— Вопрос, конечно, интересный, Афанасий Сергеевич… — улыбаюсь я его сомнениям и страхам, вполне, разумеется, обоснованным. — Но как вы себе представляете реакцию толпы вооруженных парней перед сотнями килограммов золота?

Историк удивлен:

— Разве вы не доверяете своим людям?

Развожу руками:

— Не то чтобы не доверяем… Но в настоящее время на базе из старой гвардии только я. Остальные на заданиях. А искушать неискушенных не стоит.

Историк задумчиво кивает:

— Что ж, может быть, вы и правы. Может быть… А вы сами-то не боитесь соблазниться? Ведь вам, наверное, никогда не приходилось иметь дело с сокровищами? — вдруг спрашивает он.

— Ну почему же не приходилось, — улыбаюсь я. — Правда, это были сокровища не в буквальном смысле слова. Однажды я перевозил с товарищем четыреста миллионов долларов в ценных бумагах…

— Я в нем уверена, — встревает в разговор Катя; — Кто-кто, а уж Герасим — стойкий товарищ… — улыбается она, лукаво глядя на меня.

— Мне кажется, Катя, что вы абсолютно правы! — легко соглашается с ней Сперанский, сразу повеселев.

Дача приятеля Афанасия Сергеевича находится в Кавголовском садоводстве у озера Хепоярви.

— Как думаете, Афанасий Сергеевич, — спрашиваю историка, повернув по его указанию направо, — ваш друг не мог поинтересоваться, что в тетради?

Афанасий Сергеевич молчал на протяжении всего пути, думая о чем-то своем.

Катю я оставил на базе готовиться к дальней дороге. Согласилась она очень неохотно, и то лишь после того, как я предложил ей смотаться в Питер и купить все, что может понадобиться женщине в дороге. Получив на руки две тысячи долларов, Катя сдалась и осталась ждать, когда ее вызовут на контрольный пункт, откуда пойдет машина, специально для нее выделенная генералом.

— Тетрадь запаяна в полиэтилен и в специальном футляре помещена в мешок с удобрением… — говорит историк. — Мой товарищ об этом не знает, а удобрение оставлено мне на осень. Так что беспокоиться нечего.

Мне приходится признать, что Афанасий Сергеевич поступил как профессиональный конспиратор.

— Вон тот домик с новой крышей, — показывает Сперанский на одноэтажную дачу, сверкающую на солнце новыми оцинкованными листами железа.

Через два дома останавливаю машину. Выбираемся на залитую солнечным светом, пыльную улочку.

Дачники копошатся в грядках на своих участка в шесть соток.

Нас никто не встречает.

— Где же ваш друг? — спрашиваю Афанасия Сергеевича, глядя на закрытую дверь дома.

— Должен был уже приехать… — отвечает историк удивленно. — Обычно он пунктуален. Впрочем, у него нет машины. Возможно, что-то произошло с расписанием электричек.

Проходим в калитку.

— А! Он здесь! Замка на двери нет!.. — радостно восклицает Афанасий Сергеевич, убыстряя шаг. — Или спать завалился, или к соседям пошел поболтать… — объясняет он мне отсутствие встречающих.

Трогаю локтем пистолет за поясом под легкой рубашкой навыпуск. Не нравится мне, когда нужные люди в нужный момент отсутствуют.

Историк толкает входную дверь, она легко поддается. Заходим внутрь.

— Всеволод! — кричит историк с порога.

— Я здесь! — доносится голос из дальней комнаты.

Афанасий Сергеевич, улыбаясь, поворачивается ко мне и подмигивает, мол, он же говорил, что его приятель пунктуален.

— Он курит? — тихо спрашиваю историка.

— Нет, но это, наверно, его сосед забегал, тот вечно дымит своим «беломором», — бросает на ходу Афанасий Сергевич, проходя в большую комнату.

В доме пахнет отнюдь не папиросами отечественного производства… Впрочем, кто знает, может, «беломорщик» перешел теперь на «парламент». Приятель Афанасия Сергеевича садит в кресле с книгой. При нашем появлении он встает.

— Здравствуй, Всеволод! — говорит историк, протягивая приятелю руку.

У приятеля вид, мягко говоря, бледный, как будто его уже сутки мучает понос, но Афанасий Сергеевич этого не замечает.

— Вот заехал с товарищем… — говорит он, оборачиваясь и показывая на меня. — У него здесь недалеко, в Токсове, тоже дача. Он попросил подкинуть ему мешочек-другой с удобрением…

Надо же, как историк умеет, оказывается, гладко врать.

— Сейчас такого в городе не достанешь, так что я заберу парочку… — говорит Афанасий Сергеевич.

— Да конечно же, Сергеич, о чем разговор, ты же их и покупал… — соглашается Всеволод, и руки у него заметно дрожат. Определенно здесь что-то не так. Я уже лезу за оружием. И плевать мне, что обо мне подумает этот Всеволод. Поздно…

— Стоять!! Руки на стену!! — орет, врываясь в комнату, детина с израильским УЗИ гонконгского производства. Вообще-то, такие китайские подделки могут клинить после второго или третьего выстрела, но в тесном помещении хватит и короткой очереди, тем более что вслед за детиной появляются еще двое с такими же игрушками в руках.

Историк ошеломленно смотрит на вооруженных людей. Рожи у гостей как на подбор, такие, какие можно встретить на специальных досках в виде фоторобота с пометкой: «Внимание, их ищет милиция!»

Стою, повернувшись лицом к стене, держу руки на затылке.

— Лбом в стену, ноги назад! — командует чернявый парень с короткой стрижкой боксера.

Выполняю команду. Его самого, могу поручиться, не раз ставили к стене омоновцы. От них и научился малыш специальным командам… Меня обыскивают и находят пистолет.

— Ни фуя себе дачник! — ржет чернявый. — Ах ты, сука! Ментяра позорная! — рычит он и бьет ногой мне в живот.

Пелена застилает глаза, и дыхалка резко куда-то пропадает. Второй удар автоматом в шею, и дневной свет в комнате меркнет… Прихожу в себя уже на полу. Никто мной не занимался, так и оставили лежать у стены. Думаю, без сознания я пробыл минуты две. В голове гудит, лежу, не шевелясь. Приоткрыв глаза, пытаюсь сориентироваться в пространстве.

Возле меня стоит стул, и на нем сидит кто-то из налетчиков, — вижу белые кроссовки с налезающими на высокие задники джинсами. Размер обувки впечатляет.

— Где эта херня, за которой ты прикатил сюда?! — узнаю голос чернявого, он обращается к историку.

Значит, Афанасий Сергеевич тоже здесь, в комнате.

— Я же сказал вам, в сарае. Нам нужно было взять пару мешков удобрений… Если хотите, можете их забрать себе… — говорит историк таким убедительным голосом, что даже я не смог бы заподозрить его в неискренности.

Молодец Афанасий Сергеевич, но его пока не взяли в полный оборот. Если мне не удастся встать, он им все выложит, а потом нас здесь пришьют, как котят.

— Ты мне, чмо, не лепи горабатого! Фуфлыжник фуев! — рычит на историка чернявый, видимо, знакомый с зоновской баландой не по рассказам старших товарищей. — Я тебя, сука, на шнурки сейчас распущу!.. Где эта херня?!

Слышу звук оплеухи. Афанасий Сергеевич кхекает, но не сдается:

— Я же вам говорю, в сарае… Удобрение…

— Ну ты, сука гребаная! — шипит зловеще чернявый. — Счас ты у меня, падла, сам удобрением станешь!

Пора вступать в игру. Издаю глухой стон, но не шевелюсь.

В комнате сразу наступает тишина..

— Че эта тварь там вякает? — после паузы спрашивает чернявый, имея в виду меня.

Меня пинают в бок. Снова издаю слабый стон.

— Очухивается вроде… — басит кто-то надо мной.

— Затащи его в соседнюю шхеру и придави, чтоб не урчал… — выносит чернявый мне приговор.

Меня, схватив за щиколотки, волокут в коридор.

Приходится мордой вытирать пол. Хорошо еще, половицы струганые и покрыты лаком, заноз не будет.

Детина, который собирается меня прикончить в соседней комнате, — не из слабеньких. В его лапищах чувствуется звериная сила. Ударившись лбом о высокий порог, про себя матерю хозяина дома: зачем же ты, балда, сделал такие высокие пороги? Сам ведь, наверняка, спотыкаешься по сто раз на дню… Еще один порог. В очередной раз приложившись многострадальным лбом, решаю, что за это детина мне ответит вдвойне.