления. Одна из причин - та, что в журнальном варианте роман был сокращен примерно наполовину. Но главная причина все-таки другая: низкое качество перевода, хотя переводчиком был все тот же Юрий Калугин, блистательно переводивший ранее произведения Амаду. Вероятно, свою роль сыграл возраст и состояние здоровья Ю. Калугина, отсутствие хорошего редактора и спешка, в которой делался перевод. "Молодая гвардия" хотела напечатать роман как можно скорее. Как бы то ни было, результат был печален, перевод производит впечатление подстрочника. Бразильцы считают "Капитанов песка" одним из самых поэтичных и романтичных произведений своей литературы, а его русский перевод оставлял обратное впечатление. Критики стараются, но не могут найти в нем ничего примечательного, выдающегося, что объяснило бы успех книги на родине писателя. Один из критиков обнаружил в нем только "отрытое обличение несправедливых порядков" (198, С.90). Отмечалось также, что характеры героев созданы автором под влиянием ранних рассказов Горького, хотя и лишены силы его социального обобщения (там же). Глава 14 К проблеме метода.