Секунду все мы сидели неподвижно, глядя на отца. Грейс вскочила первой, к нашему общему удивлению.

– Надо похлопать его по грудной клетке и сделать «поцелуй жизни»! – Она побежала вокруг стола к отцу и, дрожа от страха, потянула его за плечи назад, возвращая в прямое положение. А потом храбро запрокинула ему голову, набрала побольше воздуху и стала дуть ему в рот.

Мы в жизни не целовали отца в губы.

Увидев, как отважно ведет себя моя младшая сестренка, я тоже вышла из оцепенения.

– Нужно вызвать «скорую». Я наберу девятьсот девяносто девять.

– Нет, что ты, папа ни за что не поедет в больницу, – заплакала мама, хотя отец был явно не в состоянии спорить.

Я все же набрала номер. На том конце провода меня спросили, какая служба мне требуется. Я сказала, что «скорая помощь», и назвала наш адрес.

– Вообще-то нужно было вызвать еще и полицию, – сказала я затем. – Чтобы меня арестовали.

– Не будь дурочкой! – выкрикнула мама и засуетилась вокруг стола. Ее рука скользнула по черному белью с розовым кружевом.

– Убери это, Пру, живенько!

Я сунула вещички в карман платья и встала за спиной у Грейс, наблюдая, как она возится с отцом.

– Ты слишком торопишься. А еще, по-моему, нужно зажать ему ноздри.

– Попробуй лучше ты, Пру, – сказала мама.

Я сменила Грейс, хотя это было ужасно – прижиматься лицом к лицу отца, чувствовать, как его усы царапают мне губы, а вставные зубы стукаются о мои. Я вынула его вставную челюсть, чувствуя, что совершаю насилие над собственным отцом.

Потом стала пытаться мама, хотя ей это, похоже, было так же неприятно, как мне. Она все время останавливалась и боязливо взглядывала на отца, как будто опасалась, что он сейчас ударит ее за бесцеремонное обращение.

Щека у меня все еще горела от пощечины. Я принялась ходить туда-сюда по кухне, все время выглядывая в окно в ожидании «скорой помощи», как будто могла ускорить ее приезд усилием воли.

– Собери… отцу… пижаму, – попросила мама между выдохами.

– Я сейчас соберу его вещи, – торопливо сказала Грейс.

Странное занятие – укладывать пижаму, зубную щетку и фланелевые брюки для человека, который, возможно, уже мертв. Отец так и не пошевелился за все время, глаза его были полузакрыты. Мама неловко склонилась над ним и положила голову ему на грудь. Я сперва подумала, что она его обнимает, но она слушала сердце.

– По-моему, бьется. Послушай ты. Пру. Это ведь у него сердце бьется, правда?

Я не могла разобрать, что стучит у меня в ушах – моя собственная кровь или папино сердце. Было очень противно вдыхать его гниловатый запах – затхлых книг, затхлых конфет, затхлой фуфайки. Рот у него скривился, как будто он беззвучно стонал. Он выглядел глубоким стариком.

– Папа! – позвала я и расплакалась. – Папа, я не хотела тебя сердить! Прости меня! Слышишь? Прости…

В дверь постучали. Вошла бригада «скорой помощи». Меня мягко отстранили от отца, и врач стал его осматривать.

– Он умер? – всхлипнула я.

– Нет-нет! Он без сознания, дружок, но живой. Его нужно как можно скорее доставить в больницу.

– Он терпеть не может больницы, – сказала мама.

– Ничего не поделаешь, дорогая. Мы не можем оставить его здесь в таком состоянии. Вы поедете с нами?

– Конечно, это мой муж.

– А девочки? Им бы лучше остаться дома.

Мама взглянула на нас и закусила губу.

– Хочешь, я поеду с тобой, мама? – спросила я.

Мама глубоко вздохнула, обхватив руками свою огромную грудь.

– Нет, оставайся, детка, и присматривай за Грейс. Я позвоню вам из больницы. Будьте умницами… и постарайтесь не волноваться.

Санитары погрузили отца на носилки и понесли к машине. Мама тащилась следом с его вещами в сумке. Мы с Грейс спустились за ними по лестнице и прошли через магазин, словно какая-то экзотическая процессия. Через дверь было видно, как санитары погрузили носилки в машину и помогли маме подняться туда же.

Китайцы стояли на пороге своего ресторана, наблюдая за происходящим. Они сочувственно закивали нам.

– Ваш папа? – Женщина показала себе на сердце.

Когда «скорая» отъехала, они предложили нам зайти посидеть у них.

– Нет-нет, большое спасибо, нам ничего не нужно, – твердо сказала я.

Грейс пихнула меня в бок, когда мы вернулись к себе.

– А я хотела посмотреть, как там у них. И они бы нас, наверное, угостили чоу-мейн и чоп-суэй. Мне так хочется попробовать. – Тут она зажала рот рукой. – Это я не всерьез! Папа прав – я настоящая обжора. Какой ужас, Пру! Я не могу поверить, что это все на самом деле, а ты?

– Помнишь, когда мы были маленькие, и папа в наказание рано отправлял нас в постель, и мы сворачивались клубочком и воображали себя кем-нибудь другим?

– Да, мне больше всего нравилось, когда я была Кайли Попка, а ты – Дженет Айр. Я пела, ты рисовала, и мы жили в собственном пентхаусе, – вздохнула Грейс. – Ты всегда так здорово выдумываешь.

– Может быть, в этом и нет ничего хорошего. Это отвлекает от настоящей жизни, и в конце концов начинаешь верить в собственные выдумки. Я вот купила лифчик и трусики, потому что вообразила себя такой, как девушки в журналах. А когда отец начал ругаться, я представила себя маленькой Джейн Эйр перед мистером Броклхерстом – и погляди, что я наделала.

– Он поправится, Пру. Врач же сказал, что он просто без сознания. Может, папа просто упал в обморок, потому что сильно на тебя разозлился.

– Не будь дурой, Грейс. Он не просто упал в обморок.

– Как бы там ни было, ты в этом не виновата. Он не из-за тебя заболел.

– Из-за меня! Как я могла разговаривать с ним в таком тоне!

– Ты была молодцом! У меня бы ни за что не хватило храбрости. Но я раздражаю папу гораздо больше, чем ты, потому что я такая толстая и глупая. Конечно, он тебя любит больше, – сказала Грейс без тени обиды.

– Я думаю, тут папа не прав. Ты гораздо, гораздо лучше, чем я. У меня ты точно любимица, Грейси. – Я обняла сестру.

Мы долго сидели обнявшись, а потом отстранились друг от друга и с тревогой переглянулись. Тишина в кухне казалась гробовой, хотя старый холодильник громко гудел, а часы тикали. Мы уставились на минутную стрелку, не спеша переползавшую от цифры к цифре.