Источником героизма и самоотверженности севастопольцев в такой «страде» являлся их горячий патриотизм. По справедливому замечанию Л. Н. Толстого, «из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина»[80]. Такой причиной могла быть для защитников Севастополя только любовь к Родине. Воспринимая оборону города как защиту Родины от нашествия иноземных захватчиков, простые русские люди не щадили сил для отражения этого нашествия и стояли насмерть.

Герои обороны Севастополя — черноморские пластуны. Слева направо: Сидор Белобров, Димитрий Горленко, командир 2-го батальона подполковник Головинский, хорунжий Даниленко, Макар Шульга, Андрей Гиденко, урядник Иван Демяненко, Лука Грещев Худ. В. Тимм.

Совершенно иная картина наблюдалась в лагере союзников, солдаты и матросы которых сражались в Крыму только из страха перед наказанием или в надежде на грабеж. В противоположность боевому содружеству солдат и матросов на бастионах Севастополя, у союзников царила постоянная вражда не только между англичанами и французами, но даже между отдельными родами войск в каждой армии. В противоположность смелому тактическому новаторству защитников города, в боевых приемах союзников господствовали рутина и косность. В противоположность отваге и героической самоотверженности севастопольцев, солдаты и матросы противника формально относились к своим обязанностям на войне, стремились любой ценой уклониться от непосредственного участия в бою. Севастопольцы часто с удивлением отмечали, например, что достаточно было одного залпа по осадным работам, чтобы вражеские солдаты, пользуясь, очевидно, этим благоприятным предлогом, немедленно спрятались в укрытие на всю ночь. В атаки английских и французских солдат гнали нередко пьяными.

В результате, несмотря на все свои усилия в течение почти целого года, две сильнейшие державы того времени так и не смогли взять русский город, не являвшийся даже крепостью в строгом смысле этого слова. Сотни тысяч своих солдат и офицеров потеряли союзники в боях под Севастополем, а поставленной цели не добились. Оставив по стратегическим соображениям Южную сторону города, русские войска держали и ее, и весь Севастопольский рейд под огнем своих батарей Северной стороны.

Последние месяцы героической обороны Севастополя, приковавшей к себе основные силы антирусской коалиции, совпали по времени с серьезными неудачами, которые союзники снова потерпели на Балтике, на Тихоокеанском побережье России и в Закавказье.

На Балтику был вторично послан англо-французский флот в составе 52 паровых линейных кораблей и фрегатов, а также большого числа мелких и вспомогательных судов. Командовавшие флотом адмиралы Дундас и Пено, сменившие Непира и Парсеваль-Дешена, решили на этот раз не ограничиваться блокадой Балтийского побережья России, а во что бы то ни стало прорваться к Кронштадту через минные заграждения русских и разгромить сосредоточенный там русский Балтийский флот. Однако при разведке на подступах к Кронштадту четыре парохода англичан подорвались на минах, причем, по свидетельству очевидца, «все четыре упомянутые судна были настолько сильно повреждены, что должны были искать спасения в доках и не принимали более участия в военных действиях»[81]. В итоге командование союзников вновь отказалось от мысли решить судьбу кампании в генеральном морском сражении у Кронштадта.

Длительное время после этого Дундас и Пено не могли придумать, что им предпринять далее: возвращаться с Балтики ни с чем означало для них разделить судьбу Непира, а атаковать русские крепости было сочтено слишком рискованным, тем более что русские войска гораздо основательнее приготовились теперь к их обороне, чем в предыдущую кампанию, когда нападение вражеского флота застигло их врасплох.

Не отваживаясь на сражение с русскими вооруженными силами, союзники, по примеру предыдущей кампании, продолжали нападать на мирные прибрежные селения, грабили и предавали их пожару. Тактика англофранцузских эскадр в подобного рода нападениях была чисто пиратской: приблизившись к какому-либо городу, нападающие высылали обычно парламентеров, которые требовали от жителей города пресной воды и продовольствия, а заодно узнавали, нет ли поблизости русских отрядов. Когда была очевидна безнаказанность близкого подхода к берегу, английские и французские корабли с небольшой дистанции открывали огонь по городу, не щадя ни жилых домов, ни других строений. В течение июня — августа 1855 г. были подвергнуты артиллерийскому обстрелу Бьорке, Нарва, Пернов, Нюстад, Раумо, Ловиза, Котка и другие города, причем два последних сильно пострадали от пожаров.

Попытки же нанести поражение русским отрядам, оборонявшим побережье, попрежнему не приносили союзникам успеха. В середине июля 1855 г. русские войска сбросили в море английский десант, пытавшийся высадиться неподалеку от Выборга. Через несколько дней береговые батареи русских обратили вспять английские суда у города Фридрихсгам и у устья Западной Двины. В августе 1855 г. англичане вторично потерпели неудачу при попытке овладеть городом Гамле-Карлебю.

Наконец, оба адмирала союзников нашли способ избавиться от перспективы позорного возвращения без всяких результатов. Они решили подвергнуть бомбардировке с моря крепость Свеаборг, но не рискуя при этом своими кораблями, т. е. ведя огонь с предельно дальней дистанции, недосягаемой для более мелких по калибру орудий крепости. 9 и 10 августа на протяжении 45 часов англофранцузский флот, находясь на расстоянии свыше трех километров, непрерывно бомбардировал крепость. Дальность дистанции, действительно, избавила корабли союзников от существенных повреждений, но зато и бомбардировка не дала сколько-нибудь серьезных результатов. Не удалось ни разрушить укрепления Свеаборга, ни уничтожить русские корабли, стоявшие в его гавани. От бомбардировки сгорело лишь несколько жилых домов и различных строений, принадлежавших мирным гражданам.

«С военной точки зрения Свеаборг почти не потерпел ущерба, — отмечали в связи с этим К. Маркс и Ф. Энгельс. — Вся эта история сводится к акту, материальные результаты которого едва ли оправдали произведенные на него издержки и который был предпринят отчасти потому, что Балтийскому флоту (союзников. — И. Б.) надо было что-нибудь сделать перед возвращением домой…»[82].

Поздней осенью 1855 г. англо-французский флот покинул Балтийское море. Вторая «Балтийская экспедиция» оказалась такой же безрезультатной, как и первая.

Важную роль сыграли подводные минные заграждения русских и в военных действиях на Черном море, когда англо-французский флот в начале октября 1855 г. попытался прорваться к городу и порту Николаев, чтобы разрушить там русские верфи. Сосредоточив свыше 90 боевых кораблей (в том числе несколько впервые появившихся тогда бронированных пловучих батарей), союзники после ожесточенной бомбардировки принудили к сдаче гарнизон форта Кинбурн, расположенного у входа в Днепро-Бугский лиман, и двинулись, было, дальше, но, узнав о том, что в самом лимане имеются минные заграждения, — повернули назад.

Столь же неудачно закончилась вторая экспедиция союзников на Тихоокеанское побережье России. На этот раз они направили сюда 23 военных корабля против двух военных кораблей и трех вооруженных транспортных судов русских. Весной 1855 г. англо-французский флот во второй раз появился перед Петропавловском-на-Камчатке, но нашел его опустевшим: жители и гарнизон города заблаговременно эвакуировались, пробившись на кораблях через льды в открытое море в самом начале весны. Никаких трофеев противнику в городе не досталось, и оставаться в нем на зимовку не имело смысла.