Войдя, он первым делом снял с головы нечто лохматое, наподобие шапки, обтер красной пятерней черную, мокрую бороду и тяжело осмотрел нас по очереди. Петом, видимо, почему-то решил, что хозяин здесь Игорь Моисеевич, и густо так сказал, обращаясь к нему:

— Мой господин просил узнать: не будет ли ему оказана комната на пару деньков? Хворь с им приключилась в путях…

В ответ ему было гробовое молчанье.

Потом Игорь Моисеевич (обращались-то к нему) звонко кашлянул и сразу изменившимся голосом — он у него каким-то почти женским сделался — спросил:

— Позвольте… Какой господин?.. И вообще — что такое? Кто он такой?!

Мужик вздернул дремучие такие брови и пожал плечами:

— Как то какой? Мой господин. Печорин. Григор Лександрч Печорин.

Заранее прошу прощения, но в толковании истории сей я умываю руки. Отказываюсь категорически, хотя позже она и была мне объяснена ее же главным героем. Так что примите факт таким, каков он есть. В моей голове — пусть она и «профессорская», как соизволил выразиться наш «ироник» Володя Карасев, — все это не укладывается совершенно. Сути явления, происшедшего на кордоне, я кажется, так и не понял до сих пор.

Собственно, где понять суть такого из ряда вон явления мне, языковеду, коли даже Караславов — сосед мой по квартире, доктор физико-математических наук, — на мою просьбу объяснить сей странный случай лишь покачал головой, посмотрел на меня удивленно и посоветовал не перенапрягаться на работе и почаще бывать на приеме у врача.

Впрочем, ближе к факту.

Итак, встал мужчина этакий в дверях и вопрошает: не смогут ли «оказать» комнату его заболевшему господину? И смотрит притом почему-то на меня. Все, разумеется, ошарашены совершенно и по сему — молчат. Пришлось мне взять себя кое-как в руки: «Позвольте, — говорю, — какой такой „господин“?.. И вообще — кто вы такие?» А он пожимает своими аршинными плечами и отвечает спокойно: «Как то какой? Мой барин. Печорин. Григор Лександрч Печорин».

Разумеется, от слов сих в комнате нашей свершилась на стоящая немая сцена. В центре ее стоял, разинув рот, подвижный обычно Богатырев — Субудуй-багатур, по величанию Вовы Ироника. А Максим Максимыч, Василий Петрович, хозяин кордона, и Иван Иванович — все милейшие люди — просто вытаращили глаза и онемели каждый в своей позе. Думается, не нужно объяснять состояние человека, представителя нашей космической эпохи, когда его ошарашат этим именем, да еще при полных атрибутах… Один Вова Ироник сиял весь, что называется, как свежий пряник. Он уже упивался происходящим, ничего лучшего для него и придумать, разумеется, нельзя было.

Скажу, кстати, что паренек этот определенно мне по душе. Умен не по годам, ершист, ироничен. Но главное — умен. Его неологизмы, такие как «живут куркульно», «ироник» даже для меня не лишены интереса. «Живут куркульно». Весьма неплохо поймано созвучие слов «культурно» и «куркуль», и они довольно удачно соединены по значению: «жить культурно» — не требует объяснений, а «жить куркулем» в разговорной речи обозначает жить сыто, замкнуто, несколько по-мещански. Действительно, видно, в наше время имеются такие люди, «живущие куркульно», — культурные, образованные, но живущие по-мещански… И «ироник», созданный по аналогии от слова «сатирик», видимо, весьма удачно отражает суть современных ироничных пареньков: до сатиры им далеко, а ирония — как раз по ним… Да, неологизмы эти весьма неплохи. Сам я, к сожалению, хотя и проработал всю жизнь над словом, хотя и постиг, считаю, тайны многих языков, но не придумал до сих пор ни одного нового слова…

Прошу прощения — отвлекся. Старческая болезнь.

Обозрел я, значит, воцарившуюся в комнате немую сцену, лихорадочно пытаясь осознать и разгадать всю нелепость происходящего, и тут меня озарило. Я понял (это тогда мне показалось, что понял), что весь маскарад сей с мужиком, с коляской, «Печориным», не что иное, как первая ласточка события в делом-то весьма заурядного: вслед за этими подъедут режиссеры, операторы, другие актеры, и начнутся съемки каких-либо эпизодов из «Героя нашего времени». Одно обстоятельство меня, правда, сразу же несколько смутило — как ни пытался я припомнить места действия в романе, которые хотя бы отдаленно напоминали этот охотничий озерный уголок, но так и не смог. Но как бы там ни было — разгадка была найдена, мне оставалось лишь включиться в этот маскарад, обещающий оживить нашу поскучневшую из-за дождей действительность.

— Так! — сказал я тоном распорядителя ресторана. — Страждущим да отыщется место. Сергей Сергеевич, и вы, Максим Максимыч, вынесите из своего «нумера» раскладушки в общую залу — освободите комнату для гостя. А потом внесите туда мою кровать. Мы с вами, Иван Иванович, выйдем встречать господина Печорина. Вы же, Василь Петрович, займитесь размещением кареты, коня и слуги барина.

Все подчинились мне не то, чтобы с охотой, а как-то автоматически. Никто еще не сообразил то, о чем догадался я, но до всех, видимо, дошло, что я разобрался в происходящем и что надо делать именно так, как сказано мной.

Приосанившись и сделав на лице чрезвычайно торжественную мину, я неторопливо пошел к дверям, чувствуя, как неуверенно тронулись за мной Иван Иванович и Василий Петрович. Перед нами грузно топал мужичина-ямщик. Полы разрезанного сзади почти до пояса намокшего кафтана его звучно хлопали по голенищам кирзовых, явно солдатского покроя, сапог.

Лесник распахнул ворота. Ямщик ввел подводу во двор. Да-да, именно подводу, ибо я не решаюсь называть то странное сооружение ни коляской, ни каретой. Сделана она была, пожалуй, даже изящно: тонкие высокие колеса и гнутые облучки напоминали старинной отделки тарантас, на который был довольно-таки нелепо пристроен верх из брезента, назначение которого оставалось весьма загадочным — от дождя он спасал едва ли. По крайней мере, когда мы подхватили пытающегося выбраться из подводы мужчину с бледным до синьки лицом и седоватыми усиками, потертая бурка на нем была мокрой насквозь. Худ был мужчина до неимоверности, точно то, что называется «одна кожа да кости», весил он, по всему, килограммов сорок, не больше, так что мы с Иваном Ивановичем легко внесли его за подмышки в реквизированный для него «нумер».

— Благодарю вас, господа, — сказал он хрипло, морщась то ли от боли, то ли от вида предоставленной ему комнатки. — Вы свободны.

И мы тут же были довольно бесцеремонно вытеснены его, выходит, слугой — бородатым мужиком богатырского сложения.

После всего этого мне, разумеется, не оставалось ничего другого, как успокоить нервы членов нашей охотницкой компании, раскрыв им свою догадку. И я сказал, усмехнувшись и разведя руками:

— Ишь, как в роли-то они вошли, шельмы! Итак, господа, поздравляю вас с началом киносъемок и, надо полагать, испорченной охотой. Однако — «Герой нашего времени» в наших местах! Чудеса да и только!

После этих слов охотнички мои быстро поняли суть происходящего, и минут через пять, успокоившись совершенно, мы уже сели за очередную партию домино.

Так теперь у нас потянулось время: стучал в окна дождь, стучали костяшки домино, дымились сигареты. Ямщик «господина Печорина», ночующий на сеновале, целыми днями возился в каморке хозяина и, кажется, пичкал его разными снадобьями. Наш Вова Ироник все время вертелся около него и добился-таки своего — был в единственном числе допущен в комнату гостя и стал пропадать там целые дни. Что он там делал — оставалось для нас загадкой.

Остальные артисты — мы уже были твердо уверены в своем варианте киносъемок, — видимо, из-за дождей, все не приезжали, а этот, между прочим, заболел весьма серьезно. Нельзя сказать, что мы, невезучие охотники, были равнодушны к больному: не раз обращались к ямщику с предложением отправиться в ближнее село за врачом — километров семь через болота! — и привести его на кордон. Мужчина молча выслушивал нас и уходил к своему господину, но обычно возвращался с ответом: господин Печорин благодарит, но, извольте, — ничего не нужно… Более того — убедительно просит ничего не предпринимать… до наступления срока. Какого срока? Сего нам не докладывали.