Не рвусь к Олимпу — больше тянет к бардам, В карманах очень часто — пустота, Но не играю меченою картой И не боюсь оплачивать счета. Не смейся, середина золотая, Мне гонорар сусальный ни к чему — Я лучше снова джинсы подлатаю И у друзей до пятого займу, Чем выслужу почтительным изгибом Редакторскую милость и добро… Редакторы, скажите, вы смогли бы Отнять мою бумагу и перо? Всё войдет в берега, Как Яик и Ока По весне, Напоив заливные луга, Входят в русло. Так пейте же, пейте, Пока пить дают. Пейте впрок, как верблюды, Готовясь к пути, Чтоб до следующей речки Живыми дойти. Длинноногая Люсия, Пышногрудая Анита, Синеглазая Мария И веселая Лили Возле самой кромки моря На шезлонгах в томных позах, Как лекарство, принимают Свежий ультрафиолет. Но загар совсем некстати Первым делом липнет к носу, И поэтому Люсия, И Анита, И Мария, Послюнив клочки бумажки, Лепят светлые заплатки На носы Под громкий хохот Пересмешницы Лили. Дело в том, что от природы У Лили прекрасный носик — Тонкий носик цвета кофе Сорт «плантейшн» с молоком. Но тогда, с какой же стати Ей сидеть на солнцепеке, Вытирая капли пота Над улыбчивой губой? А Лили ужасно хочет Искупаться в Чёрном море — В самом синем море в мире И немного золотом, Но она прочла в газете Очень-очень мелким шрифтом, Что купаться в самом синем Не советуют врачи. И теперь она в сомненьях: Вдруг, намокнув в Чёрном море, Ее носик цвета кофе Станет облака белей?! И тогда уж ей прийдётся, Послюнив клочок бумажки, Под ехидный смех подружек Вешать бирочку на нос. А Люсия и Анита Тоже в страшном беспокойстве: Вдруг купанье в самом синем Им грозит большой бедой? Вдруг ужасная простуда Их в воде подстерегает, Или вывелась медуза — «саблезубый корнерот»? Только маленький крабёнок Целый день сидит в водичке И совсем не выползает На песок позагорать, Потому что он — младенец, Он родился только в среду И ещё не разбирает Очень-очень мелкий шрифт. На самом краю обретенного рая Сижу… загораю… Болтаю ногами, любуюсь маслиной, В прищур, как в прицел Заресниченный, длинный То бабочка влезет, то длинная корка, То юный папаша с мальцом на закорках, То плавная рябь надувных крокодилов — Наверное, столько не водится в Нилах И Конго, и всех Амазонках на свете, Как в этой у моря отобранной клети С усталой водой между трех волнорезов И краем песка. Очерчен раёк горизонта порезом. А в общем — тоска. Тоска. Эдемия. Витают Адамы. Им рёбра считают ревнивые дамы, Поскольку из пены рождаются девы, И каждая дева, конечно же, Ева: Легка, быстроглаза, тепла и подвижна, Свежа, омовенна и тонколодыжна, И самое время напомнить Адамам Погромче, чтоб слышали девы и дамы О возрасте, брюшке, болезнях и храпе, О том, что детишки скучают о папе, Что денег впритирку, поскольку не Крезы, И ждёт домино… Очерчен раёк горизонта порезом… А в общем — смешно. Снова листья горят, Снова город меняет обличье, Листопад–листопад, Презирая приличья, Рвёт с плеча у берёз Разноцветное летнее платье И дождинками слёз Их готовит к январским объятьям, И последним лучом Говорит им, что всё проходяще, Что зима нипочём, Если будет весна настоящей: Закипит молоком, Опьянит теплым запахом мёда, И взорвется покой, И весенние примем мы роды… Первая осенняя метель — Это ржавых листьев канитель, Под ногами рдеющий ковёр — Наш последний с летом разговор. Лютые солёные ветра Скоро нам напомнят, что пора Выше поднимать воротники: Город взят в холодные тиски. Норд потушит листьев огоньки, Ост оставит мокрые мазки На окне и вновь перечеркнёт Струйками дождя прошедший год. Ещё не время липовому цвету — Щетинятся обветренные кроны, Но по краям февральской обороны Протаивает будущее лето. И оттепель — обманка — незаметно Ведёт подсчёт доверчивых бутонов Полепестково или поладонно(??)… Ещё не время липовому цвету… |
