Мы находимся на пути к решению половой проблемы. Каким оно будет, я не знаю, но я доверяю врождённому здравомыслию человечества и раскрывающейся цели Бога. Может быть, решение придёт благодаря правильному образованию в нашей школе и правильному отношению родителей во всём мире к своим детям, мальчикам и девочкам. Нынешнее же отношение основано на страхе, невежестве и умалчивании. Должно наступить время, когда педагоги и родители будут открыто и прямо обсуждать с молодыми людьми факты жизни и отношения между полами, и я вижу, что это время быстро приближается. Молодые люди очень здравомыслящи, но из-за своего невежества часто попадают в затруднительное положение. Если они узнают факты — грубые, неприкрашенные факты — они будут знать, что делать. Все эти глупые разговоры о том, что детей находят в капусте или их приносят аисты, и тому подобные подходы к половой проблеме, а их много, оскорбительны для человеческого интеллекта, а ведь наша молодёжь в высшей степени интеллектуальна.

Лично мне хотелось бы, чтобы каждого мальчика и девочку в подростковом возрасте приводили к понимающему врачу, и он рассказывал бы им всё, как есть. Я хотела бы, чтобы молодому поколению прививалось уважение к своей функции будущих родителей следующего поколения, и хотела бы, чтобы сегодняшние отец и мать (я обобщаю) предоставляли молодым людям больше свободы разрешать собственные проблемы. Мой опыт говорит, что им можно доверять, если они знают факты. Средние мальчик и девочка изначально не испорчены и не пойдут на риск, если знают о нём. Я хотела бы, чтобы врач проводил беседу о половой проблеме с мальчиками и девочками с точки зрения родительских функций, 203] опасности беспорядочных половых сношений, и предупреждал их относительно гомосексуализма, который является одной из величайших бед, с которыми сегодня сталкиваются мальчики и девочки. Если молодым сообщены факты и показана ясная картина, то мы, как правило, можем им доверять, хотя, откровенно говоря, я не положилась бы на родителей, потому что они преисполнены страха и не доверяют своим детям.

Всё это предварительные рассуждения, потому что в следующие годы мне, естественно, пришлось столкнуться с проблемой отношений между мальчиками и девочками. У меня три очень привлекательные дочери, и вокруг них стали собираться мальчики, так что теперь не только массы людей постоянно посещали мой офис, но и много мальчиков приходили в мой дом, и именно там я научилась понимать и любить обе эти группы. Я доверяю молодому поколению, уважаю и люблю его.

Примерно в это время мы переехали из Риджфилд Парк в Стамфорд, Коннектикут. У одного из наших друзей, г-на Грэма Фелпс-Стокса, был пустой дом на Лонг Айленд Саунд, и он разрешил нам жить в нём бесплатно несколько лет. Этот дом был гораздо приятней и больше, чем в Риджфилд Парк, и лично мне он понравился. Я всегда вспоминаю утреннюю пору там. На верхнем этаже была большая комната, прямо над помещением для прислуги. Окна в ней выходили на три стороны, — там я жила и работала. С нами жила Крейги. Хотя накапливалось ужасно много домашней работы, девочки подросли и стали оказывать гораздо больше помощи по дому. Мы с Фостером большую часть недели проводили в Нью-Йорке, так как за девочками могла присмотреть Крейги. Те уже вошли в подростковый возраст и были очень красивыми, и мы решили, что совершенно невозможно отдать их в среднюю школу. Население Стамфорда состояло в то время в основном из иностранцев, и три 204] очаровательные белокурые девочки были почти беззащитны против итальянских мальчиков, которые везде за ними ходили. Я изложила эту проблему одной своей богатой подруге, и она оплатила их обучение в Лоу Хейвард Скул. Это была частная школа для девочек из высших классов, и они посещали её, пока мы не уехали из Стамфорда.

Я не могу припомнить всех мальчиков, собиравшихся у нас. Двое из них всё ещё наши друзья и иногда навещают нас, хотя оба женаты и у них свои семьи. Они по временам наведываются к нам, и всегда каким-то образом создаётся та счастливая, глубоко сокровенная атмосфера, которая устраняет всякое напряжение и позволяет нам оживить тесную дружбу, независимо от того, как давно мы виделись в последний раз. Других я забыла. Они появлялись и исчезали. У меня осталось яркое воспоминание о том, как я сидела по ночам в своей комнате с тремя сторонами из стекла, ожидая огней машины как знака того, что мальчик везёт девочку обратно домой. Моё ожидание очень досаждало дочерям, но я всегда чувствовала, что, с психологической точки зрения, так было надо. Я, как мать, всегда знала, где девочки, с кем они и когда должны вернуться домой, и я никогда не сожалела о своей настойчивости в этом вопросе. Но я часто жалела о потерянных часах сна. Все три девочки никогда не давали мне настоящего повода для беспокойства и недоверия к ним, и теперь, когда они замужем и живут собственной жизнью, я хотела бы воспользоваться возможностью сказать, какими милыми и здравомыслящими, какими понимающими и скромными они были.

Так летели годы. Период с 1925 по 1930 был годами становления, трудностей, радостей и роста. О них мало что можно сказать. Это были самые заурядные годы: годы работы, учреждения и стабилизации Школы Арканов, опубликования книг Тибетца и формирования вокруг нас группы мужчин и женщин, бывших не только нашими верными друзьями, которые и поныне работают вместе с нами, но и преданными служителями человечеству.

205] Мы редко выезжали летом, так как дом стоял у пролива и имел свой собственный пляж, и девочки могли от души плавать и собирать моллюсков. Я стала мастерицей в приготовлении супа из моллюсков. Благодаря любезности друга у нас была машина, так что мы могли ездить в Нью-Йорк и куда угодно. Практически каждое воскресенье мы принимали дома гостей и друзей, и в доме часто бывало двадцать-тридцать человек. Мы усаживали их как попало: молодых и пожилых, людей с положением и без всякого положения, и я считаю, что все отлично проводили время. Мы делали пирог и пунш, чай и кофе, и всякий, кто бы он ни был, должен был в конце дня нам помогать: мыть посуду и прибирать гостиную.

У нас были кошка и собака — исключительные индивидуалисты. Полицейский пёс, внук Рин Тин Тина, был очень породистым. Считалось, что он нас защищает, отпугивая бродяг и оборванцев, но от него не было никакого проку. Он всех любил и любого оборванца мог впустить к нам домой. Он был очень тонкого воспитания, весьма сенситивным и легко возбудимым, и его постоянно приходилось поить бромом, чтобы держать его нервы в порядке. В нём не было ни капли злобности, и все обожали его. Кот же никого не любил, кроме меня. Это был огромный и совершенно великолепный кот, которого мы подобрали беспризорным, когда он был ещё крошечным котёнком. Он ни с кем не общался, кроме меня. Он принимал пищу только от меня. Он отказывался входить в дом, если меня не было внизу, так что в конце концов Фостер соорудил для него лесенку из сада до окна моей спальни и отверстие в шторе, чтобы он мог попасть ко мне в комнату; с того момента он был совершенно счастлив и никогда не пользовался никакой дверью, а всегда взбегал по лесенке прямо ко мне в постель.

Работа быстро расширялась в эти годы. Муж начал издавать журнал “Бикон” (“Маяк”), что отвечало реальной потребности и делается по сей день. Я обычно читаю шесть-восемь публичных 206] лекций в год, и так как входная плата раньше не взималась, я легко могла собрать аудиторию в тысячу человек. Однако, со временем мы пришли к выводу, что большинство людей, посещавших мои лекции, были попросту те, кого в Нью-Йорке называют “летунами”. Они слоняются с одной бесплатной лекции на другую, без разбору, и не получают никакой реальной пользы от того, что слушают. Поэтому пришло время, когда мы решили брать плату за мои лекции, пусть даже всего по двадцать пять центов. Аудитория сразу сократилась наполовину, и это доставило нам большое удовлетворение. Те, кто приходили, делали это потому, что хотели слушать и учиться, и с ними стоило говорить.