Лёд у лица — виток, ещё виток, Одна опора — рука партнёра. Мир голубой, как голубой каток, Мелькают лица антрепренёров. И в этом вихре лиц и голосов, В метели бесконечной суеты Есть нить одна — основа из основ — Твоя рука, твой голос, просто — ты… Ты пальцы побелевшие сожми, Останови кружение у бездны, И если упаду — ты подними, Иначе — всё на свете бесполезно. И не успела нанизать К венчанью бусы, И не успела навязать Дела и вкусы, И не успела стать женой, С пелён вдовея, И стала белой из ржаной Под судьбовеем. Сухие выцвели глаза, Поникли плечи — И, значит, нечего сказать, И плакать нечем. Звук становится чище и глуше… Что же снова тебе не сказала?.. Говорили про дождь и про лужи, И промозглую сырость вокзала. Говорили про верхнюю полку, Про купе и сквозняк, и соседей, Про забытую в спешке футболку, И молчали, что вместе не едем… Звук растаял, сжимаю ладони, Вслед кричу, хоть теперь и не к спеху: «Оглянись! Я стою на перроне, Как бы ты далеко ни уехал…» Вот так, дружок, — ни слова в простоте — На каждый звук — аптекарские гири… Всё сбрендило в безумном этом мире — Друзья — не те, любимые — не те. Не тот трамвай мне путает маршруты. По улицам, запутанным в клубок, Бреду унылой кошкой, а минуты Сбегают, как от бабки колобок. И вроде, не болтаюсь на кресте, Но даже радость с привкусом бескормиц Не та — как утро, прерванное горном… Друзья — не те… И те, что те — не те… Начинается жизнь — к вечеру, Разложили удары — квиты мы. Очень жаль, но сказать — нечего, Все слова, как шары бритые… День уходит дождём в крапинку, Год уходит, снега выхлестав, И в тоске по делам праведным Жизнь уходит пустым выстрелом. Тянут руки ко мне нищие, Их касаньем судьба мечена… Так хотелось писать личное, Оказалось — сказать нечего. Не девочкой счастливой, Не юною женой — Усталой, терпеливой Вошла ты в город мой. Я сам в нём строил храмы И красил купола Для Самой!.. Самой–самой! А в город Ты вошла… Спокойно, отрешенно прошла по хрусталю И на призыв бессонный Сказала: «Не люблю…» Перчаток не снимая, Пригубила вино… …Есть город, храм, и знаешь, В нём пусто и темно… Я кольцо сняла, Бросила под ноги… Хорошо жила — Дай так, Боже, многим! Всё в дому с горой… Пироги да пышки, Да мужик — герой, Да звонок — сынишка! Всё легко в дому И рукам послушно. Что же, не пойму, Песне здесь так скучно? Бросила кольцо, Залилась, запела! Но темно лицо, Не повеселело… Из больницы вышла налегке — Не клеймят, тавро не ставят чернью. Не ребенок — сумка на руке — Лёгкий спутник лёгких увлечений. Тополиным пухом понеслась, Отмахнув заботы сумкой лихо, До поры ни капли не боясь, В пустоту прорвавшегося крика, До поры не думая о том, Как в те улетевшие недели Руки сына сердца снежный ком Гладили, да так и не согрели. Жизнь на память вяжет узелки: До поры бездумье, до поры… Развязать — да поздно, не с руки, А рубить — затупишь топоры… Налетела такая тоска, Что хоть вой, хоть сонеты пиши… В Белом море гуляет треска, В Чёрном море — одни голыши… Уехал друг Давид — Осталась плешь в загаре… Качает ветер дни, Как мусор на плаву… От прошлого знобит, От «нончего» — кумарит, Тошнит от болтовни И, значит, я живу! Что делать? Умнице с детства — мне Не задавай вопросов. Нравится по стерне — Вот тебе хлеб и посох. Можешь — иди босой, Плачь, матерись, кусайся. Хочешь — лечись росой. Хочешь — с горы бросайся. Трудно — врасти в траву Деревом, камнем, криком. Скучно — поймай сову И научи чирикать. Только ко мне не лезь С вечным больным вопросом: Я и сама, как взвесь, Криво лечу и косо. |
