На другой день все забыли про эту задачу, и сам Капустин забыл, наверно, но когда начался урок арифметики, он сидел очень грустный. Его соседка ни с того ни с сего подняла руку:
– Спросите Мишу, Нина Дмитриевна.
– Я его вчера спрашивала.
– Ну вот же… он и хочет исправиться.
– Скоро будет контрольная, пусть исправляется.
А контрольная была трудная. Только ничего, все решили. И Миша её решил. Значит, с двойкой было покончено и можно бы про неё больше не вспоминать. Но о ней вспомнили, и вот как.
Вскоре назначили сбор звена. Звеньевая Валя Савчук сказала:
– Мы соревнуемся с третьим звеном. Значит, мы должны лучше их учиться и работать. Учимся мы неплохо, а должны ещё лучше, потому что они учатся тоже хорошо. А чтобы мы лучше учились, мы должны помогать отстающим.
– А кто у нас отстающий?
– А отстающих у нас нет.
– А кому же мы помогать будем?
– Вот я и говорю, – продолжала звеньевая, – что у нас нехорошо получается: помогать некому.
– Ну это же хорошо, – сказал Шурик, – что нет отстающих.
– Это, конечно, хорошо, но тогда звено будет плохо работать, раз не будем помогать…
Да, положение было трудное. Обсуждали его и так и этак, а выходило одно: соревнования не выиграть. Тут и вспомнили Мишину двойку.
– Но он её исправил. – Ззвеньевая вздохнула: – Вот если б не исправил, мы бы ему помогали.
– Да зачем? – сказал Сковородкин. – Он сам с ней быстро покончил.
– Ну да. Три дня она только и была, – сказала Савчук невесело. – Мы даже сбора не успели собрать.
В третьем звене другое дело. Там есть такой ученик, которому всё звено помогает. И в классе с ним остаются, и домой ходят. Валиной сестре хорошо там звеньевой быть. А Валя просто не знает, что делать.
– Давайте нахватаем двоек, – предложил Сеня Гиндин. – А потом начнём их исправлять.
– А что? – поддержал Сковородкин. – Никто и не узнает, какие это двойки.
Это они придумали, конечно, так, для смеха, но звеньевая очень возмутилась и сказала, что это будут нечестные двойки, а отметки надо получать честно. Опять поговорили, поговорили про Мишу и решили переходить ко второму вопросу. В этом вопросе стояли внеклассные мероприятия. Это значит: помогать младшим, собирать макулатуру и металлолом. Решили собирать макулатуру завтра же. Но тут вышла временная задержка из-за сильных декабрьских морозов.
Глава 9
Новогодние стенные газеты всегда бывают самые лучшие. Оно и понятно: они с Дедом Морозом. Но такую ещё не видали. Её внесли перед уроками сестры Савчук, причем Галя входила в дверь спиной и так и шла задом наперёд, держа двумя руками широкий рулон, а Валя с другого конца несла этот рулон, сдвинув брови и растопырив локти. За ними важно выступала Шурикова соседка Вера с портфелями Вали и Гали. Все, конечно, бросились к газете. Дед Мороз был сделан аппликацией. Никто не знал, что аппликация – это такая красота! Парчовая шапка у Деда блестела так, словно она обледенела и как будто поэтому она была такая жёсткая, задубелая. Хотелось прижать к ней палец и посмотреть, какая под ним получится проталинка. Но самое главное – борода. Серебристая, капроновая, она занимала весь правый верхний угол, всю половину и даже свисала ниже листа.
Весь класс прямо с ума сошёл, когда увидел такую газету. Все галдели, лезли вперёд, тянули руки, чтобы потрогать.
Галя и Валя Савчук сразу стали красные, лохматые, отбивались локтями и коленками и кричали: «Тише! Не давите!» Сеня Гиндин всех расталкивал, оттаскивал назад, орал почему-то:
– Ишь, бездельники, лежебоки! Бросились на готовенькое!
Сам он ничего ещё для газеты не сделал и только теперь должен был прикрепить её кнопками. Когда он пролез к стене и встал на учительский стул, оказалось, что кнопки у него пропали.
– Что за злые шутки? – кричал Гиндин со стула. – Мишка, ты не проглотил?
– Нет, – сказал Капустин и закрыл рот.
– Чиж! Не у тебя в кармане?
– Нет.
Коробка с кнопками нашлась у самого же Сени, и газета была повешена на стену. Вот тут-то и стало видно, и какая шапка, и какая борода, и что она занимает всю правую половину листа.
Когда вошла Нина Дмитриевна, она сказала: «Ох!» – и остановилась у газеты. А все зашумели и засмеялись, потому что все поняли, что Нина Дмитриевна не ожидала такой красоты, потому что она даже не заметила, что забыла поздороваться и положить журнал на стол. А так и стояла минуту, а может, больше, а когда повернулась, то потёрла ладонью об ладонь и сказала:
– Ах, как у нас хорошо, ребята. Вроде морозец и пахнет хвоей. И вроде мы все румяные, правда?
– Правда! – закричали ребята.
Вот какая была газета. С ней стало веселее, интереснее, только задачи решать стало трудно. Арифметика совсем не лезла в голову, когда тут такой Дед Мороз и пахнет хвоей.
Капустин дольше всех вздыхал над задачкой и глядел на газету. И, кажется, совсем забылся, серебряная борода, наверно, его прямо приколдовала, потому что он так на неё засмотрелся, что ручка у него выкатилась из ослабевших пальцев и покатилась по парте. Он схватил её уже на коленях.
У Шурика задача тоже не решалась, а вместо этого получились стихи:
Здравствуй, Дедушка Мороз,
Что ты нам в мешке принёс?
Он показал их соседке Вере. Она подумала и написала на той же промокашке:
Ничего я не принёс,
Отвечает Дед Мороз.
«Как это ничего, а мешок?» – написал на другой стороне Шурик. Тут Нина Дмитриевна отобрала промокашку, а Шурик стал решать задачу. Лопаты, лопаты… в первой бригаде лопаты, во второй, в третьей, и не поймёшь, сколько всего лопат. Наконец получилось.
– Восемнадцать! – прошептал Шурик Деду Морозу.
– Ты что? Двадцать три, – удивилась Галя Савчук.
– Тихо, тихо, – сказала Нина Дмитриевна, но было уже поздно.
«Как же так?» – думал Шурик и глядел на Деда Мороза. А тот подмигивал своим хитрым весёлым глазом, мол, соображай, Чижов, что к чему. И Шурик сообразил: конечно, двадцать три, потому что он забыл прибавить пять лопат, про которые узнал в первом вопросе. Он их быстренько прибавил, и всё в порядке, задача решена. Так-то, Дедушка Мороз, мы соображаем, когда надо.
На перемене все снова стояли у газеты, и многие потирали руки, как Нина Дмитриевна. Снова читали поздравления. Вот сорока с круглым чёрным глазом держит в клюве телеграмму и просит Веру, Шурикову соседку, научить её тараторить. Вера – первая мастерица трещать, а бедная сорока двух слов связать не умеет.
Все смеялись, только Вера сказала сердито прямо в чёрный сорочий глаз:
– Ничего я не первая. Олька первее.
И для Оли была телеграмма. От Буратино: «Олечка-Шмелёвочка! Будь добренькая-предобренькая, отдай свои кляксы. Я поступаю в школу, а какой же первоклассник без клякс? Отдай, прошу очень-преочень». А дальше были весёлые карикатуры про драчунов и лентяев, а Дед Мороз лукаво щурился: как, мол, узнаёте себя?
А Шурику казалось, что Дед Мороз говорит: «Так-то, Чижик, в другой раз не будь разиней».
Удивительная это была газета.
И вот на другой день, как только ребята вошли в класс, они увидели, что вместо левого угла газеты, где была хрустящая, с инеем, Дедова рукавица, которая держала развязанный мешок, из которого сыпались разные шутки, телеграммы и эти… эпиграммы, так вот вместо этого угла не осталось уже ничего почти до самой нижней кнопки.
