Статьи 50-х годов написаны в духе эпохи с полным набором идеологических и политических штампов того времени. Книга воспринимается как одна из художественно-документальных биографий коммунистических лидеров и ставится в один ряд с такими книгами, как "Сталин" Барбюса, биографией Тельмана Вилли Бределя, автобиографией Мориса Тореза. (195, С.175)
По мнению критиков, "обращение писателей разных стран к созданию книг о народных героях нашего времени вполне закономерно. Жизнь таких выдающихся деятелей имеет поучительное и вдохновляющее значение" (174, С.256)
Однако воссоздать жизнь партийного лидера невозможно "вне истории партии, с которой слита его жизнь, истории народа, выдвинувшего его, вне истории его страны с ее социальной и политической борьбой. Поэтому такие биографии обогащают материал передовой литературы, раздвигая его до масштабов целой страны, до истории коммунистической партии, до истории народа на целых больших этапах их развития" (195, С. 176).
Именно поэтому "книга Амаду отличается широким изображением событий политической и общественной жизни Бразилии в период ее новейшей истории от Октябрьской революции до начала Второй мировой войны" (240, С.183), а этапы и факты личной биографии Л.К. Престеса "тесно и нерасторжимо связаны с национально-освободительной борьбой бразильского народа, а сам он показан как вождь народа, вдохновитель и организатор этой борьбы" (263, С. 24).
В целом, ни одна из статей (что, несомненно, является приметой эпохи) не выражает личного отношения их авторов к рецензируемой книге, - это некий утвержденный свыше образец, по которому должны воспринимать Амаду все читатели.
Для советских идеологов Ж. Амаду прежде всего является горячим патриотом своей родины, неутомимым борцом за мир, за освобождение Латинской Америки от ига американского капитала. А книги его ценны тем, что в них широко отражены социальные противоречия Бразилии - страны, "которую душат хищники американского империализма", страдания бразильского крестьянства, постепенное пробуждение народа и его борьба за национальное и социальное освобождение. (195, С.173)
Особенно умиляет следующий пассаж: "Живя в стране, где волей партии и народа пустыни превращаются в цветущие сады, мы с особой остротой воспринимаем трагедию страны огромных природных богатств, которая властью американских хищников превращается в ад нищеты" (там же, С.174).
Критика 50-х, высоко оценив книгу Амаду как "бесспорно выдающееся произведение зарубежной прогрессивной литературы" (174, С.257), рассматривает ее как одно из целого ряда явлений, как один из путей развития социалистического реализма в литературе зарубежных стран (там же, С.257), а также как переходный этап на творческом пути самого Амаду, так как "после книги о Престесе он написал два своих лучших романа - "Землю золотых плодов" и "Красные всходы" (195, С.176).
Постсталинское литературоведение об этой книге не упоминает, поскольку вообще не воспринимает ее как произведение художественное. А вместе с тем книга "Рыцарь надежды" - явление уникальное; это художественное событие чрезвычайной важности для русской культуры. Именно эта книга впервые познакомила русского советского читателя с "мифологическим сознанием", о котором так много будут говорить в 70-х после перевода на русский язык "Ста лет одиночества" Гарсиа Маркеса. А говорить об этом надо было на 20 лет раньше. Всякого непредвзятого читателя не может не поразить контраст между формой и содержанием, темой и ее реализацией в данном литературном произведении. Биографическая книга о реальном человеке, коммунистическом лидере и современнике Амаду читается как лирическое стихотворение и народный эпос одновременно.
Хотя прежние, "дооттепельные" критики отмечают, что Амаду создает подлинный эпос революционной борьбы бразильского народа, (174, С. 255), вместе с этим его книга написана в форме лирического рассказа и одновременно это документальное повествование - здесь нет писательского вымысла (там же, С. 257). Понимая также, что описывая этот "сказочный и в то же время совершенно реальный" поход колонны Престеса с выдающимся поэтическим мастерством, Амаду сумел избежать лакировки, приукрашивания и улучшения истории. (228, С. 19) Но ни один из критиков не задался вопросом, каким образом одно произведение органически соединяет в себе такие взаимоисключающие жанры, как эпос и лирику, документ и сказку. (Слово "миф" не употребляется в силу негативного отношения к мифу как явлению вредоносному и реакционному).
Вполне естественно, что критики и литературоведы затрудняются определить жанр "Рыцаря надежды".
"Трудно определить жанр книги о Престесе. Это не беллетризированная биографии, а скорее поэма в прозе, романтически приподнятое героическое повествование, то и дело прерывающееся лирическими обращениями к собеседнику". (228, С. 17)
Вероятно, все дело в том, что сама бразильская реальность не вписывается в жесткие рамки жанра. Как сказал спустя три десятилетия участник дискуссии "Опыт латиноамериканского романа и мировая литература" Л. Арутюнов, европейский жанр не выдерживает напора неординарного материала, поэтому возникает новое качество повествования. (30, С. 77)
По словам Гарсиа Маркеса, в Латинской Америке все возможно. В ней все реально. Здесь изо дня в день случаются самые невероятные вещи, поэтому латиноамериканская реальность может дать мировой литературе нечто новое (26, С. 129).
Таков материал "Рыцаря надежды". Амаду с хронологической точностью прослеживает путь колонны Престеса - даты сражений, пройденные километры. Но величие этого похода и личность его руководителя не вмещаются в рамки документа. То, что совершил Луис Карлос Престес, кажется невероятным: "Никто, ни самый завзятый игрок, ни самый сведущий из генералов, не поставил бы ломаного гроша за то, что колонне удастся пройти хотя бы сто километров. Она имела против себя значительные превосходящие ее численностью силы врага, дикую природу, полное бездорожье, непроходимые реки, горы, на которые не ступала человеческая нога, каатингу, диких зверей и ко всему этому - голод и болезни". (76,С.108-109) Но несмотря на это, 26-летний капитан инженерных войск, максимальная численность отряда которого 1500 человек, прошел с боями 26 тысяч километров за два с половиной года и выиграл 53 сражения с правительственными войсками, когда силы регулярной армии достигали до 150 тысяч, победил 18 генералов. Но даже не в этом величие похода Престеса: куда бы ни приходил "Рыцарь надежды", он "начинал творить правосудие для народа" (76, С. 137): уничтожал долговые реестры, отменял налоги, пересматривал судебные дела, освобождал невинно осужденных. И все это в стране, где фактически сохранилось рабство. Не удивительно, что в сознании бразильского народа Престес становится личностью легендарной: "он носится по сертану, как ураган, меняющий направление рек и очищающий глубины моря от гнилья" (76,С.106).
"Рыцарем надежды" назвал Престеса народ. Простые бразильцы "стали слагать легенды о колонне, распевать и рассказывать их под аккомпанемент гитар и аккордеонов... Это были задушевные песни о героизме колонны, о ее чудесных делах, о ее командире, Он изображается в них не просто человеком, его превращали в бога селв, неуязвимого для пуль, способного ходить по водам и угадывать мысли людей...Однажды в далеком селении северо-востока на ярмарке один слепой пел о Луисе Карлосе Престесе:
