— А может, обеих, если Кулак и Фурия не против! — выкрикнул Рваный Дайн, и зал взорвался хохотом, и король Эмерус первый.

Наконец Эмерус утихомирил веселье и приобнял героя.

— Видишь, Реджинальд, — сказал король, — похоже, тут мы все согласны. Ты заслуживаешь исполнения желания, будь то оружие, или мифриловый доспех, или бочка пива, это в моей воле. Если это танец с девушкой, то тут, конечно, ей решать, ну а если речь идет о двойняшках Опустившийся Молот, тогда, сдается мне, их папаша захочет перекинуться с тобой парой слов.

Все опять засмеялись, и на этот раз даже Бренор присоединился к остальным.

— Но твое дело объявить желание, а наше — исполнить его, провозгласил король Эмерус. — Назови его! Морадин благословил тебя, а кто мы такие, чтобы с ним спорить?

При этих словах улыбка разом исчезла с лица Бренора, оно застыло, поскольку юноша пытался скрыть гримасу. Слова Эмеруса: «Морадин благословил тебя» — обрушились на него, словно брошенный великаном камень, оскорбляя его чувства, напоминая о тщетности всех усилий, о несмешной шутке, ставшей реальностью для Малыша Арр Арра.

Вскипающая ярость свела судорогой желудок и острой болью пронзила сердце. Морадин благословил его? Единственное, на что Бренор был способен, — это не начать проклинать Морадина прямо перед всеми, сию же минуту!

— Реджинальд? — вопросил король Эмерус, и лишь тогда Бренор понял, что прошло уже немало времени. Он перевел взгляд с. короля на публику, на Увин, Рваного Дайна, и Огнуна, и остальных членов разведывательного отряда, включая Кулак и Фурию, которые стояли рядышком и широко улыбались ему, глаза их предвкушающе блестели.

Он взглянул на Парсона Глейва, и ничего ему так не хотелось, как сбежать с помоста и отчитать жреца, сказать ему, что все это просто шутка, что Морадин играет ими, насмехается над ними и равно смеется над их победами и поражениями.

Но он не сделал этого.

И он знал, чего хочет, хочет сильнее всего: вновь очутиться в Ируладуне, проститься с Кэтти-бри, Реджисом и Вульфгаром, войти в пруд и отправиться в Дом Дворфа за заслуженной наградой.

Но король Эмерус не мог даровать ему этого, и внезапно ему в голову пришла другая мысль.

— Попасть в Мифрил Халл, — сказал он. — Вот мое желание.

Король Эмерус, широко улыбаясь, начал было отвечать, но осекся, когда до него дошел смысл просьбы юного дворфа, и лишь молча уставился на героя вечера. Вокруг воцарилась тишина, многие недоуменно пожимали плечами.

— Мифрил Халл? — переспросил король.

— Да, — подтвердил Бренор и добавил, чтобы рассеять замешательство, поскольку просьба и впрямь была неожиданной: — И бочонок вот этого, — и поднял, пивную кружку с остатками «Веселого мясника».

Разумеется, это было то, что публика ожидала услышать, и ее смущение улетучилось под радостный рев толпы.

Значит, два желания! — объявил король Эмерус. — Быть по сему! — И толпа возликовала вновь, кроме сестер Опустившийся Молот, как заметил Бренор — казавшиеся слегка разочарованными.

Бренор продолжал улыбаться и отхлебнул добрый глоток «Веселого мясника», но все это было да вида, чтобы поддержать нелепый фарс с участием его поддельной личности. На самом деле он был поглощен собственными мыслями, взвешивая, чего будет ему стоить в эмоциональном плане исполнение его просьбы, возвращение в Мифрил Халл, где он дважды был королем.

Он нутром чувствовал, что должен вернуться туда, хотя и не слишком понимал почему.

***

Весна достигла своего расцвета и повернула к лету, но Бренор не осуществил свою мечту — ни весной, ни летом, ни вообще в этом году. Парсон Глейв не отпускал его, настаивая, что раны юного дворфа слишком серьезны для столь опасного и тяжелого похода. Бренору хотелось возразить; теперь, когда он объявил о своем плане возвратиться в Мифрил Халл, его желание попасть туда только возросло. Но он не мог, поскольку Парсон Глейв сказал и ему, и королю Эмерусу, что Реджинальд может стать обузой в этом путешествии.

И поэтому король Эмерус посоветовал набраться терпения, а Бренор без возражений согласился.

По правде говоря, что могли значить эти несколько месяцев, пусть даже год?

Итак, он сосредоточился на том, чтобы снова стать здоровым и сильным, и в конце лета вновь приступил к тренировкам. Он также проводил как можно больше времени с Увин, поскольку ее поведение на приеме научила его одной важной вещи: возможно, он никогда не будет ощущать себя ее сыном, Реджинальдом Круглым Щитом, но и бедная Увин никогда не сможет видеть его никем иным. Он нес ответственность за нее, испытывал чувство долга перед нею и не намеревался от этого отказываться. Как бы он ни был зол на Морадина и иных богов, он не должен проявлять враждебность или безразличие к этой женщине, от которой не видел ничего, кроме безоговорочной материнской любви.

Однако к концу зимы года Темного цикла мрак снова начал сгущаться над Бренором, и к началу 1479 года, по летоисчислению Долин — года Нестареющего, терпение рыжебородого дворфа совсем иссякло.

День за днем он приставал к старшим с вопросом, когда же пойдет первый караван из твердыни Фелбарр в Мифрил Халл, и множество раз встречался с Парсоном Глейвом, дабы удостовериться, что жрец не изменит своего недавнего решения касательно полной готовности Реджинальда к походу.

За всю свою жизнь, эту и прошлую, Бренор еще не чувствовал себя настолько готовым.

Он знал, что становится все вспыльчивее и несдержаннее, его терпение давно иссякло. Кулак и Фурия начали избегать его.

Однажды в начале второго месяца, алтуриака, во время учебного боя Бренор едва не раскроил череп противнику, настолько силен был удар его учебного оружия.

— Ну вот что, хватит! — заявил вскоре после этого Рваный Дайн, выйдя на тренировочную площадку, весь красный, с вытаращенными глазами и пеной на губах. Он бросился к стойке с оружием и выхватил деревянный топор, потом подскочил к Бренору.

— Давай против меня! — велел он.

— Мое занятие окончено, — ответил Бренор и отвернулся — и Рваный Дайн влепил удар ему по спине, заставив качнуться вперед.

Бренор выпрямился и глубоко вздохнул. Он заметил, что остальные воины отошли в сторонку и уставились на него. Он медленно повернулся к Рваному Дайну.

— Ну, давай! — потребовал ветеран.

Бренор широко развел руками, словно спрашивая; зачем?

— Целый год ты хандришь, плюешься и взбрыкиваешь! — заявил Рваный Дайн. — Тебе что, так чертовски не терпится убраться отсюда?

Бренор провел по лицу рукой и не моргая уставился на ветерана.

Рваный Дайн швырнул топор и круглый щит под ноги Бренору, потом схватил со стойки второй комплект.

Бренор взглянул на оружие, фыркнул и сверкнул глазами на Рваного Дайна.

— Клангеддину это угодно, — заверил его ветеран.

Бренор снова фыркнул.

И ушел.

Придя домой, он ни слова не сказал Увин, просто прошел мимо нее в свою комнату и принялся заталкивать одежду в мешок. Он не сомневался, что его поведение на тренировочной площадке повлечет за собой некие последствия, но также достаточно хорошо знал традиции дворфов, чтобы понимать: его не смогут лишить обещанного путешествия в Мифрил Халл.

— Клангеддин, — сплюнул он, набивая мешок, — надеюсь, тебе понравилось это представление!

— Тебе так не терпится покинуть меня? — долетел от дверей голос Увин, и Бренор поднял взгляд и увидел ее печальное лицо.

Он зажмурился и уставился в пол, изо всех сил стараясь отделить свою клокочущую ярость от того чувства, которое он испытывал к этой доброй женщине, отделить боль из-за ложных посулов Морадина и прочих богов от реальных радостей ни в чем не повинных дворфов.

— Не тебя, — прошептал он и вновь взглянул на Увин, и теперь уже на его серые глаза навернулись слезы, Он тряхнул головой, бросил мешок, подбежал к женщине. И обнял ее. — Ты была для меня всем, и даже больше. — И долго держал в своих объятиях, пока не затихли ее всхлипывания.