— Вы не понравились старшему сержанту, — крикнул мне командир блокпоста. — Патронов у него нет, но заколоть вас он может.
К автомату шимпанзе был примкнут штык.
Когда я увидел этого шимпанзе в следующий раз, тот курил сигарету с марихуаной. Я так и не выяснил, умеет ли он стрелять.
Наша группа размещалась в обнесенном стеной вре́менном лагере на окраине Макени. На одном его краю находилось длинное одноэтажное здание, фасад которого глядел на шоссе, на другом — два строения поменьше. Джипы ООН стояли между зданиями, укрытые от любопытных глаз. По другую от лагеря сторону шоссе располагался колодец, который приходилось раз в неделю пополнять водой.
Я познакомился с моими новыми коллегами. В состав группы входило четырнадцать наблюдателей (десять национальностей, восемь языков, шесть религий) и, какое-то время, ручная обезьянка по имени Оскар. Командовал группой полковник воздушно-десантных войск Великобритании Джим Скьюз. Перед нами стояли две основные задачи: оценивать уровень безопасности на вверенной нам территории и следить за ходом процесса разоружения.
Майор Игорь Котов, крепкого сложения русский, показал мне мое жилье, находившееся в одной из хибарок лагеря. Стены у хибарки были из шлакобетонных блоков, окна зарешечены, а крепкая металлическая дверь запиралась только снаружи. Я спросил у Игоря, не склад ли это.
— Нет. Тюрьма ОРФ. Будете спать здесь. Вполне безопасно.
Прежним обитателем этого дома был Деннис Минго, он же Супермен, командир ОРФ, имевший репутацию человека жестокого даже по меркам ОРФ. Как я потом узнал, прозвище свое Минго заработал благодаря предпочитаемому им способу убийства — он сбрасывал свои жертвы с высоких домов, предлагая им «полетать, как Супермен».
Комната была грязной. Я отдраил стены, однако стереть зловещие темно-красные пятна мне все же не удалось. Свежая покраска вскоре убрала с глаз — хоть и не убрала из памяти — свидетельства того, что Супермен пытал здесь людей.
Крыша из гофрированного железа защищала комнату от дождя, однако жарко тут было как в печке, даже ночами. Я решил акклиматизироваться как положено, не поддаваясь искушению установить в комнате вентилятор. Хоть это и означало, что я первые несколько дней буквально купался в поту и почти не спал ночами, оно того стоило. Некоторые из коллег сочли мою позицию странноватой, однако когда дела оборачиваются плохо, то, что ты успел акклиматизироваться, может спасти тебе жизнь.
Комната моя располагалась вблизи электрогенератора, тот громко стучал, однако через пару дней я к его шуму привык. На самом деле спать при работающем генераторе было даже легче. Когда его отключали, я слышал шебуршанье крыс у меня над головой, под крышей, и это не давало уснуть. Я попробовал воспользоваться крысиным ядом, и тот убил одну из крыс, однако тушки ее я так и не нашел. Можете мне поверить, хуже необходимости делить спальню с живыми крысами только необходимость делить ее с дохлой, разлагающейся.
Вскоре я хорошо освоился с повадками моих сожителей-грызунов. Каждые три дня они прибирались в своем жилище, сбрасывая помет на мою москитную сетку. Отдирание от нее крысиного дерьма стало моей регулярной работой. Тревожило меня то обстоятельство, что сотрудник располагавшейся неподалеку британской службы гуманитарной помощи умер совсем недавно от лихорадки Ласса. Это болезнь, поражающая людей, которые вдыхают пары́ крысиной мочи. Я испробовал самые разные способы изгнания крыс: пытался выкурить их (никакого эффекта, разве что комната моя на недели провоняла дымом), разобрал крышу, чтобы взглянуть на них (крысы разбежались еще до того, как я их увидел, а крыша начала протекать). Хотел даже обзавестись кошкой, однако единственная, какую мне удалось найти в Макени, была костлява, изнурена болезнями, а размером не превосходила самих крыс, и я решил, что шансов справиться с ними у нее никаких.
Поначалу меня включили в состав группы военной информации. Службой военной информации в ООН называют разведку (последнее слово слишком уж отдает холодной войной). Будучи новым здесь человеком, я толком в ситуации не разбирался, однако меня назначили на этот пост, поскольку английский был моим родным языком и мне было проще составлять ежедневные отчеты о положении в стране.
Между сотрудниками нашей команды существовали противоречия почти неразрешимые. Африканцы имели склонность каждодневно отправляться после полудня «по бабам» или приводить таковых к себе. К сожалению, благочестивые мусульмане не могли примириться с этим и отказывались делить с африканцами жилье. Был достигнут компромисс: африканцы сняли по соседству дом, который и использовали для любовных утех, а в рабочих кабинетах появились таблички: «В СЛУЖЕБНЫХ ПОМЕЩЕНИЯХ НЕ КУРИТЬ И ЖЕНЩИН В НИХ НЕ ПРИВОДИТЬ». Общим у нас было лишь одно: мы носили береты ООН. Впрочем, разнородность была как раз сильной нашей стороной.
В помощь нам был придан батальон из пятисот легковооруженных кенийских пехотинцев. Считалось, что повстанцы не станут разоружаться, если мы их не защитим, — страх, что местные жители поквитаются с ними, был небезоснователен. Кенийцы были разбросаны по самым разным местам, более ста человек на одно место никогда не приходилось. Наш лагерь охраняли всего шестеро из них.
Распорядок дня, который я для себя установил, подразумевал ранний подъем, позволявший сделать основную часть работы, пока еще нет жары. Я наслаждался ранними утренними пробежками, которые позволяли мне не только поддерживать форму, но и осматривать окрестности. Иногда мне составлял компанию Муса, владелец земли, на которой стоял наш лагерь, и я исследовал глухие улочки Макени и тропы в полях и соседних деревнях. Муса знакомил меня с командирами многочисленных блокпостов, расставленных по дорогам и тропам. Он все еще состоял под патронажем и защитой Супермена, так что с ним я чувствовал себя в безопасности. Местные ребятишки, когда мы пробегали мимо, по-дружески осыпали нас бранью на своем языке, менде. Муса переводил: «Смотри, как красиво бежит этот белый человек!» Мне было лестно такое слышать, но я усомнился. И оказался прав. Наш сосед дал мне точный перевод: «С добрым утром, куриные ноги!»
Пробежавшись, я принимал душ — вешая на ветку дерева наполненный водой пластиковый пакет с проколотыми в нем дырками — и брился, взбивая пену в жестяном котелке и одновременно слушая зарубежное вещание Би-би-си.
После завтрака начинался рабочий день. Мы старались сделать как можно больше поутру, пока повстанцы были еще тихи. Ближе к полудню большинство их уже распалялось, накачавшись спиртным или наркотиками, добиться от них толку было труднее, к тому же они становились довольно непредсказуемыми.
Первая и главная наша задача состояла в том, чтобы оценить, насколько безопасна ситуация. Мы передвигались по окрестностям пешком или в джипе и старались опросить население, выясняя, что происходит в округе. Кроме того, мы пытались «вразумить» здешних повстанцев, объясняя, зачем тут находится миссия ООН и какие выгоды принесет им разоружение. В подписанном повстанцами в Ломе мирном соглашении говорилось, что служащие ООН могут беспрепятственно передвигаться по стране. Несмотря на это, командиры блокпостов считали, что всякий, кто желает спокойно их миновать, должен платить. Я отказывался давать им деньги, не желая создавать прецедент. Тем не менее всякий раз, как я попадал даже на один и тот же блокпост, повстанцы ожидали все того же, и я вместо денег раздавал им разные вещицы — ручки, карандаши, — которые прихватил с собой из Великобритании.
Самым тяжелым оказалось патрулирование, в ходе которого мы попытались добраться до находящегося более чем в двухстах километрах от нас городка Коно, рядом с алмазными копями. Заключенное в Ломе мирное соглашение запрещало нелегальную добычу и экспорт алмазов, потому ОРФ не желал допускать туда сотрудников ООН, стремящихся выяснить, что там происходит.
Формально Коно принадлежал к сфере ответственности другой группы наблюдателей ООН, наподобие нашей. Но та раз за разом придумывала отговорки, позволявшие отлынивать от поездок в этот городок. В штаб-квартире ООН возмутились и попросили нас съездить туда.
