Еще в 1954 году, принимая участие в работе II Съезда советских писателей, Амаду говорил, что основной недостаток советской литературы - невнимание к человеческим чувствам (145). Однако пренебрежение определенными чувствами характерно не только для советской, но и вообще русской литературы. Ставшая крылатой фраза о том, что "все счастливые семьи счастливы одинаково", говорит о многом. А именно о том, что счастливая взаимная любовь никогда не была интересна русским писателям. Писателям, но не читателям. Последние хотели читать не только о любви трагической, неразделенной, несостоявшейся, но и о любви торжествующей, всепобеждающей и, что весьма немаловажно, чувственной. А в романе Амаду "на всем его протяжении" звучат "светлые колокола страстной и чистой любви, приносящей людям неистощимые радости и ликование духа" (185, С. 14).
В этой связи интересно сравнить восприятие творчества Амаду в Бразилии и у нас. Самые любимые в Бразилии книги - "Капитаны песка" и "Габриэла". У нас - "Красные всходы" и "Дона Флор и два ее мужа". В "Капитанах песка" бразильцы находят то, чего им не хватает в жизни и искусстве: чистой, романтической любви. В "Габриэле", первой книге, которая с такой полнотой выразила национальный бразильский характер, они видят себя. Мы увидели себя в "Красных всходах", и нашли то, что нам не хватает, в "Доне Флор".
Следовательно, люди любой страны читают и любят те книги, неважно, оригинальные или переводные, в которых они видят реальную жизнь и те качества, которые соответствуют их представлениям о жизни идеальной .
Поэтому и были приняты у нас книги Амаду с такой теплотой, потому и вошли они так органично в контекст русской литературы, что русский человек нашел там то, что свойственно и дорого ему: любовь к свободе, великодушие, бескорыстие - но еще он нашел в них то, чего ему так недостает: радостного восприятия жизни.
Неправда, что мы с бразильцами похожи. Мы отличаемся главным - восприятием мира. Для бразильцев мир полон радости - мы воспринимаем жизнь трагически и устаем от самих себя, от этой ежедневной трагедии. Это и понятно, попробуйте оставаться оптимистом на бескрайних заснеженных просторах, где по полгода не бывает ни одного солнечного дня. Не случайно во все века на Руси больше всего любили скоморохов, юмористов и КВН: они, как и водка, помогают нам забыть о безысходности существования. А бразильцев не нужно веселить: радость живет в них от рождения. В чем похожи наши народы, так это в равнодушном отношении к деньгам. Но причины этого равнодушия прямо противоположные. Мы не стремимся зарабатывать, потому что понимаем, что никакие деньги не сделают нас счастливыми; а бразильцы - потому, что и без денег счастливы.
Расскажу одну быль. В начале 90-х новорусский бизнесмен приехал в Бразилию, чтобы закупить большую (ну очень большую) партию обуви. А угодил как раз к карнавалу. А поскольку время для него - деньги, он хотел, чтобы обувь отгрузили, как можно скорее. А для этого бразильцам пришлось бы работать во время карнавала. Наш бизнесмен предлагал любые суммы, лишь бы заказ был выполнен. Так вот, ни один человек не согласился. Возможность потанцевать для них оказалась важнее толстой пачки долларов. И это в цивилизованном, затронутом глобализацией Рио-де-Жанейро. Чему же удивляться, что Габриэла отказалась от обеспеченного брака ради удовольствия плясать босиком на улице.
Этим, кстати, отличаются коммунисты Амаду от русских революционеров. Наш революционер всегда аскет. В его сердце нет иной любви, кроме любви к революции. Ради нее он отказывается от всех земных радостей и сердечных привязанностей (вспомним Рахметова, Нагульнова) и даже такого естественного чувства, как любовь к родителям (Базаров). В общем, в России так: либо ты любишь Лушку, либо мировую революцию. По-другому у нас не бывает. А в Бразилии бывает. Вот, например, Жоаким, сын Раймунды и Антонио Витора, один из главных героев "Города Ильеуса": "Радостное волнение наполняет грудь Жоакима каждый раз, как он думает о своей партии. Жоаким многое любит на свете: любит Раймунду, похожую на старое дерево, день и ночь сгибающуюся над землей, сажая и собирая какао; любит он, несмотря ни на что, и мулата Антонио Витора, который выгнал его из дома и вообще ничего не понимает. Любит Жандиру, судомойку в доме гринго Асфоры, любит гулять с ней по берегу в лунные ночи. Любит море в Ильеусе, вечера на пристани, беседы с докерами на палубах кораблей. Он любит моторы автобусов и грузовиков, любит деревья какао - виденье его детства. Но свою партию он любит по-особому. Партия - его отчий дом, его школа, смысл его жизни" (72, С.165).
Для героев Жоржи Амаду любовь к партии - это неотъемлемая часть любви к жизни, и в этом их притягательность для русского читателя. Мы любим книги Амаду за то, что они дают нам ощущение радости, праздника, гармонии с миром.
В 1972 году отмечается 60-летие писателя, и поклонники Амаду получают великолепный подарок - "Иностранная литература" печатает роман "Лавку чудес", который даже с позиций сегодняшнего дня можно назвать творческой вершиной Жоржи Амаду. Как справедливо отмечает Ю. Покальчук, "Лавка чудес" - "одно из наиболее значительных, по - своему программных произведений" Жоржи Амаду (255, С. 100). Образ главного героя, Педро Арканжо - "олицетворение всей бразильской нации" (там же) и в то же время, он двойник автора. "Конечно, не в биографическом плане... Он двойник автора в самом главном - в отношении к жизни, в жизненной позиции. Ученый по призванию и дарованию, Арканжо делает самую свою жизнь аргументом в научном споре... Так и у самого Жоржи Амаду: его книги вырастают из его жизни, из его бесконечной любви к своим землякам, к их древнему искусству, к их наивному и мудрому быту, в котором писатель участвует как равный... Книги превращаются в убеждение, в позицию в том самом споре, который ведет в романе Педро Арканжо, а в действительности вот уже много десятилетий ведет писатель Жоржи Амаду" (334, С. 20). Позиция Педро Арканжо такова: "бразильский народ создал и ежеминутно создает самобытную культуру... Негры, индейцы и белые привнесли в общий тигель новой нации свои традиции. Переплавившись в этом тигле, они дали начало новой, яркой и необычной культуре. Но тезис Педро Арканжо не только антропологический, но и социальный. Идеал Педро Арканжо, тот идеал, который он отстаивает и своими исследованиями, и своей жизнью, не страшась унижений, нищеты, угроз, - в полном смысле слова демократический идеал. Национальное и классовое в его понимании не противоречат друг другу: именно труженики Бразилии сохраняют и развивают национальную культуру, именно в быту бедняков складываются и проявляются лучшие качества национального характера" (там же, С. 21).
Раскрытие этого национального характера, народного представления о жизни и есть вклад Жоржи Амаду в мировую литературу.
Народная стихия в книгах Амаду одновременно и "утопически идеальна, и национально конкретна". Амаду бесконечно любит своих земляков, любуется их самобытностью - и хочет заразить этой любовью своих читателей. Он еще и потому ищет новые, воздействующие на сегодняшнего читателя средства, чтобы раскрыть самобытность бразильского народа, потому что уверен в ее значении для современного человека. Амаду показывает те свойства национального характера, которые нужно сохранить для создания подлинно человеческого общества. "Объяснимая исторически, национальная самобытность бразильского народа - как тема в общей симфонии человечества, где важно не упустить ни одной ноты. Воплотившись в искусство пластичное и необыкновенно привлекательное, бразильская самобытность существенно дополняет духовную жизнь 20 века" (там же, С. 26).
