Запасы пороха и снарядов, вследствие слабости военной промышленности крепостной России и отсутствия хороших путей сообщения, всегда были в Севастополе очень ограниченными, и недостаток их чувствовался на протяжении всей прошедшей зимы, так как подвозились они с большими перебоями. Нахимов еще 14 марта 1855 г. объявил в своем приказе по гарнизону, что «трата пороха и снарядов составляет такой важный предмет, что никакая храбрость, никакая заслуга не должны оправдывать офицера, допустившего ее»[67]. Но лишь начавшаяся бомбардировка показала, в какое неравное положение попадали теперь севастопольцы при артиллерийской дуэли: на каждое их орудие приходилось в среднем всего 100 снарядов — в восемь раз меньше, чем у противника.

Снарядный голод угрожал севастопольцам полной катастрофой при продолжении бомбардировки. Поэтому русским пришлось резко сократить темп стрельбы и отвечать на каждые два-три выстрела противника одним выстрелом, а на некоторых батареях и вовсе оберегать скудный запас пороха в ожидании штурма. Одновременно русские прибегли к крайнему средству — начали спешно вынимать порох из ружейных патронов.

Вторая бомбардировка Севастополя продолжалась англичанами и французами вплоть до 18 апреля; их командование тщетно пыталось «заставить молчать крепостную артиллерию»[68]. За это время союзники выпустили по городу 168 700 снарядов, а русские ответили только 88 700 снарядами. Нехватка боеприпасов у севастопольцев не позволила им на сей раз добиться полного подавления осадных батарей противника, как это имело место при первой бомбардировке. Но и «заставить молчать» русскую артиллерию с ее более высокой организацией огня осаждавшим не удалось. Штурм Севастополя опять был отложен на неопределенное время.

Несмотря на этот новый успех защитников Севастополя, для русского командования после второй бомбардировки стало очевидным, что продолжение артиллерийского состязания без достаточного количества боеприпасов будет сопряжено с огромными потерями, тем более, что весенняя распутица еще более усложнила доставку в Крым пороха и снарядов, и русским артиллеристам приходилось теперь уже отвечать одним выстрелом на четыре-пять выстрелов противника. В связи с этим Горчаков признал нецелесообразным продолжение обороны Южной стороны Севастополя и в очередном донесении царю поставил вопрос о необходимости эвакуации ее, но разрешения на это не получил.

В ночь на 23 мая генерал Пелисье, сменивший Канробера на посту главнокомандующего французской экспедиционной армией после провала второй бомбардировки Севастополя, бросил на русские траншеи, расположенные на кладбище перед Городской стороной, сразу две свои дивизии общей силой до 10 тысяч штыков. В траншеях здесь дежурило, как обычно, лишь несколько десятков стрелков, которые немедленно отступили на запасные позиции. Но затем французские колонны, тоже как обычно, попали под убийственный ружейно-картечный огонь главной оборонительной линии и были отброшены контратакой подоспевших русских резервов под командованием Хрулева.

Пелисье проявил необычайное упорство в стремлении овладеть траншеями. Он повторял атаки семь часов подряд, и траншеи пять раз переходили из рук в руки. Лишь к утру французы вынуждены были окончательно отступить, потеряв убитыми и ранеными почти половину своего отряда — вдвое больше, чем севастопольцы.

На следующую ночь, по показаниям пленных, ожидалось повторение атаки противника на том же направлении более крупными силами, и Хрулев потребовал, чтобы ему прислали подкреплений. Но вместо подкреплений он получил приказ Горчакова ни в коем случае не принимать нового боя в траншеях, а отвести войска за главную оборонительную линию. Приказ был выполнен. Передовые укрепления севастопольцев перед Городской стороной перешли в руки французов.

Ровно через две недели — 7 июня — осаждавшие перешли в наступление и перед Корабельной стороной. Для атаки люнета и редутов Пелисье выделил теперь пять пехотных дивизий общей силой до 40 тысяч штыков — почти вдвое больше, чем защитники города имели на всей Корабельной стороне. Атаке предшествовала артиллерийская подготовка (третья бомбардировка Севастополя), которая длилась свыше полутора суток и обратила все три укрепления в развалины. Затем 39 французских батальонов ринулись на два русских батальона, державшихся в развалинах укреплений, и окружили их, вместе с подошедшими к ним на помощь подкреплениями. Вслед за тем часть атакующих устремилась на Малахов курган, пытаясь с хода взять штурмом Корабельную сторону. Положение оборонявшихся стало критическим и было спасено только благодаря стойкости русских воинов и исключительной оперативности Нахимова и Хрулева.

Нахимов в момент штурма оказался по своему обыкновению на самом опасном месте. Он прибыл на Камчатский люнет, чтобы ободрить его защитников и лично ознакомиться с обстановкой на наиболее угрожаемом направлении. Убедившись в том, что люнет окружен со всех сторон подавляющими силами противника, он, с присущим ему хладнокровием, немедленно приказал заклепать оставшиеся орудия и, несмотря на сильную контузию осколком снаряда в спину, сам повел солдат и матросов в штыки. Одушевленная присутствием любимого начальника, горстка защитников люнета прорвалась на штыках к Малахову кургану, а преследовавшие их отряды французов попали под картечный огонь русских орудий. Одновременно пробились к своим и остатки гарнизона редутов.

После этого картечью в упор французы были отброшены от Малахова кургана, а контратака свежих батальонов Хрулева, незадолго перед тем назначенного командующим войсками Корабельной стороны, заставила врага бежать и из некоторых захваченных было ими русских передовых: укреплений. Развалины редутов снова перешли в руки севастопольцев, но затем были окончательно оставлены ими, так как удерживать их далее не представлялось возможным.

Обе стороны начали подготовку к решительной схватке.

Готовясь к отражению генерального штурма, защитники Севастополя прежде всего позаботились обеспечить возможность переброски резервов с Городской стороны Севастополя на Корабельную и обратно. Это было особенно важно, так как время и направление главного удара противника были неизвестны. Между тем мост на судах через Южную бухту, построенный еще в октябре предыдущего года и бывший с тех пор важнейшим средством сообщения между обеими сторонами города, был поврежден снарядами противника во время второй бомбардировки и легко мог быть разрушен снова при артиллерийской подготовке штурма осаждавшими. Поэтому Нахимов распорядился построить через Южную бухту еще один мост — на бочках, которые в случае повреждения можно было сравнительно легко заменять новыми.

Для отражения штурма решено было применить полевые орудия, что существенно усиливало огонь обороны. Во-первых, полевые орудия можно было легко вкатывать на огневую позицию перед самым началом штурма, укрывая их от повреждений во время артиллерийской подготовки. Во-вторых, их легко можно было перекатить на наиболее угрожаемое направление. В-третьих, они могли вести огонь прямо через вал и имели больший радиус обстрела, чем тяжелые крепостные орудия, стрелявшие через амбразуры. В-четвертых, они значительно превосходили последних по скорострельности, а это было чрезвычайно важно при отражении атак картечным огнем. Кроме того, к устью Килен-балки были выдвинуты шесть пароходо-фрегатов, что давало возможность надежно прикрыть огнем с фланга подступы к первому и второму бастионам Корабельной стороны.

Штурм был начат англичанами и французами на рассвете 18 июня после усиленной артиллерийской подготовки (четвертой бомбардировки Севастополя). Четыре французские дивизии общей численностью свыше 30 тысяч штыков должны были атаковать первый и второй бастионы Корабельной стороны, а также Малахов курган. Четыре английские дивизии (около 15 тысяч штыков) направлялись против третьего бастиона. Кроме того, несколько французских батальонов демонстративной атакой должны были сковать силы русских на Городской стороне. Между тем защитники города имели на Городской стороне только 24 тысячи пехотинцев и несколько тысяч артиллеристов и саперов, а на Корабельной стороне — всего 20 тысяч пехотинцев, т. е. в два раза меньше, чем готовился бросить на нее противник.