Одна из батарей Королевской Конной Артиллерии располагалась в то время в Ньюбриджских казармах, и мужчины батареи (с которыми я познакомилась летом на полигоне) просили меня приходить к ним каждый вечер в Армейскую воспитательную комнату. Это означало, что нужно было быть там в шесть вечера и возвращаться поздно вечером, так как они добились для меня разрешения проводить евангельское собрание у них после закрытия войсковой лавки. После основательного обсуждения было 62] решено, что я могу принять их предложение, и каждый вечер я крутила педали велосипеда после отвратительной британской еды, называемой “плотный ужин с чаем”. Возвращалась я между одиннадцатью и двенадцатью ночи, эскортируемая двумя солдатами, причём каждый вечер мужчины в батарее распределяли, кто должен сопровождать меня обратно, получая необходимое разрешение. Я никогда не знала, войдут ли в мой эскорт приличные, достойные доверия солдаты-христиане или какие-нибудь мерзавцы. Полагаю, они бросали жребий, кому провожать меня домой, и если жребий выпадал пьянице, его заботливые товарищи неусыпно следили, чтобы он в тот день не заглядывал в войсковую лавку. Тем не менее, представьте себе молодую девицу с ужасно тепличным, викторианским воспитанием, возвращающуюся на велосипеде заполночь с двумя Томми, о которых она ничегошеньки не знает. Однако ни разу не было произнесено ни слова, могущего оскорбить и самую чопорную старую деву, и мне это очень нравилось!

Всякий вечер компания из войсковой лавки набивалась ко мне в комнату. Я не делала никаких попыток пригласить их на собрания, и мы ладили друг с другом. Именно там я научилась проводить различие между выпивохами. Есть, конечно, задиристые пьянчуги, и немало бывало пьяных драк, куда я непременно встревала — без всякого, впрочем, ущерба для себя. Люди этого типа никогда не вредили мне, и я никак не страдала от своего вмешательства. Военные полицейские обычно приглашали меня помочь успокаивать таких людей. В этом я стала крупным экспертом. Но есть ещё любвеобильные пьяницы, и вот они вызывали у меня неприкрытый ужас. Я никогда не знала, что они сделают или скажут, и научилась ходить так, чтобы между нами всегда стоял стул или стол. Укротители львов обнаружили, что крепкий стул, отделяющий их от раздражённого льва, очень полезен, и я с полным основанием могу рекомендовать его в данном случае. С мрачным пропойцей иметь дело гораздо труднее, но такие встречаются реже. Есть выпивохи, у которых от спиртного заплетаются ноги, и надо отличать 63] их от тех, кому оно ударяет в голову; каждый требует своего обращения. Часто, когда я работала среди солдат, военные полицейские просили меня помочь доставить домой пьяного солдата. Они держались не на виду, но под рукой, и в спектакле участвовали мы с пьяным солдатом, выписывающие кренделя на дороге. Вообразите ужас моей тёти, если бы она увидела это несусветное перемещение, но я делала всё “ради Христа”, и мне никогда никто не пытался хамить. Хотя мне ох как не понравилось бы, если бы я увидела одну из моих девочек в аналогичном положении, ибо чувствую: что хорошо для гусыни, не всегда хорошо для гусёнка.

У меня была разнообразная работа: нужно было вести счета, изготавливать букеты в читальном зале, писать письма для солдат, проводить бесконечные евангельские собрания и ежедневные молитвы, усердно штудировать свою Библию и быть очень, очень добродетельной. Я покупала все книги, которые могли помочь мне проповедовать лучше, например, “Проповеди для проповедников”, “Наставления для наставников”, “Учение для учеников”, “Работы для работников” (да-да, у меня были книги с этими четырьмя названиями), и прочие с такими же соблазнительными броскими заголовками. У меня было сильное искушение опубликовать книгу под названием “Идеи для идиотов”, я даже начала её, но так никогда и не написала. Насколько могу судить, я хорошо ладила с моими сотрудницами. Сильное чувство собственной неполноценности приводило к тому, что я всегда ими восхищалась, и это надёжно отсекало всякую зависть.

Однажды утром Элиза Сэндс получила письмо; оно, как я заметила, сильно взволновало её. Руководитель работы в Индии, Теодора Шофилд, чувствовала себя плохо, и ей, по-видимому, необходимо было вернуться домой отдохнуть. Но похоже, её некем было заменить. Сама Элиза Сэндс была уже в возрасте, а Еву Магир нельзя было послать. Мисс Сэндс со своей обычной прямотой сказала, что будь у неё деньги, она послала бы меня, потому что “даже 64] если вы и не вполне подходите, вы лучше кого бы то ни было”. Путешествие в Индию стоило в те дни изрядных денег, а мисс Сэндс нужно было оплатить возвращение Теодоры. В своей обычной самодовольной религиозной манере я заявила: “Если Бог предназначил мне ехать, Он пошлёт денег”. Она взглянула на меня, но ничего не ответила. Два-три дня спустя, когда мы сидели за завтраком, я услышала её возглас, когда она вскрыла письмо. Затем она протянула конверт мне. В нём не было ни письма, ни какого-либо указания на отправителя. А лежал банковский чек на пятьсот фунтов с написанными поперёк него словами: “На работу в Индии”. Никто из нас не знал, откуда пришли деньги, но мы приняли их как посланные Самим Богом. Проблема проезда была таким образом решена, и мисс Сэндс снова спросила, поеду ли я в Индию ради неё немедленно, подчеркнув, что я, конечно, не лучшая кандидатура, просто ей в данный момент некого больше послать. Иногда я думаю, не мой ли Учитель послал мне деньги. Ибо мне важно было поехать в Индию, чтобы усвоить определённые уроки и подготовить почву для работы, которую, как Он мне сказал за несколько лет до этого, я могу для Него сделать. Я этого не знаю, да никогда и не спрашивала у Него, потому что этот факт не из тех, что имеют значение.

Я написала родным, спрашивая, могу ли я ехать, — я бы поехала в любом случае, просто хотелось поступить правильно и по крайней мере быть вежливой. Моя тётя, г-жа Клэр Парсонс, написала, что предпочитает, чтобы у меня был обратный билет, — и я взяла обратный билет. Затем я поехала в Лондон, чтобы купить всё необходимое для Индии; не нуждаясь в то время по-настоящему в деньгах, я покупала всё, что хотела, испытывая потрясающее удовольствие. Я безусловно сильно транжирила. Между прочим, когда сундуки с моими новыми вещами прибыли в Кветту, в Белуджистан, я обнаружила, что всё их содержимое похищено и подменено отвратительными, грязными тряпками. К счастью, я 65] взяла многое с собой, тем не менее я усвоила свой первый важный урок, гласящий: вещи эфемерны. Однако, любя хорошо одеваться — что я и до сих пор люблю, — я послала за другим комплектом одежды.

Сестра с тётей проводили меня в Тильбюри Докс, и я должна признаться, что никогда не получала большего наслаждения, чем во время трёхнедельного плавания в Бомбей. Я всегда любила путешествовать (как все Близнецы) и, будучи в то время ужасным мелким снобом, упивалась тем, что на моём шезлонге (одолженном одним из дядей) значится титул. Мелкие детали льстят мелким умам, а мой ум был тогда очень мелким — практически спящим.

Я отлично помню ту первую поездку. Кроме меня, за обеденным столом собирались две женщины и пятеро на вид состоятельных и очень искушённых мужчин. Мы, три женщины, очевидно, нравились им, но лично меня они ужасно шокировали. Они говорили об азартных играх и бегах, много пили, играли в карты и — что хуже всего — никогда не молились перед едой. Первая же трапеза ошеломила меня. После ленча я ушла к себе в каюту и горячо молилась за то, чтобы иметь силы поступать правильно. За обедом мужество изменило мне, и я была вынуждена молиться ещё больше. В результате на следующее утро во время завтрака я произнесла речь, постаравшись прийти в кают-компанию до появления двух других девушек, но в присутствии всех пяти мужчин. Я была в полном смятении и чувствовала себя чрезвычайно неловко, но сделала то, что, по моему мнению, сделал бы Иисус. Я оглядела мужчин и выпалила нервно и поспешно: “Я не пью и не танцую, не играю в карты и не хожу в театр; я знаю, что вы возненавидите меня, и думаю, будет лучше, если я уйду и сяду за другой стол”. Воцарилась мёртвая тишина. Затем один из мужчин (с очень громким именем, поэтому не буду его называть) встал, протянул мне руку через стол и сказал: “По рукам! Если вы будете терпеть нас, то и мы будем терпеть вас и очень постараемся быть хорошими”. У меня было 66] самое восхитительное путешествие. Мужчины были невероятно любезны со мной, и я вспоминаю их с нежностью и признательностью. То было прекраснейшее путешествие в моей жизни, а я шесть раз за пять лет совершила путешествие между Лондоном и Бомбеем, так что у меня был опыт. Хорошо ли провели время эти мужчины — другое дело, но они были безупречно предупредительны ко мне. Один из них позднее доставил мне много религиозной литературы для Солдатского дома. Другой любезно прислал чек на крупную сумму, а третий, высокопоставленный железнодорожный чиновник, оформил мне бесплатный проезд по железным дорогам Индии, которым я пользовалась всё время, когда жила там.