Виктор Райтнер вытер со лба выступивший внезапно пот и откинулся в кресле. Покосившись в сторону секретаря, по-прежнему невозмутимо внимающего видеокнигу, сторожко потер левую сторону груди — у него отчего-то вдруг физически ощущаемо заныло сердце. Но секретарь Председателя, при всей внешней занятости, уловил-таки его движение, поднял голову и задал тот же вопрос, что и в первый раз:

— Инженеру Второго класса что-либо угодно?

— Нет-нет, — Райтнер перевел дыхание и поднялся из-за стола. — Показалось — душновато тут у вас…

— Усилить вентиляцию?

— Нет-нет… Я бы вышел на минутку, прогулялся, если еще имею сколько-нибудь времени.

— Точного времени встречи Председатель не назначил… — Секретарь задумался. — Тебе просто предложено познакомиться с записями инженера-практиканта Карпатова. Так что, думаю… Тут у нас, рядом, чудесный парк. Выход здесь вон, через фойе.

— Благодарю. Я ненадолго.

Райтнер суетливо выбрался из-за стола, прошел длинное фойе из голубого стекла и очутился в тополиной аллее, зеленым коридором уходящей в глубь парка. У первой же шатровой беседки остановился, огляделся по сторонам и нырнул под густую сень каких-то незнакомых, — вероятно, привезенных с Венеры — красноствольных деревьев с лопуховидными и словно бы навощенными листьями. Прислонившись к рубчатому стволу, поднял руку и внимательно, будто видел впервые, уставился на свой датчик. Вздохнул, опустил руку и закрыл глаза.

Усмехнулся и решительно набрал номер, который постарался запомнить после первой же встречи с его владельцем и о котором нет-нет да и вспоминал в свободные от работы часы.

— Индекс два ноля — пятью шесть — трижды четыре — тридцать восемь слушает, — прозвучал знакомый грудной голос.

— Аделаида?.. Добрый вечер… Прости — день. Тебя беспокоит Райтнер…

— О, начальство не может «беспокоить!»! Оно может потребовать, подсказать, попросить в редких случаях, но только не «беспокоить», — с ясно прослушиваемой улыбкой откликнулся голос заведующей отделом комплектования. («Она не лишена чувства юмора! Это уже здорово!» — зафиксировал Райтнер.) — Я слушаю тебя самым внимательнейшим образом!

— Я… я просто так… — Виктор Михайлович почувствовал, холодея, как язык во рту внезапно одеревенел и не желает двигаться при всем старании.

— Просто так от работы не отрывают. — Голос в датчике звучал абсолютно ровно. Правда, при внимании — или желании! — в нем можно было уловить нетерпение, («Что-то оно означает?!.») — Так я слушаю.

— Работа, работа! — взорвался неожиданно и для себя самого Райтнер. И вспышка эта помогла ему вытолкнуть из себя еще две фразы: — Только и слышишь от всех: работа, работа, работа!.. В общем, сегодня вечером я хотел тебя пригласить… ну, как тут выразиться получше.

На большее инженеру Второго класса решимости не хватило. Датчик тоже молчал — молчал выжидательно и даже, показалось, враждебно. «Напрасно, напрасно я надумал говорить через датчик, — мелькнуло в голове Райтнер. — А кто его знает, как было бы лучше. Решил, что на расстоянии будет легче. И все же надо было собраться с духом и поговорить с глазу на глаз… По крайней мере, мог бы видеть ее внешнюю реакцию и покончить с такой дурацкой неопределенностью раз и навсегда…»

— Я… — датчик заговорил! — Я не совсем поняла: куда «пригласить», зачем?

«Нет-нет, — подумал Райтнер, — я правильно сделал, что не с глазу на глаз, а так, через датчик… Ведь даже с настоящими-то, нашими женщинами я знакомлюсь словно бы с призраками, а тут…»

Он зажмурил зачем-то глаза («а еще хотел с глазу на глаз!») и сказал глухо, скороговоркой:

— В общем, что хочешь делай, Аделаида… Хоть обижайся, хоть… В общем, ты мне давно нравишься. Очень… И хотел я тебя пригласить на свидание. — Задохнулся. И обреченно, и одновременно облегченно выдохнул: — Вот.

Датчик опять долго молчал («A-а, теперь уже все равно — дело сделано, сделано, дело…» — стучало в голове Райтнера.), но вот из него донесся чисто женский, жалобный такой, голос:

— Я не знаю, как мне следует отвечать. Но мне приятно слышать такие слова. Только боюсь… Виктор, что тебе потом будет неловко перед знакомыми, которые знают, что я… Да и вряд ли из всего этого…

— Ну что ты, Аделаида! — вскричал Райтнер. — Все это — совершенные пустяки! Ну, я насчет «неловко»… Мы еще поговорим, обо всем поговорим, я тебе такое дам почитать, такой пример! Ты подожди меня после работы в скверике, там, у фонтана, там — перед лабораторией!

— Хорошо… Я подожду.

— Спасибо, Аделаида! Мы еще поборемся!

— Не поняла, Виктор.

— Поймешь, все поймешь со временем! До свидания, друг мой… Извини, мне надо идти, у меня сегодня дело необычайной важности, расскажу вечером!

Виктор Райтнер отключил датчик, вышел из-под дерева на дорожку аллеи и подставил лицо яростному солнцу. Постоял так с минуту, весь просвеченный светом и улыбкой, и вприпрыжку, как беззаботно-веселый мальчишка, побежал к зданию Всемирного Совета.

«Он, тот Голос — внутренний ли там, или еще какой — возник в самый неподходящий момент. Вернувшись из Гагаринского заповедника, я вошел в комнату совершенно солнцеликий и блаженно развалился в кресле. Да не суждено мне блаженство, что ты будешь делать. Он оказался тут как тут:

— „Ты извини, Митенька, но сейчас я тебе испорчу настроение. Да, собственно, не столь уж оно у тебя (поправляюсь: у нас с тобой, давай привыкнем к факту, что ты и я — одно и то же) отменное. Нет полного счастья даже от сознания, что мы любимы. Скребет где-то под сердцем, а, Митенька?“

— Да, — ответил я. И это была правда.

— „А почему? Имеются у тебя на этот счет соображения? Или, как всегда, бедновато с ними?“

— Не знаю, как там у тебя, но у меня потому, что не могу примириться с мыслью: я умру, а она еще сто, двести лет будет все такой же красивой… Есть что-то в этом — противоестественное, что ли?

— „Мда… Ну, все это я знаю… Впрочем, ничего удивительного — от тебя иного и ждать не приходится. Хорошо хоть, что честно признаешься в своем безнадежном эгоизме“.

Тут у меня терпение лопнуло. Подумаешь, нашелся! То твердит, что мы с ним одно и то же, то начинает хамить.

— Послушай-ка, ты! — сказал я. — Как тебя там…

— „Митя. Дмитрий Карпатов“, — услужливо подсказал Голос, явно издеваясь.

— Черт с тобой, пусть Дмитрий Карпатов. Ты почему разговариваешь со мной настолько уж… нахально? Выглядит так, будто ты — мудрый старец, а я — наивное дитя. Да нет, хуже. Никакого уважения… Разве не звучит это нелепо, когда сам же заявляешь, что ты и я — одно и то же?!

— „Наконец-то слышу глас мужа, — удовлетворенно сказал Голос. — Я тоже думаю, что довольно нам валять дурака. Да все из-за тебя, тонкострунного…“

— Ну!..

— „Ладно, ладно, кончим грызню. Давай ближе к делу. Ты познакомился с данными об антимирах?“

— Почему об „антимирах“? Насколько известно, антимир один. По логической схеме: материя — антиматерия. И находится он по ту сторону от абсолютного вакуума. Я запросил все, просмотрел, что дали, но ничего о прочих антимирах в них нет. Но и об одном антимире, наличие которого не отрицается, нет не то что каких-либо практических доказательств, а даже более или менее приличных гипотез. Любопытными показались мне только разработка астрофизиками линии от позитрона до гамма-лучей, которые генерируются в ядре Галактики…[8]

— „Да, в какой-то мере это относится к теме нашего разговора. Ядро Галактики с его газовым диском — на данном этапе это одновременно и кладовая, которая пополняет космосы миров все новыми звездами, и узел, который смыкает все наши взаимопроникнутые миры. Но для понимания сути взаимосвязи „миров и антимиров“ не стоит ходить так далеко — аж до центра Галактики. Мы здесь, рядом, друг в друге и вне одновременно…“