Гала-представление балетных звёзд в Москве имело особенность. Кроме традиционного для мероприятия показа лучших на сей раз была предпринята попытка определить из них достойнейшую. Которой предстояло носить титул балерины первого десятилетия нового века.

Приз был вручён. Причём последнюю фразу следует произнести четырежды. Назвать имена и обсудить. И забыть, ибо ничего в балете не изменилось от получения некоторыми из звёзд золочёных на вид статуэток.

Хорошо писать о выступлениях танцовщиков в форме отчёта. Доброжелательный зритель для каждого найдёт тёплое слово. Поддержим традицию. Ибо торжество обычая – главная мысль данных заметок.

Ницше писал, что мужчина может быть мелким, оставаясь мужчиной, но женщине подобает быть рослой. Пусть относительно в каждом случае. Когда вышла французская красавица Доротея Жильбер, показалось, что немецкий поэт имел в виду её, говоря о статности дамы. Уверенная, она захватила сердца, простояв на пальце, казалось, вечность. Это был трюк, но не лишённый изящества и милой горделивости.

Как же она отличалась от Светланы Лунькиной, взявшей в руки мягкую удавку! Не ругайте за образность – выглядело и чувствовалось так. Из ничего возникало нечто. Простое и благородное. Ласково охватывающее шею.

Это разнилось с иной простотой – ясностью движений Дианы Вишнёвой. Балерина не следовала никакой театральности. Её танцу противен аффект. В манере Вишнёвой нет ни грана синематографа начала ХХ. Никаких истерик и всхлипов – но совершенство танца волновало больше, чем «Рабыня Изаура». От Дианы захватывало дух, она рассказывала всё, что знает о женщине и жизни. О любви и дробях, где в числителе – мужчина, а в знаменателе – та, которой он избран. И где? В бесфабульном номере Мауро Бигонцетти!

Будь Диана единственной с единственным же танцем – ради неё уже стоило сходить на вечер. Однако тогда были бы упущены страсти иного рода. Не менее чем ответом на пылающую Москву-1812 стало «Пламя Парижа» Натальи Осиповой и Ивана Васильева. Русские оказались милосердными – жгли на сцене. И как! Зал ревел от восторга, в этот вечер разрешился давний спор о том, кто же победил в Бородинской битве. Конечно, мы! Ибо народ, давший миру это чудо – Наталью Осипову, – непобедим в принципе. Об Иване – ни слова: настоящий мужчина всегда подчинён, и в этом его честь.

Люсия Лакарра, выращенная балериной в труппе Виктора Ульяте, подтвердила славу испанских женщин. Которым, чтобы считаться красивыми, нужно отвечать сотне требований. Что ж, ни одно не осталось без твёрдого «да». Лакарра совершенна. Что танцевала? Да неважно…

Матильда Фрусте, Франция. Девушке было трудно, если вы понимаете, что речь идёт о сравнении. Поэтому отринем оценки. Тем более что выставляем их вовсе не мы. Завершим лучше обзор упоминанием Алины Кожокару. В тени её достоинств могут спокойно отдохнуть на бревне все румынские гимнастки (чем ещё знаменита Румыния?). Места хватит. Но если начать подбирать слова, то получится банально: красива, легка, точна в движении… А волшебство? Увы, я не маг, гипнозу Кожокару мои буквы вряд ли соответствуют.

Так кто же стал самой-самой? Кто победил? Мы. Русский балет. С минимальными потерями в живой силе.

Балеринами двух пятилеток были названы: Диана Вишнёва, Светлана Лунькина, Люсия Лакарра и Алина Кожокару, воспитанница киевской балетной школы. Остался вопрос: Осипова. Постараемся дать ответ.

Балет аристократичен и народен. Он – явление культуры в её экстремальной ипостаси. А кто диктует культуре, кто задаёт в ней моду? Ницше утверждал, что богатые бездельники. У них есть время на вкус. У богатых дельцов нету. И всюду, куда проникают наклонности бизнесмена, разражается эстетическая трагедия. Кроме балета. Даже занятой человек в своих визуальных пристрастиях опирается на общее место народного вкуса, выкованного веками расовых представлений о красоте. И если «массы» считают лучшей балериной танцовщицу В., то надо подумать: а не в том ли дело, что она хотя бы блондинка? Балет – это зрелище. Он никогда не о лебедях и не о французских революционерах. Или не только о них. Но всегда – о красоте человеческого тела.

Поэтому каждый из нас – эксперт. И каждый эксперт – часть целого «мы». Оценка не совпала с индивидуальной? Дружок, это статистика, а она оперирует таким понятием, как «погрешность». И последняя неустранима. Даже в балете, весь дух которого основан на расовом инстинкте прекрасного. Массовом в своей первобытности.

Евгений МАЛИКОВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Искусство

Писал о том, что рвётся из сердца

ЭПИТАФИЯ

Не стало Михаила Рощина. И никаких эпитетов перед этим именем ставить не нужно, потому что ни один из них не сможет отразить всю глубину отпущенного ему редкого дара – иметь смелость говорить о том, что тебя действительно волнует. На это и раньше отваживались немногие, а что говорить о дне сегодняшнем, когда и в литературе, и в драматургии безраздельно царствует матёрая конъюнктурность, всё измеряющая звоном монеты и рёвом труб меднолобой славы.

И в пьесах своих, и в прозе (которой, увы, пришлось существовать в тени рощинской драматургии) ему удавалось соединить, казалось бы, несоединимое: социальную заострённость с трогательным мелодраматизмом, лёгкую насмешливость иронии с обличительностью сарказма. Рощин начинал как прозаик, но когда душа запросила, как он выражался, отдачи, «прикосновения к читателю», он обратился к драматургии. «Валентин и Валентина», «Эшелон», «Старый Новый год», «Спешите делать добро!» – в 70-е они шли практически на всех сценических площадках Советского Союза, начиная с «Современника», МХАТа и БДТ и заканчивая самодеятельными студиями при институтах и домах культуры. Люди приходили на спектакли по многу раз: в рощинских героях они узнавали себя, находили ответы на их самих мучившие вопросы. Рощин был убеждён – театр должен потрясать, иначе нет смысла им заниматься. Каким «простым» кажется со стороны секрет феноменального успеха его пьес…

Художник с обострённым чувством времени, он ещё тридцать лет назад, в кажущемся таким далёким 80-м, предвидел трагичную участь отечественного театра, который «как никакое другое искусство, принадлежит злобе дня и легко подвержен всем веяниям времени, в том числе моде. Случаются вообще странные вещи – плохую пьесу ставят (в силу её, допустим, суперактуальности), тратя на неё силы, время, деньги, а до хорошей (но «спорной») уже, естественно, не доходят руки». Сегодня странность эта стала нормой. Суперактуальная новая драма своей критической массой практически выдавила с русской сцены профессиональную современную драматургию, которой интересны не маргиналы, плывущие в потоке своего сумеречного сознания, а живые люди с реальными, а не сконструированными проблемами.

Свой разговор о настоящей драматургии на страницах «ЛГ» Михаил Рощин назвал «Зачем тревожиться сочинять?..». Сам он не тревожиться не мог. Не мог не думать о судьбе своих младших коллег по цеху, делающих на поприще драматургии свои первые шаги. Иначе не стал бы и без того подорванные долгой болезнью силы тратить на создание Центра драматургии и режиссуры.