Оливер, по словам Грейс, подвержен расстройству в денежных делах, как другие — расстройству желудка.

С тех самых пор, как Оливер подчинился необходимости содержать отца, для него в порядке вещей не вылезать из долгов, а главная установка в жизни — не тратить как можно меньше, а зарабатывать как можно больше, что не мешает ему требовать от своих домашних умеренности и бережливости; когда же, как нередко случается, из почтового ящика к нему разом сыплются в ладони чеки на десятки тысяч фунтов, после чего любой менее взыскательный смертный по гроб жизни позабыл бы про денежные заботы, Оливер пускается в биржевые авантюры и просаживает деньги до гроша, с твердым убеждением, что побудила его к этому, неким таинственным образом, Хлоя.

На этот раз Хлоя не может не признать, что его тревожные бессонные ночи действительно на ее совести. Она решает поступить ученицей товароведа в кембриджский универсальный магазин довольно-таки средней руки. Узнав, сколько ей будут платить, Оливер заявляет, что ее затея — пустая трата времени и сил за счет семейного благополучия в настоящем и будущем, но это тот редкий случай, когда Хлоя настаивает на своем. Она нанимает себе в помощницы Терезу, за мизерное жалованье загружает ее выше головы, следуя наставлениям Оливера, и вся кипит, наблюдая, как Тереза ходит с лицом великомученицы. Она, Хлоя, умеет по крайней мере страдать с бодрым видом. Не тому ли ее учила однажды Эстер Сонгфорд? Она то ворчит, то рявкает на незадачливую Терезу.

И разве Хлое не поделом, если, спасаясь бегством с этой каторги, Тереза встречает на вокзале Виктория Франсуазу и косвенно толкает ее к Хлоиному порогу? Впрочем, справедливости ради заметим, что на такую, как Тереза, начал бы рявкать даже святой.

Вот как представляет Хлоя свое семейство Франсуазе при первом знакомстве.

Хлоя. Мой муж — писатель. Ему нужен покой, тишина и порядок в доме, без этого он не может работать. У него капризный желудок, ему нельзя есть яйца, от них у него болит живот. Он следит за своим весом и не ест углеводов, кроме того, мы, по возможности, избегаем животных жиров, из опасения, как бы у него не повысился холестерин в крови. А так, вообще, он очень любит вкусно поесть. Утром — легкий завтрак в постели, только кофе и хлеб с маслом, но хлеб должен быть свежий, поэтому мы печем его сами. Первое время этим буду по-прежнему заниматься я — тесто я ставлю с вечера, а за час до его завтрака сажаю хлеб в духовку. Что касается кофе, его нужно варить из свежемолотых зерен — растворимого он не переносит. У него начинается астма. А хорошего качества кофе в зернах не так-то просто достать, но раз я теперь буду ездить в Кембридж на работу, я, конечно, смогу покупать его там в обеденный перерыв. Только вы мне напоминайте! Следите, чтобы я не забывала, иначе у меня весь день пойдет насмарку. Иниго восемнадцать лет, он в этом году кончает школу. Имоджин — восемь, она ходит в начальную школу тут неподалеку. Приходит домой обедать. Другие дети, их трое, проводят дома школьные каникулы и праздники. Кевину четырнадцать, Кестрел и Стэнопу — двенадцать. У них общий день рождения, сочельник. С бытовыми приборами у нас в хозяйстве, боюсь, нелады, мы предпочитаем обходиться естественными средствами. Но я буду помогать вам со стиркой. Мальчики есть мальчики, сами понимаете. Здоровье, к счастью, у всех отменное, вот только Оливер страдает мигренями. И потом, его безумно изводит бессонница. Он сражается с ней целые ночи напролет, а когда засыпает, его мучают кошмары. Мы спим в разных комнатах. Иначе нельзя. Я, знаете, храплю. У меня подолгу не проходит простуда, нос закладывает — ну и, одним словом… Мне нужно, чтобы кто-то вел хозяйство, пока я на работе. Кормил, одевал, заботился обо всех. Не так даже помощница нужна или прислуга, как замена.

Франсуаза. Вы хотите, чтобы кто-то заменил вас?

Блестящие карие глаза Франсуазы словно задернуты шторками. На подбородке у нее волосатые родинки, руки сильные, толстые; короткие ноги. Глуповатое выражение лица, хотя она далеко не глупа.

— Да, — говорит Хлоя. — Я хочу, чтобы меня заменили.

И это правда. В ее супружеской жизни настала минута, когда она рада была бы уйти от Оливера.

Потому что Оливер только и знает, что цепляется к Хлое каждую минуту. Если она встает из-за стола, она суетлива. Если не встает — разлепилась. Если что-то рассказывает — трещит как сорока. Если молчит — надулась как мышь на крупу. Хлое нестерпимо лежать с Оливером в одной постели. Она задыхается. Оливер утверждает, что Хлоя не дает ему спать своим храпом — родная жена держит сторону его заклятого врага, Бессонницы. Хлоя переходит спать в другую комнату. Она сложила оружие.

У детей в глазах тревога. Они зорко наблюдают за родителями. Имоджин хмуро замыкается в себе. У Иниго высыпают прыщи на лице.

Легко сказать — уйти. А как? Куда? Допустим, Оливер согласится взять на себя заботы об Иниго, но ведь остаются еще Имоджин, Кевин, Кестрел, Стэноп — как Хлое содержать их без Оливеровых денег? Отыщется ли во всей Англии такой суд, чтобы признал, что Оливер обращался с ней жестоко? Хлоя сильно сомневается. Судопроизводство вершат мужчины. И возможно, они будут правы, эти слуги закона, — не Оливер к ней жесток, а она сама невыносима, то суетлива, то ленива, если не трещит как сорока, значит, дуется, точно мышь на крупу, и холодна в постели.

Холодна! Не она ли когда-то лежала, так тесно прильнув к Оливеру, спала крепким сном, сплетясь с ним ногами, или обнимала его в полусне, чувствуя, как возносится из своей дневной оболочки, воплощаясь в иное «я», ночное, великолепно своевольное, и горячие кони мироздания мчат ее еженощно на мерном скаку, — это она-то холодна! Ныне ею всецело владеет ее дневное «я», даже во сне, — ущербное, мелочное, мстительное, живущее в разладе с мерными ритмами вселенной и к тому же тлетворное — от одного ее взгляда хиреют цветы в горшках.

Конечно, не исключено, что цветы хиреют от паразитов, но Оливер утверждает, что виновата Хлоя, которая забывает их поливать.

Да. Ее безусловно может заменить Франсуаза. Безусловно!

Однажды утром, когда проходит полгода с тех пор, как у них водворилась Франсуаза, Хлоя стоит на кухне и торопливо допивает чашку кофе — ей пора убегать на автобус, который везет ее к поезду, который везет ее на работу в Кембридж. Учебный год в разгаре. Иниго уже ушел в школу. Имоджин, в сопровождении Франсуазы, — тоже. По вторникам Франсуаза работает в школе логопедом, что ее очень устраивает. Хлою бы тоже очень устроила такая работа, да ей в голову не пришло предложить школе свои услуги.

На кухню, в отвратительном настроении (что ей сразу заметно по его ссутуленным плечам), входит Оливер, и вот какой происходит между ними разговор.

Оливер. Хлоя, я должен тебе что-то сказать.

Хлоя. Может быть, это терпит до вечера? Мне не хотелось бы опаздывать на работу.

Оливер. Вообще говоря, это самым существенным образом касается наших общих интересов. Но поскольку речь идет не о заработке, а всего лишь о людях и их счастье, тебе это, вполне понятно, может показаться не столь важным. Ступай, мой друг. А то, не дай бог, пропустишь автобус. И завтра в Кембридже, страшно сказать, будет ощущаться нехватка бордового кримплена! Ступай же, Хлоя, не изменяй своему призванию.

Хлоя садится и снимает перчатки.

Хлоя. Я поеду на следующем автобусе.

Оливер. Вот спасибо. Тронут, что ты проявляешь такую заботу о семье. Ни одна женщина в Англии больше не носит перчаток, только ты одна.

Хлоя. Извини, если они тебя раздражают. Я бы тоже не носила, но по утрам холодно, а в автобусе не топят. Разрешал бы мне брать машину, тогда бы перчатки не понадобились.

Оливер. Хлоя, когда ты последний раз брала машину, отвалилась выхлопная труба. Если тебе не хватает ума сообразить, что через колдобину не переезжают задним ходом, значит, тебе нечего делать за рулем. Может стрястись что угодно.