О том, как золото изменило судьбу Семи Зверей и Удара Молнии

Когда-то Удар Молнии привел меня к реке и на ее берегу предложил мне стать его женою. Десять лет прошло с тех пор. Началось весной на берегу реки, кончилось в мерзлом пруду. Дошла я до дому, вошла в хлев и развела на полу огонь, чтобы отогреться. Потом посмотрела на обмерзшие инеем стены хлева и подумала, что то, что случилось — к лучшему. Если бы я родила ребенка, он бы разделил рабскую судьбу мою. Или Семь Зверей убила бы его и закоптила бы над очагом, или отдала бы на съедение зверям. А если бы он остался среди живых, Удар Молнии не любил бы его, как он не любит своего сына, Волчонка. Да и научить моего ребенка я ничему не смогла бы. Я была глупа, как мелкая птица, которая сама лезет в ловушку. Мечтала оживить мертвых, а не смогла защитить даже себя и нерожденных детей своих.

Перед моими глазами встал серый туман. О таком тумане говорил мне умирающий враг мой, Быстрая Птица. В сумраке послышались тихие шаги. Встали рядом со мной отец и мать, и мой брат Идир. Он пришел взрослый, высокий и сильный, но с игрушечной деревянной белкой в руках, которую отец некогда положил в его могилу. С ними были Быстрая Птица и убитый им Хсейор. Я спросила их: где ребенок, который у меня не родится? Где мне найти его?

Все остались недвижимы. Только Хсейор указал мне туда, где за заснеженными холмами встречаются небо и земля и молвил:

— Иди по черному небу, пока не взошло солнце. Там найдешь свою судьбу.

Со мною пошли наши коровы и собака. Всю дорогу я видела их морды и слышала мычание и лай. Среди звезд были бревенчатые ворота, а за ними звездный лес и веселый пир. Разные звери большие и маленькие не дрались, а сидели на еловых пеньках, пели и пили звездное вино. А еще зверье вело мудрые речи и смеялось над людьми. И я стала смеяться вместе с ними, потому что люди и правда глупые. На пиру главной была обезьяна. Об обезьяне отец когда-то рассказывал мне и даже нарисовал палкой на снегу. Только я забыла у него тогда спросить какого роста обезьяна. Теперь увидела, что обезьяна ростом с молодой дуб. На пиру были и люди. Но людей было мало, а зверей — несчетное множество. Я спросила обезьяну, отчего зверей на небесном пиру много, а людей мало. Ответила большая обезьяна:

— На земле звери все лишены разума, потому что разум всего зверья земли на этом небесном пиршестве. На земле же все звери неразумны и не понимают слов, и в этом счастье их. Люди, которых ты тут видишь, лишились рассудка и стали как бессловесные звери. И ты станешь такою в эту благословенную морозную ночь. Но таких, как вы, пока мало. И будет их мало, пока не придут последние дни. Тогда явятся обезумевшие люди толпами и будут биться со звериным разумом за место на нашем пиру! Но пока мы еще принимаем вас на наш звериный праздник. Иди к нам, Ифри, дочь Исмона, мы дадим тебе звериное имя, и ты забудешь живых и умерших.

Они снова запели и собаки в хлеву подвывали им. А на небе звери зажгли ночное солнце и сказали мне: мы и тебя научим звериным песням. Выпей с нами звездного вина, чтобы остаться с нами навсегда. Зверей я нарекла братьями моими. А потом увидела я серую змею на моей груди и хотела наречь ее сестрой моею.

Но змея обвилась вокруг меня и потащила вниз, как морские драконы тянут в пучину тонущих моряков. Я вырывалась, но она схлестнулась вокруг моей груди еще двумя кольцами, она была сильнее меня. Я рвала тело змеи, а она тянула меня в черную бездну. Вниз, к проклятой богами земле, где нет ничего, кроме горя! Звери пели, а кто-то называл меня моим человеческим именем и кричал:

— Ифри, не говори с ними! О, не говори с ними и не слушай их! А потом я сквозь звездное небо я увидела стены хлева. Рядом со мной стоял Волчонок-Смерть- Врагам.

Не было никакой змеи. Сын Семи Зверей обмотал мою грудь веревкой, а конец веревки привязывал к столбу и шептал:

— Ифри, не давайся им. Я знаю, как это бывает. Не давайся им.

Я сказала:

— Обезьяна не отпустит меня. А денег на выкуп у тебя нет. Уйди, иначе они убьют тебя.

Волчонок убежал, и звери снова запели. Они осыпали мою одежду сухими осенними листьями. Листья стали золотыми монетами и покатились по моей груди. Обезьяна стала жадно хватать монеты. Я видела ее темные мохнатые лапы. Но видела и стены хлева, и дверь, и бревна, подпирающие крышу. Смолкло стройное звериное пение, оно превратилось в мычание коровы и ворчание наших сонных собак. Обезьяна стала прозрачным туманом и исчезла. И глупа же она оказалась! Монет так и не сумела собрать. Они лежали повсюду на полу. Сын Семи Зверей стоял рядом со мной и все еще тянул за веревку. Он сказал мне тихо:

— Я знаю, как это бывает. Иногда мне кажется, что мой разум уходит. Мне страшно, и я привязываю себя этой веревкой, когда ложусь спать. Да я и спать теперь боюсь. Отец говорит, что я чужой ему, что я сын другого колдуна. Вдруг он убьет меня из мести? А мать меня не любит. Вдруг она приведет сюда своего нового мужа, а нас убьет? Там, у пруда, я обманул мать. Никто не лез к нам в дом. Я не спал от страха, что она узнает про обман мой. Вдруг вижу, что ты идешь по двору в обледенелой одежде, а потом говоришь с какой-то обезьяной. Нет на свете никаких обезьян, даже в сказаниях. Догадался я, что разум оставляет тебя, и решил привязать его веревкой и заплатить выкуп ночным видениям, которые хотели заманить тебя к себе.

Я спросила, где он взял монеты. Говорит, разорвал ожерелье своей матери. Я закричала в страхе:

— Да она убьет тебя! Неси скорее шнурок, мы попробуем сделать так, будто ты ничего не трогал.

Волчишка принес моток оленьих жил. Мы старались снова нанизать монеты. Но не могли вспомнить, как нанизывала их Семь Зверей. Память у нее была цепкая, как у лисы. Уж наверное она увидела бы непорядок в ожерелье и догадалась бы, что ее ожерелье брала ее нелюбимый сын.

— Ифри, она нас и правда убьет. Давай лучше убежим вдвоем, — ужаснулся Волчонок.

Я сказала, что мне отсюда убежать не суждено и рассказала ему про волшебный источник, волшебное дерево и волшебное болото, которые некогда повелели мне оставаться навсегда с Ударом Молнии. Волчишка грустно развел руками:

— Отец обманул тебя, как он всех обманывает. Он не велел тебе ходить туда второй раз и не велел разговаривать с жителями деревни, чтобы ты не увидела и не узнала, что этот источник в скале кипит — всегда, гнилое дерево светится — всегда, и болото горит каждую ночь. Что бы ты не спросила, они всегда отвечают одинаково. Спросишь ли ты его, жить ли тебе, спросишь ли ты его, умереть ли тебе, источник все равно будет кипеть, дерево светиться и на болоте будет гореть огонь. Поэтому давай уйдем отсюда.

Но бежать нам было некуда. В лесах нас разорвали бы изголодавшиеся звери, а у реки или на дороге нас бы поймали разбойники. Они продала бы нас рабство, и было бы нам еще хуже, чем сейчас.

— Ифри, придумай что-нибудь! — умолял меня Волчишка.

— Семь Зверей уж наверное смогла бы, она хитрая. Но я же не она, — сказала я ему.