Пальцы на щеке Мэтью остановились, ногти прижались к коже. Сильнее. Еще сильнее. Женщина улыбнулась, глаза ее остекленели.

— Такова жизнь, — сказала она.

Убрала руку от его лица.

Отвернулась.

Проходя мимо Сирки и доктора Джентри, она выпрямила спину. Потом села на край кровати и приняла ту же свободную позу, что прежде. Наверное, в этом положении ей было уютнее всего. В ее застывшем лице было что-то отстраненное и даже отчаянное, и Мэтью не захотел в него всматриваться — скудость и пустоту зимы он оставил в Нью-Йорке. Юноша вновь повернулся к Сирки.

— Я все же до сих пор не уяснил моей цели. Что конкретно хочет профессор, чтобы я сделал?

— Профессор Фелл, — ответил великан, — желает иметь удовольствие информировать вас об этом лично.

На это у Мэтью не было ответа. Жаль, что он не осушил в каюте Фалько еще стакан бренди. Хорошо бы для компании иметь в эту ночь при себе бутылку рома. Хорошо бы увидеть Берри, которая находится дальше по коридору в запертой каюте. Хорошо бы быть клерком магистрата, у которого всех обязанностей — лишь бумага да перо.

Но нет. Теперь он кто-то. Человек, с которым считаются.

И у этого положения есть своя цена.

— Надеюсь, мои костюмы будут сидеть безупречно, — сумел он сказать. — Если мне нужно играть эту роль, то выглядеть я должен, как роль того требует.

— Естественно, — согласился Сирки. — И хорошо сказано, сэр. — Он обернулся к своим сообщникам. — Теперь оставим мистера Спейда для размышлений и отдыха.

Первой вышла Ария Чилени, все еще пребывая в трансе, который навела на себя сама. За ней — любитель «кошачьих колыбелек». Сирки задержался в дверях.

— Я сейчас вспомнил, что капитан Фалько курит, — сказал он.

— Правда? — безразлично ответил Мэтью. — Я бы сказал, что на борту этого судна курит еще человек двадцать.

— Верно, но ароматная виргинская трава дороже других, и, я полагаю, недоступна простым матросам. Смотрите в другой раз, чей дым собираете, юный сэр. Он может попасть в глаза и вызвать слепоту, сбивающую вас с цели. — Сирки замолчал. Фраза повисла в воздухе, как клуб пахучего дыма. — Доброй ночи.

Мэтью ответил таким же пожеланием. Сирки вышел из каюты, и Мэтью задвинул щеколду. Готовясь к ночному сну (наверняка тревожному), он почти физически ощущал, как «Ночная летунья» приближается к острову Маятник. Бригантина с развернутыми парусами, с несколькими горящими на палубе лампами летела вперед, оставляя под серебристой луной синевато-белый кильватерный след, а над ней медленно шли по темному небу кружевные облака. И с каждой волной, уходящей за корму судна, приближалось логово профессора Фелла. Интересно, догадывается ли Сирки, что капитан Фалько всерьез задумался о своем месте в этой жизни? Не высказал ли Фалько кому-нибудь какие-нибудь опасения, а этот кто-нибудь передал их еще кому-то, а кто-то шепнул на ухо владельцу голоса, предупредившего индийца: Фалько слишком много знает и думает слишком много? Если так, то дни капитана могут быть сочтены. И это плавание может оказаться для него последним. После прихода судна в гавань с ним произведут окончательный расчет.

Что сделал бы Натан Спейд?

Засмеялся бы и сказал: «Туда ему и дорога»?

Да. Но что должен сделать Мэтью Корбетт? У него голова была полна проблем, но — увы — не решений.

Да, подумал он.

И потушил все фонари, оставив только одну свечу, и лег спать в потрескивающем брюхе «Ночной летуньи».

Мэтью ожидал крика «Земля!», но услышал звук трубы, возгласивший о появлении острова Маятник.

Зашевелились моряки, истосковавшиеся по твердой земле. Мэтью стоял среди них на ярком утреннем теплом солнце и смотрел, как остров постепенно обретает форму.

Может быть, с высоты полета чайки он и имел форму маятника, но с палубы он представал нагромождением неровных черных камней и серых обрывов, скудно покрытых мхом и коричневыми лишайниками. В глубине острова, казалось, зеленела дикая чаща, что не добавило Мэтью душевного покоя. До сих пор он еще не заметил никаких признаков человеческой деятельности, и не мог не подумать: не располагается ли царство профессора Фелла где-то в каменных глубинах?

Одет он был в соответствии со своей ролью. Темно-серый костюм с тонкими светлыми полосками облегал туловище плотно, как тюремная камера. Кружева украшали светло-синюю рубашку у ворота и на рукавах, что казалось Мэтью несколько слишком роскошным для бывшего шанхаера, но, вероятно, вполне подходило элегантному содержателю борделей. Чулки белые как мел, черные башмаки начищены до адмиральского блеска и сверкают при каждом шаге. Он был чисто выбрит и нарумянен, волосы зачесаны назад и — по настоянию Арии Чилени — взяты под жесткий контроль нанесенной двумя пальцами помадой, которая пахла сандаловым деревом и еще чем-то сладким, напоминавшим благовония, курящиеся в турецкой лампе в гостиной Полли Блоссом. Можно это назвать запахом «порока», решил он. Ему показалось вполне уместным, что подобный аромат будет струиться из пор Натана Спейда.

— Не очень впечатляющее зрелище, верно?

— Да. — Мэтью знал, что Берри — днем ее выпускали из каюты — подошла к нему и встала рядом. Моряки, собравшиеся вокруг, тоже осознавали ее присутствие и будто клонились к ней, как саженцы на сильном ветру — ощутить Исходящий от ее кожи и волос аромат женщины. Но один взгляд поддельного Натана Спейда — и они выпрямлялись и бежали по своим делам, зная, что этот молодой джентльмен пользуется расположением хозяина острова.

Мэтью увидел, что капитан Фалько собственной персоной стоит у штурвала, поворачивая корабль на несколько градусов влево. Посмотрев на солнце, Мэтью решил, что судно берет курс на юго-восток.

— Не очень, — сказал он, продолжая отвечать на слова Берри, — но здесь находится что-то очень важное.

Посмотрев Берри в лицо, он увидел полные жизни глаза, и щеки почти такие же румяные от солнца, как у него. Веснушки десятками повысыпали на щеках и на переносице, кудрявые волосы развевались на морском ветру и казались цвета шоколадно-красных леденцов, продаваемых горстями. Вот она сейчас участвует в потрясающем приключении, подумал Мэтью. Вся — как воздушный змей, только без привязи.

Как ни куражился он перед мадам Чилени и великаном Сирки, заставить себя сказать Берри, что ее и Зеда после высадки на берег посадят под замок, Мэтью не сумел. Он поверил Сирки, что с ними будут обращаться хорошо. На самом деле у него не было иного выбора, кроме как поверить в это. Но сейчас, когда он стоял рядом с Берри, ее рука вдруг стала искать его руку. Он твердо взял ее, и девушка спросила, глядя ему в глаза:

— С нами все будет хорошо?

— Да, будет, — ответил он без колебаний.

Остров приближался. Волны бились о скалы, взметая белую пену. Чайки резали крыльями воздух.

— Ты боишься? — тихо спросила Берри.

— Да, — ответил Мэтью. — Боюсь. — Но тотчас после этой прорвавшейся правды сумел найти в себе силы, чтобы улыбнуться уверенно, пусть даже с некоторой долей фальшивой бравады, и добавить:

— Но прежде, чем все это кончится, они будут бояться меня.

Он говорил вполне серьезно, хотя сам верил своим словам лишь наполовину.

«Ночная летунья» должна была вскоре оставить северную оконечность острова по правому борту. Мэтью и Берри все еще держались за руки, когда показались первые признаки присутствия человека, и тогда они сцепили ладони еще крепче. У причала стояли два снаряженных корабля весьма сурового вида. Такой вид придавали им пушечные порты вдоль корпуса. Мэтью решил, что они из флотилии разбойничьих кораблей Фелла, используемых для налетов на торговцев сахаром. Один взгляд на дула пушек, торчащие из портов, — и вопрос о сопротивлении не возникнет.

Прямо за причалом расположилось длинное деревянное строение, похожее на склад для корабельного имущества. От причала уходила грунтовая дорога, извивалась и скрывалась в лесу среди зеленого подлеска, толстых древесных стволов и крон. А выше, на сером обрыве, наполовину скрытом растительностью, виднелась каменная стена форта, ощетинившаяся пушками на парапетах.