Спустившись на восьмой этаж, Хок зашел к себе в номер и щелкнул выключателем. В маленькой комнате пахло несвежим бельем, грязными носками, ромом и табачным дымом. Ховард Беннет, владелец-скряга, заходил в комнату, пока Хок был на работе, и выключил кондиционер, чтобы сэкономить электричество. Хок сунул вилку кондиционера в розетку и врубил его на полную мощность.

Потом стянул с себя пиджак, выложил на крышку старенького комода револьвер, наручники и короткую дубинку, включил портативный черно-белый телевизор и плеснул в стакан, в котором по ночам хранил вставную челюсть, немного бренди. По телеку показывали «Семейную вражду», и Хок в очередной раз задумался о том, что вкладывают в понятие «семья» американцы. Надо же так назвать семейную викторину! В соревнующихся командах было по пять человек, но ни в одной из них не было ни отцов, ни матерей. Были дяди, кузены, супруги кузенов, а в одной из противоборствующих команд даже числился подросток, который настолько отличался от остальных игроков, что, скорее всего, приходился им не родственником, а соседом.

В дверь к Хоку постучали. Он вздохнул, спрятал стакан с бренди позади фотографии, на которой были изображены дочки, и поплелся к двери. В предыдущий раз к нему стучалась миссис Голдберг из 409-й. Она пришла жаловаться на бывшего мужа, который тайком пробрался в ее комнату, пока миссис Голдберг смотрела телевизор в вестибюле, и похитил расческу с перламутровой ручкой, доставшуюся миссис Голдберг в наследство от матери. Хок тогда спустился в номер миссис Голдберг и отыскал расческу в нижнем ящике комода.

— Он специально ее туда спрятал, — сказала миссис Голдберг.

Когда Хок доложил об этом инциденте мистеру Беннету, тот лишь расхохотался в ответ. Оказывается, муж миссис Голдберг умер пятнадцать лет назад.

Хок повернул дверную ручку.

За руль села Сьюзен. Дороги были свободны, и Сьюзи довольно лихо промчалась по Киллиан, свернула на Олд Катлер — зеленую улицу с густой тропической листвой, — миновала Фейрчайлд Гарденс, на которой по крыше автомобиля захлестали низко нависшие ветки, выехала на Коконат Гроув и повернула на север.

Проехав Вискайю, она повернула на Саут Дикси, затем через Брикелл-авеню выбралась на Бискейн-бульвар и по дамбе направилась в Майами-Бич. Отель «Эльдорадо» находился неподалеку от ресторана «Стоун Крэбз», а этот ориентир был хорошо знаком Сьюзен, поэтому она без труда отыскала старый отель на берегу залива.

— Жди меня в машине, — сказал Фредди, когда Сьюзен припарковалась позади «Эльдорадо».

— Ты скоро?

— Не знаю. Если он дома, то вернусь через пару минут, если нет — то буду его дожидаться. Ты просто сиди и жди.

— А радио можно включить?

— Нет. Не надо привлекать к себе внимание. Перестань задавать глупые вопросы.

Фредди вошел в вестибюль, где старик Цукерман всучил ему бумажную салфетку. Френгер кивком поблагодарил старика, тот опустился в кресло, закрыл глаза и тут же задремал. Какие-то старушки собрались перед телевизором в дальнем конце вестибюля, а в противоположном углу четверо латиносов стучали костяшками домино по старому раздолбанному столику, освещенному старомодной настольной лампой с абажуром в виде огромных розовых лепестков с золотистыми прожилками. Все мужчины были одеты в грязные футболки и джинсы. У одного из игроков лицо было обезображено шрамом, который тянулся через левую щеку от виска до подбородка. Очевидно, бедолагу пытались зарубить мачете. Пальцы и руки кубинцев были испещрены татуировками.

— В каком номере живет сержант Мозли? — Фредди протянул десятку человеку со шрамом.

— Последний этаж. — Кубинец ткнул пальцем в потолок. — Номер 809. Грасиас, сеньор.

— Он дома? — спросил Фредди, а затем повторил свой вопрос по-испански: — А каза?

Кубинец проигнорировал вопрос, поджал губы и уставился на костяшки домино. Фредди схватил его за запястье, разжал пальцы кубинца и забрал десятку обратно.

— Си, сеньор, — спохватился человек со шрамом. — А каза.

— Крутой парень, — сказал Фредди, возвращая кубинцу десятку, и опять перевел свои слова на испанский: — Ун омбре дуро!

— Деспотико! — кивнул человек со шрамом, и кубинцы дружно засмеялись.

Фредди пересек тускло освещенный вестибюль и вызвал лифт.

Подойдя к двери 809-го номера, Фредди вытащил револьвер, постучался и, отпрянув в сторону, прижался спиной к стене. Хок Мозли открыл дверь и, никого не увидев, выглянул в коридор. Фредди размахнулся и врезал Хоку по челюсти рукоятью револьвера. Хок начал заваливаться набок. Фредди еще раз двинул Хока кулаком по физиономии, и вставная челюсть Хока, выпав изо рта, запрыгала по пыльному линолеуму. Фредди положил вставную челюсть в карман пиджака и втащил бесчувственное тело в комнату. Закрыв за собой дверь, он ударил Хока ногой, сломав тому здоровую челюсть. У Хока изо рта и из носу потекла кровь.

Фредди снял пиджак и присел на неприбранную кровать. Надо немного остыть. Рубашка его вся взмокла от пота, а Фредди не хотел портить новый пиджак. Жужжавший в окне кондиционер производил больше шума, нежели холодного воздуха.

Здесь, в Майами, была такая высокая влажность, что любое телодвижение сопровождалось обильным потоотделением. Чтобы взмокнуть до такого состояния в Калифорнии, нужно по меньшей мере полчаса тягать штангу. У Фредди было такое ощущение, будто ему приходится дышать через мокрое полотенце.

В комнате царил чудовищный беспорядок. «Ну и свинья», — подумал Фредди. Грязный бежевый ковер был покрыт кофейными пятнами и усыпан крошками, сальные простыни посерели, корзина для белья, стоявшая в углу, не вмещала всю грязную одежду, и она громоздилась неопрятной кучей возле раздвижной балконной двери, которая была затянута фольгой, чтобы отражать палящие солнечные лучи. Судя по температуре в комнате, экран из фольги был бесполезен.

В платяном шкафу Фредди обнаружил два комплекта полицейской униформы в пластиковых мешках, выходной черный костюм и еще два костюма из поплина. На «плечиках» висело с полдюжины чистых рубашек, одна выходная сорочка белого цвета и три галстука.

В нижнем ящике комода оказались одноконфорочная электроплитка, маленькая кастрюля, нож, вилка, три банки консервированного супа с лапшой, пакетик соленых орешков, полбуханки ржаного хлеба, четыре яйца в коричневой картонке, банка растворимого кофе и бутылка острого соуса. В других ящиках лежали аккуратно рассортированные по папкам газетные вырезки, трусы фирмы «Фрут оф зе Лум», черные фильдекосовые носки, несколько футболок, потертые шорты и пара красно-синих кроссовок. Похоже, у копа единственная пара обуви — черные туфли, в которые Мозли сейчас обут. Хотя, сообразил Фредди, он может хранить вторую пару на работе, в личном шкафчике.

Как бы там ни было, полицейский жил исключительно бедно, что привело Фредди в недоумение, ибо на крышке комода лежал пропуск к богатству: полицейский жетон. Тут же валялись наручники, удостоверение личности в потертой кожаной обложке, небольшая дубинка и револьвер 38-го калибра в кобуре. Обыскав карманы Хока, Фредди обнаружил в них ключи, пачку сигарет «Кулз», коробок спичек, восемьдесят центов мелочью и бумажник, в котором были несколько визиток, восемнадцать долларов и кредитная карточка «Мастеркард». Там же в бумажнике находились два маленьких фотоснимка, на которых были изображены те же девочки, что и на фотографии, стоявшей на комоде, — только на маленьких снимках девочки были младше. Во внутреннем кармане пиджака нашелся блокнот, но Фредди, пролистав его, не смог ничего попять, поскольку Мозли пользовался одному ему известными сокращениями.

Фредди снова присел на кровать и, взвесив в руке короткую дубинку, легонько ударил себя по ладони. Даже этот легонький удар оказался чрезвычайно болезненным. Двадцатисантиметровая дубинка была наполнена внутри крупной дробью.

Как-то раз, в Санта-Барбаре, какой-то полицейский огрел примерно такой же дубинкой Фредди по ноге. Причем бить Фредди было не за что: он сидел, закованный в наручники, в коридоре полицейского участка. Коп ударил Фредди потому, что ему так захотелось. Походя. Фредди было очень больно. Вся нога онемела, и он еле сдержал тогда слезы.