— Где вы видите четвертую?

— С другой стороны дома, — отвечает за меня Хамед.

— С той стороны есть выход на веранду, — шепчет Виталий Валерьевич.

— Ну, я пошел… — говорю я и бесшумно спускаюсь по склону.

Во всяком деле важны прежде всего темп и неожиданность.

Выскочив на ровное место, сбрасываю предохранитель автомата. Отмечаю, что в машинах никого нет. Перемахнув через забор несколько раз, перекатываюсь по земле и занимаю позицию возле борта ближнего ко мне автомобиля.

Высунувшись через стекло салона, наблюдаю за домом. Окна зашторены, и довольно-таки плотно.

Слышу какой-то шум и чуть пригибаюсь, но так, чтобы иметь возможность продолжать наблюдение за домом.

Входная дверь открывается, и на крыльцо выходят четверо с «калашами» в руках. Настроение у них, чувствуется, отличное.

— Ты видел, как он дернулся? Я ему, суке, от души привинтил!

— Ага! А тот пидер с мордой, как у моего СААБа, он только прыгнул, а я ему, бля, полрожка — от яиц к хавальнику… Он, умат, чуть пополам не распилился!..

Парни, вероятно, обсуждают недавнюю схватку с людьми Бродского.

— А сучка эта… Бля буду, мужики — ниче коза! — говорит самый длинный из четверки, перекидывая «калаш» за ремень на плечо. — Жаль, Кока не дает, а то я бы ей вдул по самые гланды!

Боевики ржут, закуривая.

— Вы жмуриков в сарай оттащили? — спрашивает длинный.

— Да все путем, Бек. Там они. Я, бля, как хирург — весь лепень красный… Как бы переодеться? — говорит подонок с совершенно лысой головой.

— Будем уезжать, снимешь с тех, в чулане… Им, один хрен, уже не пригодится… — смеется длинный, которого назвали Беком.

Я за время их разговора успел достать метательные ножи. На складе Бродского нашел отличный набор этих ножичков, выполненных из настоящей золингеновской стали, превосходно отбалансированных.

Прислонив «бизон» к дверце машины, беру в левую руку три лезвия, а четвертое правой рукой швыряю в дальнего от меня боевика. Тотчас и остальные получают «подарки», даже не успев понять, что с ними случилось. Вот черт, ошибочка вышла! Лысый, отшатнувшись от хрипящих в предсмертных конвульсиях корешков, споткнулся на ступеньке и с грохотом полетел с крыльца. Четвертое лезвие, не поразив цель, звякнуло о кирпичную стену.

Подхватив «бизон», перепрыгиваю через капот машины и оказываюсь возле пытающегося подняться лысого.

Ударом автомата в блестящий лоб откидываю его с дороги. Взбегаю на крыльцо, мчусь по коридору. Ногой открываю дверь в гостиную. Там двое. Один сидит за столом, второй стоит рядом. Первый хватается за автомат, лежащий у него на коленях. Короткой очередью укладываю его. Второй бросается на пол, пытаясь в падении перевернуться и выстрелить из пээма. Выстрелить он успевает, но все его тело и голову уже рвут тяжелые пули моего автомата. Бряцанье пустых гильз, звон разбитых стекол от срикошетивших пуль, и я, сделав длинный прыжок, оказываюсь на веранде.

Топот ног по лестнице. Оборачиваюсь и очередью разношу вдребезги люстру. Лопаются лампочки, сыплются осколки стекла и хрусталя. Гостиная и веранда погружаются во мрак. С улицы раздается длинная очередь по окнам веранды, со звоном обрушиваются оконные стекла, трещат рамы, расщепляемые ударами пуль.

Ползком продвигаюсь к открытым дверям. Трое подбегают к машине — той, четвертой, которую я заметил, подбираясь к дому. Один из боевиков тащит за руку Майю, двое других, пятясь, лупят из автоматов по веранде. Двумя короткими, по три патрона, очередями срезаю их.

Первый рывком притягивает Майю к себе. Прикрываясь ею, подносит к ее голове пистолет:

— Я убью ее!! — орет он в темноту.

Не думаю, что у него это получится…

Прицелившись, нажимаю на спуск. Пуля ударяет в ногу парня с пистолетом. Он, схватившись за бедро, падает на одно колено. Вторым выстрелом вышибаю ему мозги. Вскочив на ноги, спрыгиваю с крыльца и подбегаю к застывшей на месте девушке. Она бросается мне на грудь. Из-за угла сарая спешат к нам люди Виталия Валерьевича. Сам он вместе с Хамедом появляется на веранде. Девушка рыдает, не в силах оторваться от моего комбинезона, и не смотрит по сторонам.

Держа автомат в правой руке стволом вниз, левой молча глажу вздрагивающие плечи Майи.

Сколько раз за этот месяц мне приходилось вот так гладить плечи рыдающих девушек, и почти всегда в сходной ситуации. Какая-то нескончаемая война у нас в России. Откуда это? Почему?

К нам подходит Бродский, кладет мне руку на плечо и молча смотрит на рыдающую дочь.

Майя наконец замечает отца, всхлипывая, тянется к нему.

Отхожу на несколько шагов, достаю сигареты и, держа автомат под мышкой, щелчком выбиваю одну из пачки. Кто-то из боевиков Бродского услужливо щелкает зажигалкой. Хамед отдает какие-то приказания своим людям по уборке территории. Я молча курю, наблюдая за мафиози и его дочерью.

Майя пытается что-то объяснить отцу. Тот подает девушке блокнот и ручку.

Хамед подходит к Бродскому и как бы невзначай заглядывает в блокнот. Майя почему-то резко отстраняется от телохранителя, но тот уже схватил ее за волосы и рвет на себя. Я вскидываю «бизон», но Хамед прикрылся Майей. Виталий Валерьевич бросается к телохранителю. Тот подается назад вместе с девушкой.

Гремит выстрел. Бродский отлетает на шаг и валится на спину.

— Папа! Не-надо!!! — слышу исполненный горя и отчаяния крик Майи, крик, от которого у меня сжимается сердце.

Даже Хамед на миг растерялся, но этого мига мне более чем достаточно — всаживаю весь оставшийся в шнеке запас патронов ему в брюхо. Хамед отлетает к машине. Ни один патрон не пропал даром. Уже стоя над телом предателя, слышу сухой щелчок сработавшего вхолостую ударника затвора. Отовсюду на выстрелы сбегаются боевики Бродского. Склоняюсь вместе с Майей над Виталием Валерьевичем.

— Быстро аптечку! — приказываю парню, присевшему рядом.

Тот срывается с места. Вокруг мафиози толпятся его люди. Они потрясены и растерянно переминаются.

— Папа! Папа! Ответь!! Как ты?!! — рыдает Майя и нервно гладит то руки, то плечи, то лицо своего отца.

Мафиози, превозмогая боль, улыбается:

— Девочка! Ты заговорила?! — Он тянется к ней окровавленной рукой и теряет сознание.

Приносят аптечку. Быстро делаю противошоковый укол. Наложив на рану тампон, прошу, чтобы окружающие помогли мне. Мафиози приподнимают, чтобы я мог сделать ему перевязку.

Взглядом нахожу боевика, которого видел в доме. Похоже, он среди своих за старшего. Обращаюсь к нему:

— У вас есть врач? Свой врач?

Парень кивает.

— Сейчас вызовем, — говорит он и бежит к одной из построек.

Делаю перевязку. Пуля пробила правый бок. Если Бродскому вовремя окажут квалифицированную медицинскую помощь, он будет жить. Боевики переносят его в дом, укладывают на кровать в одной из комнат. Объясняю приставленным к раненому боевикам, что они должны делать. В помощниках у меня недостатка нет.

Майя не отходит от отца и говорит, говорит не умолкая, успокаивая его. Сознание уже вернулось к нему, он слабо улыбается, слушая журчание ее речи.

Выхожу в коридор. Здесь собрались свободные от поручений боевики.

— Как ваши парни? — спрашиваю их.

— Из тех, кто был с Майей, только двое остались в живых… — отвечает кряжистый, низкорослый паренек, поправляя на плече ремень автомата. — Да и то в паршивом они состоянии.. Пытали их… — злобится он.

Выхожу на веранду. Возвращается парень, которого я посылал вызвать доктора.

— Сейчас все будет в ажуре… — говорит он. — Я по рации связался с домом, объяснил ситуацию. Там Сарыч за старшего остался, он уже договаривается с военными, доктора на вертушке доставят.

— Отлично… — хвалю боевика за расторопность. — Часик-полтора Виталий Валерьевич еще продержится… Теперь вот что… — достаю сигареты и предлагаю парню. — Тебя как зовут?

— Жека… — отвечает он, щелкая зажигалкой.

— Вот что, Жека, подтяни сюда как можно больше людей. Вашего шефа нельзя будет дергать отсюда пару дней. А место это, сам понимаешь, засвечено.