— Где другие дети? — спросил он у любимой дочери.

— Ищут меня, — призналась Рукия. — Чтобы сделать меня чернее.

— А, — отозвался Нирай. Рукия была более светлокожей, чем большинство бединов, светлее даже своей матери, Кавиты. Густые вьющиеся волосы ее тоже были более светлого оттенка, и среди светло-каштановых локонов обильно проглядывала рыжина вместо обычного для бединов темно-каштанового или даже черного как смоль цвета волос.

— Они дразнят меня, потому что я другая, — сказала она.

Нирай подмигнул ей и потер рукой свою лысую макушку.

— Не такая уж другая, — возразил он.

Рукия улыбнулась. Отец рассказывал ей, что светлые волосы она унаследовала по его линии, хотя, добавлял он, будем надеяться, его дочь не потеряет их, как он потерял свои. Малышка не до конца верила этой истории, поскольку другие говорили ей, что волосы у Нирая были черны, как небо в беззвездную ночь в туннелях возле Мифрил Халла, но тем более была признательна отцу за его слова.

— Они станут кидать в меня комьями грязи и бросят в яму, — пожаловалась она.

— Грязь прохладная и мягкая, — сказал Нирай.

Рукия опустила голову:

— Они стыдят меня.

Она ощутила, как отцовская рука взяла ее за подбородок, приподняла голову, заставляя смотреть в его черные глаза, столь непохожие на ее синие.

— Никогда не стыдись, моя Рукия, — проговорил он. — Ты будешь, как твоя мать, красивейшей женщиной среди десаи. Тахнуд старше тебя. Он уже видит эту правду о Рукии, и это волнует его, хотя он сам этого не понимает. Он хочет не опозорить тебя, но всецело завладеть твоим вниманием, пока ты не станешь достаточно взрослой для замужества.

— Замужества? — переспросила Рукия и чуть не расхохоталась, прежде чем сообразила, что подобная реакция будет выглядеть неподобающе для ребенка ее лет. Совладав со смехом, она поняла, что по меркам племени бединов Нирай, пожалуй, прав. Ее родители не числились среди племенных вождей, но тем не менее были людьми весьма уважаемыми, владеющими хорошей палаткой и достаточным количеством животных, чтобы собрать надлежащее приданое, даже для Тахнуда, чья семья занимала высокое положение среди десаи и которого расценивали как будущего вождя. Ему едва исполнилось десять, а он уже командовал детьми, даже теми, кого вот-вот формально начнут считать взрослыми, старше него на два года.

«Тахнуд Дубуджеб — главарь детской банды десаи», — подумала, но не сказала Рукия. Он использует жертв вроде нее, чтобы усилить свою позицию, — без сомнения, с полного одобрения своего самодовольного папаши и властной мамочки.

Ей пришло на ум нанести визит в палатку Дубуджебов, когда племя наконец угомонится на ночь. Быть может, ей удалось бы пронести несколько разозленных скорпионов...

При этой мысли она не смогла сдержать смешок, представив, как голый Тахнуд с воплями вылетает из своей палатки вместе со скорпионом, намертво вонзившим свое жало ему в ягодицу.

— Так-то лучше, малышка Зибрийя. — Нирай погладил ее по голове, назвав ласковым прозвищем, означавшим также название изумительной красоты цветка, обнаруженного среди выветренных скал в тени дюн. Он явно неправильно истолковал ее внезапную веселость, и Рукии подумалось — уже не в первый раз, — что сказали бы Нирай и Кавита, узнай они, что на самом деле таится под этой пятилетней наружностью?

— Сюда! — Это был голос Тахнуда, он приближался; похоже, его обладатель разгадал наконец хитрость Рукии.

— Беги! Беги! — шутливо подтолкнул ее Нирай. — И если тебя испачкают грязью, все равно улыбайся и знай, что у нас довольно воды, чтобы отмыть тебя дочиста!

Рукия вздохнула, но и в самом деле помчалась прочь и поняла, что сделала это очень вовремя, услышав смех отца и гомон Тахнуда и остальных, ввалившихся внутрь. Она подумала о множестве способов, которыми могла бы избавиться от них, но отцовский смех заставил ее выкинуть эти мрачные мысли из головы.

Она позволит им поймать себя, и забросать грязью, и бросить в грязевую яму.

Ради традиций бединов, шутливых правил, соблюдения которых племя десаи требует от своих детей.

Ради Нирая.

***

Опустившись на колени перед небольшой расщелиной в выветренных скалах — узким проходом, ведущим к более широкому месту, защищенному от ветра и песка каменными стенами, — Унтарис не смог сдержать редкозубой улыбки. Они прошли здесь уже несколько раз, даже не заметив этой трещины, настолько хорошо скрывали скальные тени узкий ход.

— Это могло остаться со времен Разилита, — заметил Алпирс, говоря о древнем городе, правившем когда-то этим краем. — Некоторые многолетники очень живучи.

Унтарис покачал головой и протиснулся внутрь, очутившись в маленьком потайном садике, укрытом среди камней. «Умно», — подумал он. За местом ухаживали — и ухаживали хорошо, и многие цветы, душистые и трепещущие, похоже, были высажены совсем недавно.

— Видеть? — спросил Джинджаб. — Как Джинджаб говорить вам, да?

— Здесь недостаточно воды, чтобы поддерживать жизнь во всех этих растениях, — сказал Унтарис своим спутникам. Он коснулся крупной красной розы и медленно сжал пальцы, комкая лепестки и разрывая их на части.

— Значит, кто-то приносит сюда воду, — предположил Алпирс.

— Не «кто-то», — настаивал Джинджаб. — Девчонка.

— Это ты так говоришь, — скептически бросил Алпирс. Он повернулся к напарнику, куда лучше знакомому с садоводством, нежели он сам, и поинтересовался, сколько воды нужно каждый день для всех этих цветов.

— На пустынном солнцепеке? — Унтарис пожал плечами. Он оглядел садик, примерно десяти шагов в длину и вполовину меньше в ширину: сплошь нежные растения, цветы, лозы, даже небольшое кипарисовое деревце со стриженой верхушкой, притеняющее южную часть потайного цветника.

— Ребенку столько не принести, — решил Унтарис, и оба шадовара повернулись и уставились на Джинджаба.

— Она не носить вода! — настаивал бедин-осведомитель. — Никогда не видеть. Джинджаб этого не говорить!

— Но ты утверждаешь, что это ее сад, — заметил Алпирс.

— Да, да.

— Как же тогда она выращивает его без воды?

— М-много вода вокруг Разилит, — пробормотал бедин и огляделся, словно ожидал увидеть текущий по саду ручей, скрытый под листьями.

— Земля сырая, — доложил Унтарис, растерев комочек между пальцами. — Но источника здесь нет.

— Значит, рядом, — упорствовал Джинджаб.

— Или девочка создает ее, — добавил Алпирс, и они с Унтарисом пожали плечами. В конце концов, она была смертной избранной бога, насколько они поняли.

— Однако сад устроен и тщательно обихожен, — подчеркнул Унтарис. — Растения аккуратно подстрижены, и я не вижу тут ни сорняков, ни пустынной растительности. А они были бы, имейся здесь и в самом деле источник воды неподалеку.

— Значит, кто-то усердно присматривает за ним, — согласился Алпирс.

— Девчонка! — стоял на своем Джинджаб. — Джинджаб вам говорить. — Он не сводил глаз с драгоценного игала, подвешенного к поясу Алпирса.

— Может, приляжем здесь и подождем, когда она вернется? — спросил Унтарис.

Алпирс покачал головой:

— Я уже достаточно налюбовался на Разилит и нанюхался вони этих бединских собак. — Он повернулся к Джинджабу. — Ее зовут Рукия?

— Да, да, Рукия. Дочь Нирая и Кавиты.

— Она приходит сюда? Только она?

— Да, да. Только она.

— Днем или ночью?

— Днем. Может, и ночью, но Джинджаб видеть только днем.

Алпирс и Унтарис переглянулись.

— Далековато от лагеря десаи, — заметил Унтарис. — Долгая прогулка для маленькой девочки.

В этот миг во тьме взревел лев, и его угрюмый рык эхом отразили скалы.

— Долгая прогулка по опасным местам, — добавил Алпирс.

— Львы, они ей не мешать, — перебил Джинджаб, снова с несколько безумным видом и с прежним отчаянным бединским акцентом. — Я видеть, она идти прямо мимо них, а они спать в трава.

Алпирс жестом позвал Унтариса за собой и двинулся прочь из потайного сада. Потом остановился, сердито взглянул на Джинджаба и велел старику: